Чтение 20–й страницы книги ~Тевье-молочник~

-- Не нашли, -- говорю, -- над кем смеяться?

-- Нет! -- отвечает. -- Я это серьезно.

-- Вот как? Серьезно? Сколько же, примерно, стоит ваша лошадка?

-- А во сколько, -- спрашивает, -- вы ее цените?

-- Я ценю ее, боюсь сказать, рублей в триста, а может быть, и с гаком!

А он смеется и говорит, что конь стоит больше чем втрое. И опять:

-- Ну как? Меняемся?

Не понравился мне этот разговор: ну, что это значит -- он хочет
выменять своего коня на мою развалину? Предложил я ему отложить дело до
другого раза и спрашиваю в шутку: неужто он специально ради этого приехал?
"Если так, говорю, то зря потратились..." А он мне серьезно:

-- Приехал я к вам, собственно, по другому делу. Если вам угодно,
пойдемте немного прогуляемся.

"Что за прогулки такие?" -- подумал я и направился с ним в рощу. Солнце
уже давно село. В роще темновато, лягушки у плотины квакают, от травы аромат
-- благодать! Арончик идет, и я иду, он молчит, и я молчу. Наконец он
останавливается, откашливается и говорит:

-- Что бы вы сказали, реб Тевье, если бы я, к примеру, сообщил вам, что
люблю вашу дочь Шпринцу и хочу на ней жениться?

-- Что бы я сказал? -- говорю. -- Я бы сказал, что одного из
сумасшедших надо вычеркнуть, а вас вписать...

Посмотрел он на меня и спрашивает:

-- Что это значит?

-- А вот то и значит! -- говорю.

-- Не понимаю.

-- Значит, -- говорю, -- сметки не хватает. Как в писании сказано: "Очи
мудреца в голове его..." Понимать это надо так: -- умному -- мигнуть, а
глупому -- палкой стукнуть...

-- Я говорю с вами прямо, -- отвечает он обиженно, -- а вы все
шуточками да изречениями отделываетесь...

-- Ну что же, -- говорю я. -- Каждый кантор по-своему поет, а каждый
проповедник для себя проповедует... Если хотите знать, что вы проповедуете,
переговорите прежде всего со своей мамашей, -- уж она вам все обстоятельно
разъяснит...

-- Что же я, по-вашему, мальчишка, который должен у мамы спрашиваться?

-- Конечно, -- говорю, -- вы должны спроситься у матери. А мать вам,
наверное, скажет, что вы не в своем уме, и будет права.

-- И будет права?

-- Конечно, -- говорю, -- будет права. Посудите сами, какой же вы жених
для моей Шпринцы? Разве она вам ровня? А главное, каково-то вашей матери
породниться со мною?

-- Ну, если так, -- отвечает он, -- то вы, реб Тевье, глубоко
ошибаетесь. Я не восемнадцатилетний мальчик и вовсе не намерен подыскивать
родственников для моей мамаши. Я знаю, кто вы такой и кто ваша дочь... Она
мне нравится, я так хочу, и так оно и будет!

-- Извините, -- говорю, -- что перебиваю. С одной стороной, насколько я
вижу, вы уже поладили. А как обстоит дело с другой стороной?

-- Не понимаю, о чем вы говорите.

-- Я имею в виду, -- говорю, -- свою дочь, Шпринцу... С ней вы уже
говорили? Что она вам сказала?

А он будто обиделся и говорит с улыбкой:

-- Ну, что за вопрос! Конечно, говорил с ней и не один, а несколько
раз. Ведь я сюда каждый день приезжаю.

Понимаете? Он ежедневно сюда приезжает, а я даже не знаю об этом? Эх,
Тевье, Тевье! Голова садовая! Ведь тебя соломой кормить надо! Если ты так
дашь себя за нос водить, тебя и купят и продадут ни за грош, осел ты эдакий!

Подумал я так и повернул с Арончиком к дому. Распрощался он с моей
командой, вскочил на коня и -- марш в Бойберик.

Теперь оставим, как вы в своих книжках пишете, царевича и примемся за
царевну, за Шпринцу то есть...

-- Скажи-ка мне, дочка, хочу я тебя спросить, -- говорю я ей, --
расскажи-ка мне, пожалуйста, о чем это с тобой договорился Арончик без моего
ведома?

Но можно ли добиться ответа от дерева? Так и от нее! Покраснела,
опустила глаза, как невеста, набрала полон рот воды и -- молчок! Ладно,
думаю, сейчас говорить не хочешь, после скажешь... Тевье -- не баба: он и
подождать может. Выждал я некоторое время, потом как-то улучил минутку,
когда остались мы нею с глазу на глаз, и говорю:

-- Скажи мне, Шпринца, хочу тебя спросить: знаешь ли ты хотя бы этого
Арончика?

-- Конечно, знаю! -- отвечает она.

-- Знаешь ли ты, что он -- свищик?

-- Что значит свищик?

-- Пустой орех, -- говорю, -- что свистит.

-- Ошибаешься! -- отвечает она. -- Арнольд -- хороший человек.

-- Уж он, -- говорю, -- у тебя Арнольдом называется, а не
Арончик-шарлатан.

-- Арнольд, -- отвечает она, -- не шарлатан, у него сердце доброе.
Арнольд живет среди низких людей, которые только и знают, что деньги да
деньги!

-- Вот как! -- говорю. -- И ты, Шпринца, уже стала философствовать? Ты
тоже возненавидела деньги?

Словом, чувствую по разговору, что дело у них зашло довольно далеко, и
спохватился я поздновато -- назад не воротишь. Я свою публику знаю! Уж я вам
как-то говорил, что дочери Тевье, будь они неладны, ежели прилипнут к
человеку, так всем сердцем, всей душой! И подумал я: "Глупец! Всех на свете
умнее хочешь быть? Может быть, это от бога? Может быть, так суждено, чтобы
именно через эту вот тихоню Шпринцу ты был вознагражден за все удары и муки,
что тебе пришлось перенести? Может быть, суждено тебе на старости лет
обрести покой и почувствовать, что значит жить на белом свете? Может быть,
суждено тебе иметь дочь-миллионщицу? А что? Не пристало тебе? Где это
сказано, что Тевье должен всю жизнь бедствовать, таскаться с лошаденкой,
доставлять сыр и масло егупецким богачам, заботиться, чтоб им было чего
жрать? Кто знает, может быть, мне предначертано свыше, чтобы я на старости
лет сотворил что-нибудь хорошее, сделался благотворителем, гостеприимным
хозяином, а может быть, и вовсе засел бы с учеными людьми и занялся
священными книгами?" Такие вот чудесные, золотые мечты лезут в голову... Как
в молитве сказано: "Много дум в сердце человеческом", -- или как наши мужики
говорят: "Дурень думкою богатеет..." Захожу в дом, отзываю в сторону свою
старуху и завожу с ней разговор:

-- Что было бы, -- говорю, -- если бы наша Шпринца, к примеру, стала
миллионщицей?

-- А что это значит "миллионщица"?

-- Миллионщица значит -- жена миллионщика!

-- А что такое миллионщик?

-- Миллионщик, -- говорю я, -- это человек, у которого есть миллион...

-- А сколько это миллион?

-- Если ты дура, -- говорю я, -- и не знаешь, сколько это миллион, так
о чем же с тобой разговаривать?

-- А кто тебя просит разговаривать? -- отвечает она.

И тоже права. Словом, проходит день, приезжаю домой.

-- Был Арончик?

-- Нет, не был.

Еще день проходит.

-- Был парень?

-- Нет, не был...

Зайти под каким-нибудь предлогом к вдове мне неудобно: подумает, что
Тевье набивается в родственники... Кроме того, я чувствовал, что для нее все
это, "аки роза среди терниев", нужно ей это, как пятое колесо телеге. Хотя я
не понимаю почему? Потому что у меня нет миллиона? Так ведь зато у меня
теперь свойственница -- миллионщица! А у нее свойственник -- кто? Нищий,
бедняк, Тевье-молочник? Кому же зазнаваться -- мне или ей? Скажу вам по
чистой совести, я стал желать этого брака, и не столько ради самого брака,
сколько ради того, чтобы почувствовать себя победителем. "Черта бы их батьке
с матерью, егупецким богачам, пускай знают, кто такой Тевье! До сих пор
только и слыхать было, что Бродский да Бродский, будто остальные и не люди!"

Размышляю я так однажды по пути из Бойберика домой. Приезжаю, а
навстречу мне старуха с радостной вестью: посыльный только-что был из
Бойберика от вдовы, чтоб я обязательно сейчас же приехал туда, хотя бы среди
ночи. "Все равно, запрягай и поезжай, ты там очень нужен!"

-- Чего это им, -- говорю, -- так приспичило? Что это они так
торопятся?

Взглянул я на Шпринцу. Молчит, но глаза ее говорят, -- ох и говорят!
Никто, как я, так не понимал ее сердца... Я все время боялся, -- мало ли
что, -- а вдруг вся эта история кончится ничем! И наговаривал я на этого
Арончика, как мог, -- уж он, мол, такой и эдакий. Но я видел, что это как
горохом об стенку, -- Шпринца тает, как свеча.

Запряг я снова лошаденку и пустился обратно уже к вечеру в Бойберик. А
по пути все думаю: "Чего это они меня так опешно вызывают? Насчет зарученья?
Или помолвки? Так ведь молодец, кажется, мог бы приехать ко мне? Ведь я
все-таки отец невесты". Но тут же рассмеялся: где же это видано на белом
свете, чтобы богач к бедняку первым шел? Конец света, что ли, настал?
Времена мессии наступили? Как вот эти, нынешние молодчики, меня уговорить
хотят, --наступит, мол, скоро время: богач с бедняком сравняются, мое --
твое, твое --мое? Все трын-трава! Мир как будто вовсе не так глуп, -- а вот
не перевелись же еще такие дураки! Эх-хе-хе!"

С такими вот мыслями добрался я до Бойберика и прямо на дачу, к вдове.
Привязал лошаденку -- где вдова? Нет никакой вдовы! Где парень? Нет никакого
парня! Кто же меня звал?

-- Я вас звал! -- отвечает мне круглый, плотный человечек с выщипанной