городом, со всей страной?! Таков был ее отправной аргумент. Да, слава богу,
она подоспела вовремя. Ну а если в следующий раз опоздает; и каково теперь
другим матерям? Кэти-то, между прочим, всего десять лет!
искренне верили, что кнут прокладывает дорогу добродетели. Мальчиков
выпороли сначала по отдельности, а потом обоих вместе, исполосовали до
крови.
была столь чудовищна, что очистить их от скверны не мог даже кнут.
оправдания мальчиков были смехотворны. Они утверждали, что Кэти затеяла все
сама и что они дали ей каждый по пять центов. Руки они ей не связывали.
Веревку они узнали и вспомнили, что Кэти с ней играла.
возмущение: "Они что же, намекают, что она сама себя связала? И это про
десятилетнего ребенка?!"
поркой. Однако они заупрямились, чем привели в лютую ярость не только своих
отцов - а кнутом их пороли именно отцы,- но и весь город. Обоих с одобрения
родителей отправили в исправительный дом.
она могла об этом говорить, я думаю, ей было бы легче. Но как ее про это
спрошу, сразу заново все переживает, и опять с ней шок приключается.
запретной. Мистер Эймс очень скоро забыл о мучивших его сомнениях. Ведь
тяжело думать, что два мальчика попали в исправительный дом не по своей
вине.
завороженно наблюдали за ней издали, а потом стали подходить и ближе. В
двенадцать-тринадцать лет девочки очень влюбчивы, но в отличие от своих
сверстниц Кэти ни по кому не сохла. Мальчики, боясь насмешек приятелей, не
решались провожать се из школы домой. Но ее воздействие и на мальчиков, и на
девочек было огромным. И если мальчик оказывался рядом с Кэти один на один,
он чувствовал, как его влечет к ней какая то сила, которую он не мог ни
объяснить, ни преодолеть.
голосок. Она любила подолгу гулять в одиночестве, и почти на каждой такой
прогулке с ней вдруг случайно сталкивался какой-нибудь паренек. И хотя слухи
ползли разные, доподлинно узнать, чем занималась Кэти, было невозможно. Если
что и случалось, то разговоры потом не шли дальше расплывчатых намеков, и
уже одно это было странно - в таком возрасте у детей множество секретов, но
выбалтывают они их через пять минут.
манера, искоса стрельнув глазами, тотчас опускать их вниз сулила тоскующим
мальчикам приобщение к таинству.
даже винил себя в непорядочности за то, что вообще мог такое вообразить.
Кэти удивительно везло, она все время что-нибудь находила: то золотой
брелок, то деньги, то шелковую сумочку, то серебряный крестик с красными
камешками - как говорили, с рубинами. Она находила много разных вещей, но
когда ее отец дал в "Курьере" объявление о найденном крестике, никто не
отозвался.
высказывал то, о чем думал. И он не отважился бы вынести свои мысли на суд
соседей. Он ни с кем не делился подозрениями, тускло тлевшими в его душе.
Ничего не знать было лучше, безопаснее, мудрее и куда спокойнее. Что до
матери Кэти, то паутина, которую дочь ткала из прозрачной, похожей на правду
лжи, из переиначенной правды, из намеков и недомолвок, так ее опутала и так
застлала ей глаза, что миссис Эймс не разглядела бы истину, даже ткнись в
нее носом.
3
волосы, широко поставленные, кроткие и в то же время призывно поблескивающие
глаза, очаровательный ротик - все приковывало к себе взгляды. Восемь классов
средней школы она окончила с такими хорошими отметками, что родители
определили ее в небольшой частный колледж, хотя в те годы девушки обычно
ограничивались средним образованием. Желание Кэти стать учительницей привело
родителей в восторг, потому что учительская профессия была единственным
достойным поприщем, открытым для девушки из приличной, но малообеспеченной
семьи. Дочерью-учительницей гордились.
прежде молились на свое чадо, но теперь посвящение в тайны алгебры и латыни
вознесло Кати в заоблачные выси, куда родителям дорога была заказана. Они
потеряли дочь. Они понимали, что их дитя перешло в разряд высших существ.
отчисленный с богословского факультета, однако располагавший достаточным
образованием, чтобы учить других всенепременному набору из латинской
грамматики и отрывков речей Цезаря и Цицерона. Он был юноша тихий и свою
судьбу неудачника принимал смиренно. В глубине души он считал, что Господь
отверг его, и отверг справедливо.
огонь, глаза его засверкали, излучая силу. В обществе Кэти его ни разу не
видели, и никому не приходило в голову, что между ними могут быть какие-то
отношения.
себе под нос. Он писал на богословский факультет столь убедительные письма,
что тамошнее начальство было склонно принять его обратно.
распрямившиеся, удрученно поникли. В глазах появился лихорадочный блеск,
руки стали подергиваться. Вечерами его видели в церкви: он стоял на коленях,
и губы его шевелились, шепча молитвы. Он начал пропускать занятия и прислал
записку, что болен, хотя было известно, что он целыми днями одиноко бродит в
окрестных холмах.
постели, зажег свечку, накинул поверх ночной рубашки пальто и открыл дверь.
Его взору предстал встрепанный и, похоже, потерявший рассудок Джеймс Гру -
глаза его горели, он весь трясся. - Я должен с вами поговорить, прохрипел
он. - Уже давно за полночь,- сурово сказал мистер Эймс. - Я должен
поговорить с вами с глазу на глаз. Оденьтесь и выйдите на улицу. Я должен с
вами поговорить.
и ложитесь спать. Ночь на дворе...
Эймс решительно закрыл дверь перед еле стоящим на ногах визитером, а сам
замер у порога. Голос за дверью проскулил: "Я не могу ждать! Не могу!",
потом неверные шаги медленно прошаркали вниз по ступенькам крыльца.
побрел назад. На миг ему показалось, будто дверь, идущая в комнату Кэт,
осторожно прикрылась, но, вероятно, его обманула прыгавшая по стенам тень от
свечи, потому что портьера в коридоре тоже вроде бы колыхнулась.
кровати.
просто не хотелось разговаривать.
продолжал пульсировать в его мозгу, и на этой вихрящейся рамки на него
смотрели глава Джеймса Гру, безумные и умоляющие. Заснул мистер Эймс не
скоро.
кривотолки, но ближе к вечеру картина прояснилась. Распростертое перед
алтарем тело обнаружил церковный сторож. У Джеймса Гру была снесена вся
верхняя половина черепа. Рядом с трупом лежал дробовик, а рядом с дробовиком
валялась палочка, которой самоубийца нажал на курок. Чуть поодаль на полу
стоял снятый с алтаря подсвечник. Из трех свечей была зажжена только одна, и
она еще горела. Кроме того, на полу лежали одна на другой две книги -
псалтырь и молитвенник. Как объяснял сторож, Джеймс Гру, вероятно, подложил
книги под ствол ружья, чтобы дуло пришлось вровень с виском. Отдача от
выстрела сбросила ружье с книг.
как что-то грохнуло. Записки Джеймс Гру не оставил. Почему он покончил с
собой, не понимал никто.
ночном визите. Но потом он подумал "A какой смысл? Если бы я что-то знал,
тогда другое дело. Но я ни ничего не знаю". Ему стало муторно. Он снова
твердил себе, что он тут ни при чем. "Разве я сумел бы его остановить"? Я
ведь даже знаю, чего он хотел". Он чувствовал себя виноватым и несчастным.
потерял всякий аппетит. Кэти сидела молча, но она всегда была молчалива. Ела
она изящно, откусывала маленькие кусочки и часто. прикладывала к губам
салфетку.
известно про труп и про ружье.
стучался к нам ночью... это случаем был не Джеймс Гру?
Лондон Джек
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Круз Андрей
Андреев Николай
Посняков Андрей