чемоданы и картонки пристроены между ног возницы или спереди на фартуке; а
на стоянках кэбмены и кучера наемных карет усердно протирают украшения своих
замызганных экипажей, причем первые вслух дивятся, как это можно променять
приличный кэб с добрым рысаком на омнибусы, в которых "людей, прости
господи, возят точно диких зверей в клетках", а вторые громко поражаются,
как это седоки не боятся "залезать в эти душегубные кэбы, когда могут честь
честью ехать в карете - и сидеть покойнее и лошади верные, никогда не
понесут", - мысль утешительная и бесспорно основанная на фактах, ибо никто
еще не видел, чтобы лошадь, запряженная в наемную карету, не то чтобы
понесла, но вообще побежала, "кроме одной, - как замечает остряк кэбмен,
стоящий впереди своего экипажа, - только та бежала вспять".
чистоту и разложить товар в витринах. В городских пекарнях толпятся служанки
и дети, ожидая, когда вынут из печи первую партию булок; в пригородах это
свершилось еще час назад, потому что несчетные клерки из Сомерс-Тауна и
Кемдеи-Тауна, Излингтона и Пентонвилла уже хлынули потоком в Сити, либо
направляют свои стопы к Чансери-лейн и Инисоф-Корт. Люди пожилые, чье
жалование если и увеличилось за последние годы, то отнюдь не в такой же
пропорции, как их семейства, идут, не глядя ни вправо ни влево, не видя
впереди иной цели, кроме своей конторы; они знают в лицо почти всех, кого
обгоняют или кто попадается навстречу, потому что вот уже двадцать лет видят
их каждое утро (кроме воскресений), однако не заговаривают ни с кем. Если
случится им нагнать знакомого, они на ходу обмениваются с ним поклонами и
спешат дальше либо рядом с ним, либо впереди, смотря по тому, насколько
быстро тот шагает. Но боже их упаси остановиться, пожать приятелю руку либо
взять его под локоть: наверно им кажется, что раз за это не платят, значит и
права такого им не дано.
успели побыть детьми, спешат на работу парами; первый в жизни сюртучок
старательно вычищен, а на белых брючках, которые носятся с воскресенья,
обильные следы чернил и пыли. Мальчиков, видно, так и подмывает купить из
денег, предназначенных на обед, черствых пирожков, соблазнительно
выставленных на пыльном лотке у входа в кондитерскую; но внутренняя борьба
длится недолго: спасает сознание собственной значительности и мысль, что они
зарабатывают семь шиллингов в неделю, а скоро, вероятно, получат прибавку и
тогда будут зарабатывать восемь; и, лихо сдвинув цилиндр набекрень, они
начинают заглядывать под шляпки встречным мастерицам, что живут в обучении у
модистки или корсетницы - самых, кстати сказать, разнесчастных созданий в
городе: столько их заставляют работать, так мало им платят, так скверно с
ними подчас обращаются.
взор покупателя; лавочники облачились в приличные сюртуки с белым шейным
платком и делают вид, что в жизни своей не мыли окон и даже не знают, как за
это взяться. В Ковент-Гардене не осталось ни одной повозки: фургонщики
разъехались по домам, уличные торговцы отбыли на свои заповедные промыслы в
предместья; клерки давно сидят по конторам, куда сейчас в кэбах, омнибусах,
одноколках и верхом едут их хозяева. На улицах полно народу - тут щеголи и
оборванцы, богатые и бедные, бездельники и работяги. Жара сутолока, спешка -
близится полдень.
промозглый зимний вечер, когда влаги оседает достаточно, чтобы тротуары
стали скользкими, но слишком мало для того, чтобы смыть с них грязь и мусор;
когда тяжелый, ленивый туман обволакивает все предметы и в окружающем мраке
особенно яркими кажутся газовые фонари, особенно великолепными освещенные
витрины. Всем, кто в такой вечер сидит дома, хочется устроиться как можно
уютнее, и пешеходы на улицах недаром завидуют счастливцам, которые греются у
своего камелька.
задернуты, в кухнях жарко топится плита, и вкусные запахи горячего обеда -
дразнят обоняние голодных путников, устало шагающих вдоль ограды. В
пригородах маленький продавец пышек дольше обычного задерживается на узкой
улочке, которую он обходит со своим товаром. Оно и понятно: ведь не успела
миссис Маклин из дома N 4 приоткрыть дверь на улицу и во весь голос
вскрикнуть "пышки!", как миссис Уокер из дома N 5 высовывается в окно
гостиной и тоже восклицает "пышки!". И не успело это слово слететь с ее губ,
как миссис Пеплоу из дома напротив выпускает на волю маленького Пеплоу, и он
мчится по улице с быстротой, которую можно объяснить только предвкушением
пышек с маслом, и силой тащит разносчика к своему дому, а миссис Маклин и
миссис Уокер - чтобы не заставлять этого бедного разносчика мотаться взад и
вперед, а заодно чтобы перекинуться словечком с миссис Пеплоу, - перебегают
улицу и покупают пышки у ее двери. Миссис Уокер спешит поделиться с
приятельницей новостью, что дома у нее чайник как раз вскипел, и чашки уже
на столе, погода нынче такая ужасная, что она решила погреться, выпить
чайку, - и оказывается, что по странной случайности обе ее соседки
одновременно с ней приняли точно такое же решение.
кратким отступлением на тему о том, какие озорники все мальчишки, за редкими
исключениями вроде сыночка миссис Пеплоу; но вскоре миссис Уокер замечает в
конце улицы своего мужа, и так как он, бедняга, наверно страх как хочет чая
- шутка ли, тащился пешком по такой грязи от самых доков, - она бежит к
себе, подхватив свои пышки, миссис Маклин следует ее примеру, и, обменявшись
на прощанье несколькими словами, все три соседки скрываются в своих домиках
и захлопывают двери на улицу, и теперь эти двери отворятся еще только один
раз, чтобы впустить разносчика пива, который явится в девять часов со своим
лотком и фонариком и скажет, давая миссис Уокер почитать вчерашний номер
"Морнинг Адвертайзер", что пальцы у него совсем закоченели, еле держат
кружку, а газету и вовсе не чувствуют, потому что холод нынче собачий, он и
не запомнит такого, разве что в ту ночь, когда какой-то человек до смерти
замерз на пустыре.
ему свои предположения касательно вероятной перемены погоды и наступления
морозов и возвратится в хозяйскую пивную, где и проведет остаток вечера,
прилежно орудуя кочергой и почтительно вставляя свое словечко в беседу
достойных мужей, собравшихся у огня.
грязно, и люди, которых здесь видишь, отнюдь не способствуют тому, чтобы
рассеять это впечатление. Даже маленький железный храм, посвященный богу
печеной картошки и украшенный по верху разноцветными плошками, выглядит не
так весело, как обычно; а уж о лотке паштетника и говорить нечего его слава
совсем померкла. Ветер уже сто раз задувал свечу в фонаре из промасленной
бумаги с орнаментом, и паштетник, наскучив бегать за огнем в соседний
погребок, махнул рукой на освещение, так что теперь о местопребывании его
свидетельствуют только яркие искры, которые длинным растрепанным хвостом
вырываются из его переносной печки всякий раз, как он открывает ее, чтобы
достать покупателю порцию горячего паштета.
стараясь привлечь покупателей. А маленькие оборванцы, которые в обычное
время развлекаются на мостовой, сбились в кучки под крышей какого-нибудь
подъезда либо под парусиновым навесом сырной лавки, где в свете большущих
газовых рожков горами навалены сыры, ярко-красные и бледно-желтые,
вперемежку с пятипенсовыми кусочками лежалой грудинки, бочонками
присоленного масла и пыльными комками "лучшего свежего".
опять посчастливилось попасть за полцены в театр Виктории, - с восторгом
вспоминают поединок, который актеры всякий раз повторяют по требованию
публики, толкуют о том, как здорово у Билла Томпсона получается двойной
кульбит, а то и сами пытаются изобразить сложные фигуры матросского танца.
начавшийся, грозит превратиться в нешуточный ливень. Продавец печеной
картошки отбыл восвояси, паштетник потащил домой свою кухню, над витриной
сырной лавки спустили штору, и мальчишки разбежались. Перестук деревянных
подошв по скользкому неровному тротуару и шуршание зонтиков под яростными
порывами ветра говорят о том, что ненастью не видно конца; и полисмен на
углу, в доверху застегнутом клеенчатом плаще, придерживая на голове шляпу и
пытаясь увернуться от дождя и ветра, которые так и налетают на него со всех
сторон, едва ли с особенной радостью думает о предстоящем дежурстве.
который так жалобно звонил всякий раз, когда кому-нибудь требовалось
четверть фунта сахара или пол-унции кофе. Толпы народа, весь день сновавшего
взад-вперед, быстро тают; и печальную тишину ночи нарушают только крики да
ругань, несущиеся из кабаков.
несчастная женщина, что держит на руках хилого ребенка, заботливо кутая его
в остатки своей рваной шали, пыталась спеть популярную балладу, в надежде,
что сердобольные прохожие подадут ей несколько пенсов. Но люди только грубо
посмеялись над слабым ее голосом. Слезы градом катятся по ее бледным щекам,
ребенок озяб и проголодался, тихий, приглушенный его плач терзает сердце
матери, и она в полном изнеможении со стоном опускается на мокрый холодный
порог.
каких усилий, какой душевной муки стоит им даже попытка запеть! О, горькая
ирония! Болезнь, одиночество, нужда чуть слышно повторяют слова развеселой
песни, под которую мы столько раз пировали. Здесь не над чем издеваться.
Слабый, дрожащий голос рассказывает страшную повесть нищеты и лишений; и