как запах чего-то так и не увиденного. Однажды Бузгалин застал Кустова в
холле, тот со смущенной улыбкой спрашивал о чем-то мальчугана, сына поодаль
стоявшей супружеской четы. Смутился, поднялся с Бузгалиным наверх, присел
рядом. Заговорил о Жозефине: очень, очень несправедливо обошелся он с нею,
очень! И прервал себя, заходил по номеру, делая какие-то нелепые движения,
походка - будто в правой руке грехи неподъемные. Бузгалин из номера - Кустов
за ним, ходил приклеенным, выслеживал, устраивал засады и смирнехонько
возвращался в номер, будто не выходил из него.
бывал-то всего несколько раз; он заводил знакомства, всем обещая любовь и
дружбу, ловил нужных ему мужчин и женщин на улице, в ресторанах, на
стадионе, все шло по плану, который возник сам собой в пансионате, рядом со
спящим в беспамятстве Кустовым. Только из Лимы можно было увезти Кустова на
Кубу. Уже наметился и день: 19 августа, билеты на самолет заказаны по
телефону, но так, что фамилии слегка изменены и при получении билетов
измененность отнесут на глупые уши девчонки в агентстве. У паспортов был
один изъян: они были настоящими, не фальшивыми, и если за кем-либо из двух
пассажиров тянется какой-нибудь след, то по нему дойдут до Панамы, где
американская военная база и где любого могут вытряхнуть из самолета.
("Ил-18" шел круизным рейсом из Гаваны в Гавану через Панаму и Джорджтаун в
Гайане.)
пребывавший в томительном ожидании чего-то ему не понятного, взбодрился
вдруг, Бузгалин зорко присматривал за ним. Операция может сорваться по той
простой причине, что она спланирована чересчур тщательно, в механизме увоза
провалившегося агента все детальки так отшлифованы, смазаны и подогнаны, что
крохотная песчинка в состоянии сбить работу всей системы. Одну песчинку, а
точнее - камешек, удалось извлечь из застрявших шестеренок: два дня назад их
нашел некий Гонсалес, бывший компаньон Кустова по пылесосному бизнесу,
завалился в номер с жалобой на Жозефину, которой Кустов будто бы дал
доверенность на ведение дел. Давал или не давал - об этом Кустова лучше не
спрашивать, он больше разбирался в монастырских порядках, чем в неизвестных
ему переговорах фирмы с поставщиками. (Провалы в памяти у него - что дырки в
добротном сыре.) На мексиканца он глянул дико, Бузгалин вытолкал нежданного
совладельца в коридор, сказав, что Жозефина будет со дня на день, с нею и
ведите переговоры. Глянул в глаза засмущавшегося Кустова. Там - ровный ряд
баранов, рога нацелены на изрытую копытцами землю, неприступная крепость. А
за баранами - подозрительно спокойный лес, безмятежное голубое небо. Что-то
мерзкое задумал Иван Дмитриевич Кустов, нашедший какой-то изъян в брате
Мартине.
обстановку... Билеты возьмем в аэропорту, время есть, вылет в семнадцать
тридцать.
с каждым новым разговором все дальше и дальше отбрасывал мысль о самолете,
раздумывая над тем, как унести ноги отсюда - им обоим, ему и Кустову, потому
что, не побывав ни в советском, ни в кубинском, ни в американском
посольствах ни вчера, ни позавчера, ни в предыдущие дни и тем более этим
сегодняшним утром, он по тону тех, с кем разговаривал, по отказам
консульской челяди, вдруг загруженной какими-то делами, понял, что тревога
объявлена повсюду, и кто первым ее поднял - уже не понять и не высчитать, но
американцы догадались о каком-то чрезвычайно важном мероприятии, затеваемом
Советами, и подняли на ноги всю агентуру. И как не догадаться, если сам
посол Кубы уже около 14.00 был в аэропорту - на тот, без сомнения, случай,
если кого-либо попридержат на контроле. Узнав о столь раннем прибытии посла,
американцы, вероятно, и заподозрили что-то. Но кубинцы-то - какого черта
баламутят воду? Никто ведь не знает, что рейсом этим полетят два
американских гражданина, которым эта суета противопоказана.
- промурлыкала секретарша консульского отдела американского посольства. - А
видеть не могу, дорогой. У нас тут аврал, и если так уж хочется повидаться,
то давай после шести, когда страсти улягутся..."
когда никого при посадке в "Ил-18" не задержат, американцы станут
разыскивать в Перу двух спугнутых ими граждан, приметы, возможно, уже
разосланы. Аппарат ЦРУ здесь обширный, люди расставлены повсюду, искать
будут сперва по гостиницам, а затем прочешут всю страну. Бежать! Немедленно.
Но - куда?
нашел его, дрожащего от страха, на вокзале, уже под вечер. Взял за руку,
увел к океану, положил на песок, сел рядом, надеясь на рокот волн, на берег
этот набегавших и пятьсот лет назад, и вчера. За те сутки, что прошли со
встречи брата Родольфо с братом Мартином на холме невдалеке от Бриндизи,
Кустов насыщался и напитывался словами и образами, как подрастающий ребенок,
с тем отличием, что скакал - день за днем - в развитии от года к году. Когда
начался прилив, Бузгалин оттащил Кустова от наползающей белой бахромы волн,
пристроил его тело к разъеденной солью лодчонке, гладил по головке,
приговаривал что-то колыбельное, помогая ему одолевать ужасы средневековья,
когда люди, уже пообщавшись достаточно, исходив вдоль и поперек свою страну
и чужую, уразумели собственную подлость, мерзость, увидели бездну, которая
разверзлась, которая манила; существование в мерзости становилось уже
нетерпимым, и брат Родольфо был одним из тех, кто спасал человечество от
укусов населявших его зверей, насекомых, гадов; грех и покаяние владели
умами; исповедь напоминала судебный процесс, в котором человек обвинял сам
себя; отделение овец от козлищ не сулило овцам ни спасения, ни прощения;
человечество же исторгало из себя чудовищ, грызших изнутри его черепную
коробку, художники и скульпторы рисовали и ваяли страшных
птицепресмыкающихся, с уродливой ухмылкой смотрят они до сих пор с гравюр,
мозаик и фресок, капителей церквей и храмов; под перьями монахов заглавные
буквы рукописей превращались в фигурки скалящих зубы драконов, а невиданные
никем растения обвивали кривые и стройные пьедесталы букв; первые картографы
в очертаниях некоторых стран видели рыкающих львов, а моря рисовались
обязательно со змеями, длиной от Британии до Африки; пасти левиафанов готовы
проглотить всю Европу, сцены Страшного суда с грешниками, имя которым
легион, украшали порталы соборов, в ходу были миниатюры, изображавшие
смерть, простертую над миром; ангелы трубили, возвещая конец света,
праведники отделялись судом от грешников в пропорции, не сулящей рая никому;
осужденные понуро плелись к котлам с кипящим маслом; души человеческие
терпели поражение за поражением, даже если за них заступалась сама Дева
Мария; демоны пожирали эти души на капителях церквей; все было грехом, даже
отпущение их; молнии карали хороводы и в церквях, и на лугах в крестьянские
праздники, красота и уродство соседствовали рядом; именно в эти лихие
времена образ мохнатого и хвостатого черта с копытцами навек остался в
мозгах, осязательно и зримо являясь в алкогольных страданиях, - в мозгах,
потому что места ему не нашлось на Земле. Таким чертом мог прикидываться
бес, и бесов этих надо было изгонять, корчеванию подлежали человеческие
души.
сочинял в уме угрожающую докладную начальству - о недопустимости в
дальнейшем столь нещадной эксплуатации людей: не пять человек висело на
Иване Кустове (что оправдано всей практикой разведслужбы), не семь
(критическое число), а восемнадцать, и любой свихнется от такой нагрузки.
положа руку на лоб впавшего в забытье Кустова, так и сяк обдумывал тот
застольный разговор на даче, где он спросил у начальства о провалах. Даже
Малецкий и Коркошка не знали, кто такой мистер Эдвардс, в ночь с 31 июля на
1 августа пересекший чешско-австрийскую границу. Ни в Риме, ни в Нью-Йорке
никого из американских и неамериканских знакомых он не встречал. И тем не
менее - в Лиме были наготове. Произошла, возможно, трагическая накладка:
выдан был человек, которого - вместо Бузгалина - протащили через все
резидентуры Европы, а человек этот на собственный страх и риск решил
спровоцировать ЦРУ и ФБР.
На того временами нападало прозрение, мозги становились современными,
ясными, и в такие минуты Бузгалина посещала издевательская догадка: а не
притворяется ли тридцатисемилетний мужчина, не играет ли он мальчишкою
какую-то роль, нарепетированную им много лет назад в поселковом Доме
культуры?
на Бузгалина.
язвительно кривил губы: отель ему не нравился, отель его бесил; со всеми его
страхами Бузгалин сжился, научась убаюкивать взрослого младенца недетскими
увещеваниями, но посреди ночи Кустова стала бить истерика, перебрались в
другое место, благо гостиниц - навалом, и стало понятно, от кого убегает
Кустов. И к этому отелю приперся уже знакомый слюнявый безумец, местная
достопримечательность, кургузый человечишка, осыпаемый добродушными
насмешками ребятни, что гомонила у отеля, обирая иностранцев. Высокий лоб,
несоразмерно большая голова, с подбородка свисали слюни, глаза горели
живейшим интересом, выдавая ум, короткие, кривые и проворные ноги умели
изгибаться и сплетаться. Этот идиот и уродец полюбил Кустова, как бы
родственную душу опознал в нем, часами высиживал под окнами номера задрав
голову; Кустов был единственным, кто, наверное, понял бы его. "Да прогони ты
его! Прогони!" - взмолился Кустов, уже близкий к припадку, к свисающим с
подбородка слюням.
телефону из номера, и тем не менее в тропической звездной ночи раздался
истошный голос рыдающего идиота, резво бежавшего за ними.