флагмана эскадры маркиза Риконете, бросили якорь не в Кадисской бухте[1], а
в Тортугской гавани и что флагманским кораблем командовал не испанский
адмирал, а капитан Блад, в то время как труп его преступного двойника
болтался на виселице. Но до того как правда выплывает на свет Божий, Блад со
свойственной ему предусмотрительностью решил извлечь все выгоды из
авторитетных сообщений о его кончине. Он понимал, что ему нельзя терять
время, если он хотел воспользоваться ослаблением бдительности в Новой
Испании. Поэтому капитан вскоре покинул цитадель флибустьеров на Тортуге,
намереваясь произвести очередной рейд на побережье Мейна.
белая широкая полоса, несколько скрадывающая бросающийся в глаза красный
корпус, а на кормовом подзоре виднелась надпись "Мария Моденская"[3],
компенсирующая этим ультра-стюартовским названием отчетливо заметное
испанское происхождение корабля. С бело-сине-красным вымпелом Соединенного
Королевства на грот-мачте они зашли на Сент-Томас[4] якобы за пищей и водой,
а в действительности для того, чтобы узнать последние новости. Среди этих
новостей центральное место занимало пребывание на Сент-Томасе мистера
Джеффри Корта, оказавшееся тем самым случаем, которого с таким нетерпением
ожидал Натаниэль Хагторп, и на который рассчитывал капитан Блад.
II
лодка с четырьмя неграми-гребцами, лоснящимися от пота. В лодке восседал
мистер Джеффри Корт, самодовольного вида джентльмен в золотистом парике и
нарядном, расшитом серебром камзоле из розово-лиловой тафты.
забортному трапу на палубу, обмахиваясь шляпой с пером и призывая небо в
свидетели, что он не в состоянии терпеть эту проклятую жару. Повелительным
тоном он потребовал проводить его к капитану этого мерзкого судна.
Корта. Палуба, на которой он стоял, была надраена до чистоты хлебной доски,
медные поручни, люковые крышки и блоки блестели, словно золотые, мушкеты в
стойке у грот-мачты не могли стоять ровнее и на королевском судне, а все
снасти были уложены с не меньшей аккуратностью, чем туалеты в дамском
гардеробе.
было одето только в полотняные рубахи и коленкоровые штаны, наблюдали за
надменным джентльменом с неприкрытым весельем, на которое он, по счастью, не
обратил внимания.
на корме, поразившей его своими размерами и роскошью. Там, за столом,
покрытым белоснежной скатертью и сверкающим хрусталем и серебром, сидели
трое мужчин. Один из них, худощавый, высокий, с загорелым ястребиным лицом,
обрамленным локонами черного парика, в элегантном черном с серебряным шитьем
костюме, поднялся навстречу гостю. Внешность двух других, продолжавших
сидеть, была не столь импозантна, но также привлекала к себе внимание. Это
были штурман Джереми Питт, молодой и изящный блондин, и Натаниэль Хагторп --
более старший по возрасту, широкий в плечах и мрачный на вид.
пристальным взглядом трех пар глаз. Тем же самоуверенным тоном он
осведомился насчет курса "Марии Моденской", а затем счел возможным снизойти
до объявлений причины своего любопытства.
можно скорее добраться до Невиса, которым управляет мой двоюродный брат.
захватило дух, а Хагторп воскликнул: "Боже мой"! -- и так побледнел, что это
было заметно, несмотря на то, что он сидел спиной к высоким кормовым окнам.
Однако мистер Корт был чересчур занят собственной персоной, чтобы обращать
внимание на других.
губернатора Подветренных островов. Вы, разумеется, слышали о нем.
такой горячностью, которая могла бы быть замечена любым другим, но не столь
ограниченным человеком.
что. Я отплыл из дому на старой, прогнившей посудине, чтоб ей провалиться!
Как только погода ухудшилась, проклятое корыто начало разваливаться на
куски. Швы у него разошлись, и дно стало протекать, как дуршлаг. Мы были
вынуждены искать спасения в этой гавани. Смотрите, вон эта красавица стоит
на якоре. Провалиться мне на этом месте, если она когда-нибудь сможет выйти
в море. Надо же мне было выбрать такую развалину!
месяца.
сказал Хагторп. -- Невис -- наш следующий пункт захода.
снимаемся с якоря в восемь склянок, и, если ветер не изменится, то завтра
утром мы бросим якорь в Чарлзтауне[1].
от радости. -- Судьба начинает возмещать мне былые невезения. Сейчас же
прикажу перенести сюда мои вещи. -- И он величественно добавил: -- Плата за
проезд -- на ваше усмотрение.
ответил:
нами?
ожидая, что ему назовут имя, но Блад как будто не обратил па это внимания.
От отдал приказ стюарду.
всех присутствующих, за исключением Хагторпа, который сидел с глубоко
задумчивым видом. Но как только мистер Корт удалился, он вскочил с места и
стал горячо благодарить Блада за те скрытые мысли, которые побудили его с
такой готовностью взять неожиданного пассажира.
поздно представится. Поэтому благодари не меня, Нат, а фортуну, подбросившую
нам Джеффри Корта из своего рога изобилия. -- И Блад, смеясь, передразнил
будущего пассажира: -- "Плата за проезд -- на ваше усмотрение". На твое
усмотрение, Нат! И мне кажется, что расплачиваться должен будет не кто иной,
как сэр Джеймс Корт.
III
его кузен сэр Джеймс, высокий, худощавых человек лет пятидесяти, столь же
крепкий телом, сколь нерешительный духом, завтракая, разбирал почту,
пришедшую из Англии. Письма дошли с большим опозданием, так как доставивший
их корабль был задержан и сбит с курса штормами, увеличив плавание на два
месяца.
просмотрел. Внимание его задержал пакет, несколько больший, чем другие.
Прочитав адрес на нем, сэр Джеймс нахмурился, и его густые седеющие брови
сошлись на переносице. Некоторое время он медлил, потирая подбородок
костлявой загорелой рукой, потом внезапно и решительно сломал печать и
разорвал обертку. На стол упал изящного вида томик в тонком пергаментном
переплете с золотым тиснением на корешке и с надписью золотом на обложке:
"Стихотворения сэра Джона Саклинга"[1].
Падая, она раскрылась, и сэр Джеймс увидел нечто, сделавшее выражение его
лица более внимательным. Он снова взял книгу. Пергамент отлепился от
внутренней стороны переплета и слегка отогнулся в сторону, а когда сэр
Джеймс потянул за него, он тотчас отстал от картона. Между картоном и
пергаментом был скрыт сложенный лист бумаги.
комнату быстро вошла элегантная женщина, которая по возрасту годилась сэру
Джеймсу в дочери, но тем не менее являлась его женой.
и нежным цветом лица, на котором не наложил отпечатка тропический климат. На
ней был костюм для верховой езды, лицо прикрывала широкополая шляпа, рука
сжимала хлыст.
голос портили резкие нотки.
голоса жены он уронил салфетку на томик стихов.
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Махров Алексей
Пехов Алексей
Березин Федор
Свержин Владимир