волепроизвольными мысленными силами и расчетами. Де-факто есть, а понять еще
невозможно. И, как писал Декарт принцессе Элизабет, не нужно и пытаться, ибо
мы научаемся постигать союз тела и души, "воздерживаясь от возвышенных
медитаций и от изучения вещей, приводящих в движение воображение (т.е.
наглядное причинное представление. - М.М.), и пользуясь лишь опытом жизни и
обычных разговоров"20.
в какой-то конкретной телесной форме тоже уложено нечто, имеющее совершенно
другую природу, которую мы своей мысленной силой не могли бы соединить с
первой, не впадая при этом в противоречие или просто бессмыслицу. Скажем,
душа или мысль непространственны. Но каким же образом нечто
непространственное может привести в движение руку или глаз, которые
пространственны по. определению? Ведь, чтобы привести в движение
пространственное (руку), надо прийти с ней в соприкосновение, состоять из
чего-нибудь, а мысль не состоит. И как все это происходит, неясно. (Потом,
для понимания этой тайны, мы должны будем привлечь к рассмотрению еще и так
называемый дуализм Декарта.)
пребывании и длении" и т.п. лежит краеугольный камень всей философии
Декарта, а именно - тайна тайн: соединение или "союз тела и души". Это как
бы одна тайна, резюмирующая все остальные (если под тайной понимать то, что,
несомненно, есть, на наших глазах действует, но пронзить это понимающим
взором и представить себе или окончательно закрепить за собой - невозможно).
И это тем более тайна, что понимаем-то мы (если понимаем) чисто духовно
(третий момент или такт нашего топоса динамики), и только тогда, когда
уничтожаем буквальный (телесный или предметный) смысл той модели символа,
которой мы воспользовались для понимания. Например, вглядываясь в образы
жизни Христа, мы должны видеть их именно как символы, а не как
"исторические", материальные происшествия: лишь тогда мы понимаем их по
закону мысли или духа (в данном случае под "духом" имеется в виду не
какая-нибудь особая тонкая субстанция, витающая над миром или в мировых
пространствах, а просто невещественность нашего понимания, тот факт, что мы
поняли нечто, что в то же время не можем себе представить или не можем
интерпретировать в предметном или объектном смысле). Когда мы понимаем, то
понимаемое - это метафизическая "материя" самой мысли, а не явление природы,
она не обладает свойствами предметов, которые ею понимаются. Признаком
понимания, кстати, будет при этом то, что мы будем знать, что нет таких
объектов в мире. Как все время твердил Декарт, нечего после понимания искать
в мире предмет, посредством которого мы поняли (наряду с другими
предметами), - например, искать Бога.
которую я уже пометил и которая предупреждает нас об одной "языковой"
особенности той работы осмысления, которая осуществляется аппаратом холило.
"простое естество" и т.п. - все то, что Декарт называл "врожденным";
например, понятие прямой линии, которое я актуализирую при конструировании
фигур для познания чего-либо. Если я ее вижу, нашел соответствующее слово и
называю (т.е. различаю, фактически вызываю из космического хаоса), то я уже
не могу не знать, что это именно прямая. И дело здесь не в формальном
определении и требовании его выдерживать. Обратите внимание на декартовский
оборот, которым все время выделяется следующее: есть такие слова в нашем
языке, понимание которых совпадает с утверждением их истинности, их нельзя
понять, не считая одновременно, что называемое ими - действительно, а
высказывается нечто истинное. Стоит мне ясно употребить такое слово, как я
уже вижу не просто содержание или значение этого слова, но еще и то, что не
могу не знать, не могу не принять в качестве истины и реальности. Обычно
истины принимаются, как говорят философы, в результате опосредствующего
познания или доказательства. А доказательство предполагает шаги - один шаг,
второй и т.д. А здесь завершение (безшаговое) абстракции чего-то из
действительности совпадает с называнием элемента порождающей ее основы. Ведь
мы никакую реальную линию не назвали бы прямой, если бы ее уже не было в
нашей идее, т.е. в нашем смотрении, различительном сознании. В этом смысле
"врожденные идеи", "врожденные понятия" суть части тавтологий существования
и понимания, онтологических уравнений. Таким же образом мы пользовались и
понятиями "феномен", "естественный свет" и др.
будут появляться у нас и далее, но уже как специальные термины описания,
вводимые мной или Декартом. Сначала Декарт и я пользовались ими как
терминами наивного или догматического языка, а потом они появляются как
заново (и специально) вводимые и открываемые. Я обращаю на это внимание,
потому что тут скрывается существенная особенность, с одной стороны,
законов, по которым протекает сознательная жизнь и осуществляется, вместе с
языком, наш опыт сознания, и, с другой стороны, особенность того, как мы
можем о ней (жизни) рассуждать и ее осмыслять.
говорили, являясь свойствами режима сознательной жизни, принадлежат к тому
режиму, в котором живут и могут жить определенные упорядоченные объекты,
само существование которых является чудом. Например, мысль как реальный
экзистенциальный объект, т.е. бытийствующее сознание - чудо. Но одновременно
- это и свойство режима нашей сознательной жизни, когда мы в этот режим
попадаем и живем по его законам, т.е. по законам "другой, действительной
жизни". Согласно Декарту, мы попадаем в него в момент сосредоточения, когда
наше внимание собрано, а не рассеяно, когда "мы помним", в "момент решения
воли" (который предполагает полноту нашего присутствия). В этот момент, т.е.
когда мы видим, помним, "держим", - живет и вечная истина иди мысль (мысль
не как картина чего-либо, а как осуществляющееся реальное событие). Это все
свойства сомой сознательной жизни, а не просто понятия теории (в данном
случае - декартовской), на которой строилась бы та или иная "картина мысли"
(картины могут быть разными); это свойства существования, бытийствования,
о-существления самой мысли, сознания, если они случаются как события бытия.
Поэтому у меня могут быть одни термины, когда я вслед за Декартом проделываю
опыт существования мысли как экзистенциального или реального события (в
отличие от его же предметного содержания), и те же самые термины - у меня же
- могут появляться на уровне философской теории, где. они могут быть
удачными, или неудачными, или вообще требующими замены. Но среди этих
свойств есть одно фундаментальное, а именно - Декарт понимает (с этого и
начинается философия), что сознательная жизнь безосновна, т.е. не имеет
оснований в природных механизмах.
усилия, о котором я говорил (от актуального держания себя в момент
"настоящего времени"), в человеке и человеческой жизни не имели бы места
специфически человеческие феномены. Те, о которых мы по интуиции, по
тавтологии, по жизни знаем, что это - человеческое, что выделяет человека из
состава всех остальных существ и отличает от него самого как психической и
социобиологической натуры. Человек, предоставленный потоку или стихийному
ходу естественных процессов, не был бы человеческим существом. А с другой
стороны, в нем явно есть человеческое, хотя оно не вытекает из природы и
ничего общего с ее особым видом (со специфическим характером особи) не
имеет. С этого и начинают философы. Но в нашем случае речь идет о сути, о
природе мышления. То есть о феномене мысли в человеке, который (феномен) сам
по себе, предоставленный естественному потоку, невозможен и немыслим.
не может быть атеистом. Здесь я и подошел (этакой спиралью) к тому, о чем
предупреждал, и могу теперь пояснить свое предупреждение. Декарт всегда
почему-то оперирует, казалось бы, теологическим аргументом. В
действительности же тут - перекрещивание или двоение терминологии. Когда он
говорит о Боге, то на самом деле никакой теологией в этот момент не
занимается. Как человек свободный, он одним из первых понял (и не только
понял, но интенсивно практиковал и реализовывал свое понимание - настолько,
что мы с этого и начинаем светскую философию Нового времени), что религия
есть лишь один из возможных, наряду с другими, опытов испытания мира, опытов
сознания; что акт мысли, т.е. реальной философии, имеется и в религии как
глубоком опыте сознания, скорее, она с него и начинается, чтобы тут же,
сразу пойти другим путем от этой, общей с философией, исходной точки. И
поэтому подобный опыт, но уже как опыт самой мысли, можно начинать в любой
момент, в любом месте и совершенно независимо от какой-либо заданной
ритуальной или конфессиональной формы. Когито - вот декартовская форма пути
и опыта. И во время такого испытания мира могут снова появляться (уже на
уровне теории) те термины, которыми можно описать режим сознательной жизни
независимо от какой-либо теории. Поскольку эмердженция терминов,
интерпретированных в естественном языке, оказывается в этом случае просто
указанием (через "феномены", которые что-то "говорят") на сопряженность
сознательной жизни с каким-то инооснованием, т.е. указанием на ее природную
безосновность или неприродность. И тогда на уровне теоретического
рассуждения мы будем вынуждены пользоваться термином "Бог", вводимым по
совершенно четким законам и, в этом смысле, как бы квазирелигиозным,
являющимся не элементом культа или теологического языка, а средством
философского рассуждения. У Канта, например, развитый уже аппарат
трансцендентального анализа позволяет им больше не пользоваться в
теологических целях.
является слово "вера". Дело в том, что это слово существует просто в самом
языке и опыте сознательной жизни. И в той мере, в какой этот опыт проявляет
себя (независимо от философии), в нем присутствует и этот термин, он лишь
эмерджирует на поверхность нашего внимания и проблематики. В каком смысле? И
почему из сознательной жизни всплывает именно он? По той же причине, по
какой, например, и слово "вечность" (т.е. способность чего-то порождать
самоё себя), оно также эмерджирует из основ и структур сознания, когда мы
начинаем их осмысливать, вглядываясь в то, как в нашей жизни могут
воспроизводиться их свойства. Ибо сознательная жизнь, как я сказал, в
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Ибсен Генрик