психическая тренировка своего рода?
ей вообще не свойственно, и в этих случаях почти никогда не ошибаюсь.- Ее
руки двигались, точно живые существа, тасуя и снимая, тасуя и снимая, и
наконец пододвинули ко мне колоду, чтобы я снял.
в мантии и в короне, с увесистым красно-синим скипетром и внизу надпись: Roi
de Baton. Она положила карту на стол лицом кверху и снова перетасовала
колоду. Потом стала быстро раскладывать остальные карты, приговаривая
нараспев. Одна карта легла над моим королем.- Это вам для покрова. - Вторая
поперек первой. - Это вам для креста. - Третья - сверху. - Это вам для
венца. - Четвертая - снизу. - Это вам для опоры. Это - что было, это - что
будет.- Карты ложились одна за другой, образуя на столе большой крест.
Наконец она быстро выложила четыре карты в ряд слева от креста, говоря: "Для
вас, для дома, что ожидается, как сбудется". - Последняя карта оказалась
человек, повешенный за ноги, но я, сидя по другую сторону стола, видел его в
нормальном положения.
пальца обводя нижнюю губу.
тщательно перетасовала их и снова принялась раскладывать, бормоча свои
заклинания. Казалось, она не всматривается в каждую отдельную карту, но
воспринимает всю картину в целом, и взгляд у нее был задумчивый и туманный.
да и где угодно. Так, верно, выглядела пифия - холодная, непроницаемая,
загадочная. Сумей долго продержать людей в напряженном, тревожном,
захватывающем дух ожидании, и они поверят чему угодно - важны не действия,
важна техника, расчет времени. Эта женщина зря растрачивает талант на
коммивояжеров. Но что ей нужно от нас, от меня? Вдруг она снова смешала все
карты, собрала их в колоду и вложила в красный футляр, на котором значилось:
"I. Muller et Cie, Fabrique de Cartes" <"И. Мюллер и компания. Фабрика
игральных карт" (франц.).>.
как змея меняет кожу, гремучая змея Скалистых гор. И вот сейчас, когда я
смотрела в карты, они вдруг куда-то исчезли и вместо них я увидела ту самую
змею, частью в старой коже, пыльной и стертой, частью в новой и блестящей.
Вот и понимайте, как хотите.
не были противны змеи, но с годами я их возненавидела. Меня в дрожь бросает.
от одной мысли о змее. И вообще мне пора домой.
каково жить одной.
у вас будет муж.
немного стоит. Держите, держите своего. А то как бы его не увели. - Она уже
успела надеть пальто - она не из тех, что прощаются по часу. - Чудесный был
обед. Буду ждать, когда вы меня еще позовете. Не сердитесь за гаданье, Итен,
прежде, чем я успел распахнуть перед нею дверь, точно спасалась от погони.
кажется, она прочла в картах что-то, чего не захотела говорить? Что-то, что
ее испугало.
знать.
ты ее не выносишь.
посудой.
честь.
будущее. Потом, выкроив в один прекрасный день время для раздумий, я вдруг
обнаруживал, что у меня уже все продумано, выход найден и решение вынесено.
Так, вероятно, бывает со всеми, просто мне не дано это знать. Будто в
темных, необитаемых пещерах сознания сошлись на совет какие-то безликие
судьи и приговор готов. Эта бессонная, тайная область всегда представляется
мне как черные, непроницаемые стоячие воды - глубокий омут, откуда редко что
всплывает на поверхность. А может быть, это огромная библиотека, где
сберегается все, что когда-либо произошло с живой материей с того первого
мига, когда она начала жить.
например, поэты. Однажды, когда мне пришлось работать разносчиком газет, а
будильника у меня не было, я выработал систему подачи сигнала и получения на
него ответа. Ложась вечером в постель, я представлял себе, будто стою у края
черной воды. В руке у меня белый камень, совершенно круглый белый камень. Я
пишу на нем угольно-черными буквами "4 часа", потом бросаю его в воду и
слежу, как он крутится, крутится, уходя вниз, и наконец исчезает. Это
действовало безотказно. Я просыпался ровно в четыре часа. В дальнейшем я
заставлял себя просыпаться и без десяти минут четыре и четверть пятого. И ни
разу не проспал.
над гладью этих вод, будто морская змея или какое-то чудище, возникающее из
бездонных глубин.
умер в ужасных муках от базедовой болезни. Общая интоксикация разогнала
микробы страха по всему его организму, и он потерял всякую власть над собой,
метался, буйствовал. На этой по-ирландски добродушной лошадиной физиономии
проступило что-то звериное. Я помогал держать его, успокаивал, старался
рассеять предсмертный бред, и так продолжалось неделю, до тех пор пока у
него не начался отек легких. Я не хотел, чтобы Мэри видела, как он умирает.
Она никогда не видела умирающих, а я знал, что такая смерть может убить в
ней светлую память о хорошем, добром человеке, который был ее братом. И вот
однажды, когда я дежурил у его постели, из глубин тех черных вод выплыло
чудовище. Я возненавидел Денниса. Мне хотелось убить его, перегрызть ему
горло. У меня сводило челюсти и, кажется, даже губы вздрагивали, обнажая
клыки, как у волка, рвущего добычу.
признался в этом старенькому доктору Пилу, который подписывал свидетельство
о смерти.
он.- Мне приходилось подмечать это в людях, но мало кто в таких вещах
признается.
к тем временам, когда больные и раненые в стае представляли собой опасность.
Некоторые животные и многие рыбы рвут на части и пожирают своих обессиленных