странный. Все очертания материков обведены жирной черной полоской, реки
заметны. Точками обозначены и Москва, и Париж, и Лондон, и Пекин, и
Вашингтон, и Рио-де-Жанейро. Но нет того, что должно быть на любой карте:
нет границ государств. Все материки окрашены одной светло-коричневой
краской.
районе Урала. Точку ту Олег сам нанес. Выцарапал он ее вилкой на память,
когда принес глобус домой. Было это в сорок четвертом...
забирался в трамвай. Билетов они не брали, а чтобы вагоновожатая их не
видела, прилаживались в заднем тамбуре на корточки. Трамвай шатало и
подбрасывало на ухабах так, будто он двигался без рельсов. Стекла забиты
фанерой, только на площадке светло, потому что дверь оторвана. Сидят пацаны
на трамвайной площадке и вытаскивают из кармана вчерашние трофеи: гильзы,
патроны от пистолетов, сигнальные лампочки из приборов. Идет обмен.
лампочкой и гильзами выпрыгивают из рук и проваливаются через щель в полу.
повизжав, останавливался на круге. Дальше дорога шла через болото и
заброшенный карьер, заросший мелкой кусачей крапивой, к заводской свалке.
Свалка располагалась по обе стороны железнодорожной ветки, которая уходила в
тупик. Каждый день в тупик загоняли состав с тяжелым краном впереди. Ребята
прятались за кусты и крапиву, оттуда внимательно следя за тем, что привезли
сегодня, терпеливо ждали.
гимнастерках подтаскивали крюк к ближайшей платформе, на которой громоздился
разбитый немецкий танк, привезенный с фронта на переплавку. Рабочие
обматывали танк тросами, за них цепляли крюк и отбегали в сторону. Крюк
уползал вверх. Танк, поколебавшись и цепляясь за стоявших рядом таких же
разбитых уродов, поднимался над платформой и медленно опускался на свалку.
паровозик-кукушка простуженно свистел и выезжал из тупика. Пустую платформу
отцепляли и к крану подогнали другой вагон, с мятыми бронемашинами или
пушками. Такую мелочь работяги цепляли крюком попарно.
клоки пара и кучу копоти. Не успевал он скрыться из виду, как пираты
высыпали из засады. Обгоняя друг друга, спотыкаясь о рельсы, перепрыгивая
через голые автомобильные рамы и рваные куски металла, братва мчалась сломя
голову вниз. Главное -- первым забраться в танк. Первым, пока все в целости,
пока ничего не отвинтили, не отковыряли, не отломали там самое ценное.
приподнять заржавевший люк -- не тут-то было. Откуда взять силенок при тех
скудных харчах? Подоспели приятели, стали помогать. Вчетвером они кое-как
оторвали крышку. Олег ухватился руками за края отверстия и перемахнул
внутрь. Дальше все известно. Ноги сами проваливаются, куда надо. Успевай
только руками перехватываться. Мгновение -- и ты уже на сиденье
механика-водителя. Разваливаешься в блаженстве и полной тишине. От мира тебя
отделяет броня толщиной в доску. Впереди узкая смотровая щель бросает отсвет
на приборы. Тут они все, целехонькие, отвинчивай что хочешь. Это трофейное,
значит, ничье. Все равно пойдет в печь на переплавку, сгорит.
расслышали.-- Еще никто не разбойничал. Факт!
тянет на себя рычаг скорости и едет. Мотор ревет. Только это не мотор, а
Олег сам тарахтит:
покатился по стальному полу, задребезжал. Олег наклонился посмотреть --
внизу темно, ничего не видно. Он попытался дотянуться рукой до убегающей
вещи и больно ударился виском об острый выступ. Помнит только -- схватил
пальцами то, за чем тянулся, другой рукой провел по лбу -- вытер струйку
теплой крови и потерял сознание.
Забинтованная голова болит, кружится, слабость невероятная. Вокруг на
кроватях сидят и лежат раненые. Он поднес руку к лицу,-- что-то сжато в
кулаке. Разжал пальцы -- на ладони совсем маленький земной шар. На своих
местах голубые океаны и материки. Взял Олег глобус двумя пальцами, повертел.
От окна на землю, которую он держал в руках, падал свет; с одной стороны был
день, а с противоположной ночь,-- точно, как учительница в классе объясняла.
кровати, чтобы его поднять, и видит: точно по экватору земной шар развалился
на две половинки. Спрятал Олег обе половинки под подушку и спрашивает
раненого, тоже с перевязанной головой, лежащего на соседней койке:
свалке ты головой приложился, они тебя вытащили. У вокзала, аккурат, раненых
с поезда на трамвай перегружали. Ну, и тебя подобрали заодно, не бросать
же... Благодари бога, что на мину не напоролся или на необезвреженный
снаряд! Куски бы твои не стали собирать.
домой. Дома отлежишься. У меня вон, тяжелые с эшелона в коридорах лежат. А
тут, подумаешь, лоб зашили! Дать ему ужин и выгнать! Через три дня придешь
-- сниму швы.
бинта не пожалели, накрутили целый чурбан. Весь вечер она просидела возле
него, держа ладонь у Олега на лбу. Через три дня чурбан с Олега сняли. А
шрам с левой стороны лба остался на всю жизнь.
пальцем. Но от шрама появилось в олеговом лице что-то уголовное, и во дворе
после войны незнакомые пацаны осторожничали. Раз со шрамами, значит, человек
бывалый и не надо к нему приставать. Когда его спрашивали, он скромно
отвечал, что шрам у него остался после танка. Привычка трогать лоб пальцем
сохранилась, и можно подумать, что Олег задумывается, приставив палец ко
лбу.
полоска в одно прекрасное утро исчезла, Немец удивился бы, как известный
гоголевский герой, который не обнаружил собственного носа. Но шрам, никуда
не деться, остался на всю жизнь. Жена в порыве нежности любит целовать Олега
в лоб, прикасаясь губами ко шву, говоря при этом, что целует героя войны.
теперь в серванте в доме Немцев в Сан-Франциско. Но так и не узнал Олег,
почему и как эта безделушка очутилась в германском "тигре",-- мог только
сочинять разные истории. Глобус хранил свою географическую (а может, и еще
какую-нибудь) тайну и не собирался ею делиться...
зарплату за то, что он умело водит взад-вперед смычком по струнам, прилетел
в полном составе в Вену. Кроме Вены, у американских музыкантов был контракт
на концерты в Граце, Инсбруке, Линце и -- в самом конце -- на родине Моцарта
в Зальцбурге, на международном фестивале классической музыки. После оваций в
Вене оркестрантов перемещали из города в город на двух туристических
автобусах, наполовину загруженных ящиками и футлярами с инструментами. Олег
изрядно устал и мечтал скорей прилететь домой, а им предстоял длинный путь
через скользкий в эту пору перевал из Линца в Зальцбург.
попадет в гостиницу. До Зальцбурга еще оставалось верст около ста, когда
энергичная первая скрипка Эми О'Коннер предупредила, что, если ее немедленно
не накормят, у нее завтра не будет сил доиграть до конца Первую симфонию
Малера. Водитель кивнул, сбросил скорость, съехал с автобана и замер на
площадке перед маленьким ресторанчиком в стиле охотничьей хижины.
до горизонта видные при свете луны Альпы, заросшие лесами, и под ногами
аккуратно подстриженная зеленая трава. Дорожка, уложенная гладким камнем,
ведет к дому. Посреди лужайки деревянный дом с большим крыльцом и верандой,
на которой яркие, красные и синие, как игрушечные, столики и кресла.
Наверху, на уровне второго этажа, вокруг дома балкон, на нем белый флажок с
надписью "Zimmer frei" -- приглашение снять комнату.
диваны по углам, застеленные веселой клетчатой тканью, на столах букетики
цветов. Олег уселся спиной к стене на диванчик, чтобы оглядеться. Напротив
красовался бар со стойкой и высокими табуретами. Стены комнаты украшали
звериные шкуры, старинные луки, ружья, кинжалы. То ли все это богатство
досталось хозяину от предков, то ли куплено в магазине старинного оружия, но
оно являло собой подобие театрального реквизита. В углу, возле окна, за
столиком сидела пожилая дама и медленно раскладывала пасьянс.
сухопарый, юркий, уже закрывавший заведение, такого наплыва гостей не
ожидал. Он был весь внимание и безостановочно улыбался:
Корнев Павел
Аникина Наталья
Маркеев Олег
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Гуль Роман Борисович