Чтение 20–й страницы книги ~Наши~

конца...

Припоминается один разговор в электричке. Мой случайный попутчик
говорил:

"...Я мечтал о сыне. Сначала огорчился. Потом - ничего. Родись у нас
мальчик, я бы капитулировал. Рассуждал бы примерно так: сам я немногого
добился в жизни. Мой сын добьется большего. Я передам ему опыт своих неудач.
Он вырастет мужественным и целеустремленным. Я как бы перейду в моего сына.
То есть погибну...

С дочкой все иначе. Она нуждается во мне, и так будет до конца. Она не
даст мне забыть о себе..."

Дочка росла. Ее уже было видно из-за стула.

Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила:

- Ты любишь Брежнева?

До этого мне не приходилось ее воспитывать. Она воспринималась как
ценный неодушевленный предмет. И вот - я должен что-то говорить,
объяснять...

Я сказал:

- Любить можно тех, кого хорошо знаешь. Например, маму, бабушку. Или на
худой конец - меня. Брежнева мы не знаем, хоть часто видим его портреты.
Возможно, он хороший человек. А может быть - и нет. Как можно любить
незнакомого человека?..

- А наши воспитатели его любят. - сказала дочка.

- Вероятно, они лучше его знают.

- Нет. - сказала дочка, - просто они - воспитатели. А ты всего лишь
папа...

Потом она стала быстро взрослеть. Задавала трудные вопросы. Вроде бы
догадывалась, что я неудачник. Иногда спрашивала:

- Что же тебя все не печатают?

- Не хотят.

- А ты напиши про собаку.

Видимо, дочке казалось, что про собаку я напишу - гениально.

Тогда я придумал сказку:

"В некотором царстве жил-был художник. Вызывает его король и говорит:

- Нарисуй мне картину. Я тебе хорошо заплачу.

- Что я должен нарисовать? - спросил художник.

- Все, что угодно, - ответил король, - за исключением маленькой серой
букашки.

- А все остальное - можно?! - поразился художник.

- Ну, конечно. Все, кроме маленькой серой букашки.

Художник уехал домой.

Прошел год, второй, третий. Король забеспокоился. Он приказал разыскать
художника. Он спросил:

- Где же обещанная картина?

Художник опустил голову.

- Отвечай. - приказал король.

- Я не могу ее написать, - сказал художник.

- Почему?

Наступила долгая пауза. Затем художник ответил:

- Я думаю только о серой букашке..."

- Ты поняла, что я хотел сказать?

- Да.

- Что же ты поняла?

- Видно, он хорошо ее знал.

- Кого?

- Букашку...

Затем наша дочка ходила в школу. Училась довольно прилично. Хотя ярких
способностей не обнаруживала.

Сперва я огорчался. А потом успокоился. У талантливых - одни несчастья
в жизни...

Катина жизнь протекала без особых драм. В школе ее не обижали. Я был в
детстве гораздо застенчивее. Все же у нее имелся полный комплект родителей.
К тому же - бабушка и собака.

Ко мне дочка относилась хорошо. Немного сочувствия, немного презрения.
(Ведь я не умел чинить электричество. Ну, и мало зарабатывал...)

Как все ленинградские школьники, она была довольно развитой. Ей было
известно мое отношение к властям. Если по телевидению выступал Брежнев, Катя
следила за моей реакцией...

Она говорила мне:

- Зачем ты ходишь раздетый?

Видимо, я был ей физически неприятен. Может, так и должно быть. Детям
свойственна такого рода антипатия. (Родителям - никогда.) У нее стал
портиться характер. Я подарил ей отросток кактуса. Написал такое
стихотворение:

Наша маленькая дочка

Вроде этого цветочка -

Непременно уколю.

Даже тех, кого люблю...

В семьдесят восьмом году мы эмигрировали. Сначала уехали жена и дочка.
Это был - развод. Хотя формально мы развелись за несколько лет до этого.
Развелись, но продолжали мучить друг друга. И конца этому не было видно.

Говорят, брак на грани развода - самый прочный. Но мы переступили эту
грань. Моя жена улетела в Америку, доверив океану то, что положено решать
самим.

Дочка поехала с ней. Это было естественно. А я остался с матерью и
Глашей.

Я не хотел уезжать. Вернее, знал, что еще рано.

Мне нужно было подготовить рукописи. Исчерпать какие-то возможности. А
может быть, достигнуть критической точки. Той черты, за которой начинается
безумие.

И я остался. Мать осталась со мной. Это тоже было естественно.

После отъезда жены и дочки события развивались в ускоренном темпе. Как
в романе начинающего автора, торопливо дописывающего последние страницы.

Меня отовсюду выгнали. Лишили последних заработков. Я все больше и
больше пил.

Затем - какие-то странные побои в милиции. (Я бы воспринял их
метафизически, не повторись они дважды.) Неделя в Каляевской тюрьме. И
наконец - ОВИР, таможня, венские сосиски...

Четыре года я живу в Америке. Опять мы вместе. Хотя формально все еще
разведены.

Отношения с дочкой - прежние. Я, как и раньше, лишен всего того, что
может ее покорить.

Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Или торговцем
наркотиками. Вряд ли разбогатею настолько, чтобы избавить ее от проблем.

Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Не интересуюсь
рок-музыкой. А главное - плохо знаю английский.

Недавно она сказала... Вернее, произнесла... Как бы это получше
выразиться?.. Короче, я услышал такую фразу:

- Тебя, наконец, печатают. А что изменилось?

- Ничего, - сказал я, - ничего...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перед вами - история моего семейства. Надеюсь, она достаточно заурядна.
Мне осталось добавить лишь несколько слов. 23 декабря 1981 года в Нью-Йорке
родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его -
представьте себе - мистер Николас Доули.

Это то, к чему пришла моя семья и наша родина.