больного. Старик приветствовал гостей своим обычным ядовитым хихиканьем
и потиранием рук. Он лежал в постели, под спину у него была подсунута
подушка, а по бокам стояли две кастрюли с горошком.
рот-навыворот, докторов стало больше, чем больных. Ну как, быстро дело
пошло, а? Кюре прав, получили по заслугам.
верить его записям, старик астматик, галантерейщик по роду занятий, дос-
тигнув пятидесяти лет, решил, что достаточно потрудился на своем веку.
Он слег в постель и уже не вставал. Однако в стоячем положении астма его
почти не мучила. Так и дожил он на небольшую ренту до своего семидесяти-
пятилетия и легко нес бремя лет. Он не терпел вида любых часов, и в доме
у них не было даже будильника. "Часы, - говаривал он, - и дорого, да и
глупость ужасная". Время он узнавал, особенно время приема пищи,
единственно для него важное, с помощью горошка, так как при пробуждении
у его постели уже стояли две кастрюли, причем одна полная доверху. Так,
горошина за горошиной, он наполнял пустую кастрюлю равномерно и прилеж-
но. Кастрюли с горошком были, так сказать, его личными ориентирами,
вполне годными для измерения времени. "Вот переложу пятнадцать кастрюль,
- говорил он, - и закусить пора будет. Чего же проще".
никогда ничто его не интересовало - ни работа, ни друзья, ни кафе, ни
музыка, ни женщины, ни прогулки. Он и города-то ни разу не покидал;
только однажды, когда по семейным делам ему пришлось отправиться в Ал-
жир, он вылез на ближайшей от Орана станции - дальнейшее странствие ока-
залось ему не по силам - и первым же поездом вернулся домой.
ления перед этим добровольным затворничеством, что, согласно религии,
первая половина жизни человека - это подъем, а вторая - спуск, и, когда
начинается этот самый спуск, дни человека принадлежат уже не ему, они
могут быть отняты в любую минуту. С этим ничего поделать нельзя, поэтому
лучше вообще ничего не делать. Впрочем, явная нелогичность этого положе-
ния, видно, нисколько его не смущала, так как почти тут же он заявил
Тарру, что Бога не существует, будь Бог, к чему бы тогда нужны попы. Но
из дальнейшей беседы Тарру стало ясно, что философская концепция старика
прямо объяснялась тем недовольством, которое вызывали у него благотвори-
тельные поборы в их приходе. В качестве последнего штриха к его портрету
необходимо упомянуть о самом заветном желании старика, которое он неод-
нократно высказывал собеседнику: он надеялся умереть в глубокой старос-
ти.
ли только святость есть совокупность привычек".
день зачумленного города и дать точное представление о занятиях и жизни
наших сограждан этим летом. "Никто, кроме пьяниц, здесь не смеется, -
записал Тарру, - а они смеются слишком много и часто". Затем шло само
описание.
теми, кто умер ночью, и теми, кто умрет днем, почему-то чудится, будто
мор на миг замирает и набирается духу. Все магазины еще закрыты. Но
объявления, выставленные кое-где в витринах: "Закрыто по случаю чумы",
свидетельствуют, что эти магазины не откроются в положенное время. Не
совсем еще проснувшиеся продавцы газет не выкрикивают последних извес-
тий, а, прислонясь к стенке на углу улицы, молча протягивают фонарям
свой товар жестом лунатика. Еще минута-другая, и разбуженные звоном пер-
вых трамваев газетчики рассыплются по всему городу, держа в вытянутой
руке газетный лист, где чернеет только одно слово: "Чума". "Продолжится
ли чума до осени? Профессор Б. отвечает: "Нет!"". "Сто двадцать четыре
смертных случая - таков итог девяносто четвертого дня эпидемии".
в силу которого многие издания сократили свой объем, стала выходить но-
вая газета "Вестник эпидемии", задача коей "информировать наших граждан
со всей возможной объективностью о прогрессе или затухании болезни; да-
вать им наиболее авторитетную информацию о дальнейшем ходе эпидемии;
предоставлять свои страницы всем тем, известным или безвестным, кто на-
мерен бороться против бедствия; поддерживать дух населения, печатать
распоряжения властей, - словом, собрать воедино, в один кулак добрую во-
лю всех и каждого, дабы успешно противостоять постигшему нас несчастью".
В действительности же газета буквально через несколько дней ограничила
свою задачу публикацией сообщений о новых и надежных профилактических
средствах против чумы.
ившимися у дверей магазинов за час до открытия, а потом и в трамваях,
которые приходят с окраин, переполненные до отказа. Трамваи стали теперь
единственным нашим транспортом, и продвигаются они с трудом, так как все
площадки и подножки облеплены пассажирами. Любопытная деталь - пассажиры
стараются стоять друг к другу спиной, конечно, насколько это возможно
при такой давке, - во избежание взаимного заражения. На остановках трам-
вай выбрасывает из себя партию мужчин и женщин, которые спешат разбе-
жаться в разные стороны, чтобы остаться в одиночестве. Нередко в трамвае
разыгрываются скандалы, что объясняется просто дурным настроением, а оно
стало теперь хроническим.
сыпаться, открываются первые пивные, где на стойках стоят объявления
вроде: "Кофе нет", "Сахар приносите с собой" и т. д. и т. п. Потом отк-
рываются лавки, на улицах становится шумнее. Одновременно весь город за-
ливают солнечные лучи, и жара обволакивает июльское небо свинцовой дым-
кой. В этот час люди, которым нечего делать, отваживаются пройтись по
бульварам. Создается впечатление, будто многие во что бы то ни стало хо-
тят заклясть чуму с помощью выставленной напоказ роскоши. Каждый день,
часам к одиннадцати, на главных улицах города происходит как бы парад
молодых людей и молодых дам, и, глядя на них, понимаешь, что в лоне ве-
ликих катастроф зреет страстное желание жить. Если эпидемия пойдет
вширь, то рамки морали, пожалуй, еще раздвинутся. И мы увидим тогда ми-
ланские сатурналии у разверстых могил.
раны. А уже через несколько минут у двери топчутся маленькие группки лю-
дей, которым не хватило места. От зноя небо постепенно тускнеет. А в те-
ни огромных маркиз чающие еды ждут своей очереди на улице, которую
вот-вот растопит солнце. Рестораны потому так набиты, что они во многом
упрощают проблему питания. Но не снимают страха перед заражением. Обеда-
ющие долго и терпеливо перетирают приборы и тарелки. С недавнего времени
в витринах ресторанов появились объявления: "У нас посуду кипятят". Но
потом владельцы ресторанов отказались от всякой рекламы, поскольку пуб-
лика все равно придет. К тому же клиент перестал скупиться. Самые тонкие
или считающиеся таковыми вина, самые дорогие закуски - с этого начинает-
ся неистовое состязание пирующих. Говорят также, что в одном ресторане
поднялась паника: один из обедающих почувствовал себя плохо, встал из-за
столика, побледнел и, шатаясь, поспешно направился к выходу.
ся вместе пыль, солнце, чума и молчание. Зной без передышки стекает
вдоль стен высоких серых зданий. Эти долгие тюремные часы переходят в
пламенеющие вечера, которые обрушиваются на людный, стрекочущий город. В
первые дни жары, неизвестно даже почему, на улицах и вечерами никого не
было. Но теперь дыхание ночной свежести приносит с собой если не надеж-
ду, то хоть разрядку. Все высыпают тогда из домов. Стараются оглушить
себя болтовней, громкими спорами, вожделеют, и под алым июльским небом
весь город, с его парочками и людским говором, дрейфует навстречу одыш-
ливой ночи. И тщетно каждый вечер какой-то вдохновенный старец в фетро-
вой шляпе и в галстуке бабочкой расталкивает толпу со словами: "Бог ве-
лик, придите к нему": все, напротив, спешат к чему-то, чего они, в сущ-
ности, не знают, или к тому, что кажется им важнее Бога. Поначалу, когда
считалось, что разразившаяся эпидемия - просто обычная эпидемия, религия
была еще вполне уместна. Но когда люди поняли, что дело плохо, все разом
вспомнили, что существуют радости жизни. Тоскливый страх, уродующий днем
все лица, сейчас, в этих пыльных, пылающих сумерках, уступает место ка-
кому-то неопределенному возбуждению, какой-то неуклюжей свободе, воспла-
меняю-щей весь город.
ничто. Просто событие, доказывающее нашу правоту!"
нике. В вечер условленной встречи Риэ ждал гостя и глядел на свою мать,
чинно сидевшую на стуле в дальнем углу столовой. Это здесь, на этом са-
мом месте, она, покончив с хлопотами по хозяйству, проводила все свое
свободное время. Сложив руки на коленях, она ждала. Риэ был даже не сов-
сем уверен, что ждет она именно его. Но когда он входил в комнату, лицо
матери менялось. Все то, что долгой трудовой жизнью было сведено к немо-
те, казалось, разом в ней оживало. Но потом она снова погружалась в мол-
чание. Этим вечером она глядела в окно на уже опустевшую улицу. Уличное
освещение теперь уменьшилось на две трети. И только редкие слабенькие
лампочки еще прорезали ночной мрак.
вполнакала? - спросила госпожа Риэ.
знал, что тревога и усталость последних дней не красят его.