вяная роса. Я вам солгал. Ее отец и мать не кузнечик и не кошка. Это бы-
ли заря Сьерры и летний восточный ветер с гор. Они любили друг друга и
пили всю сладость земля и воздуха, пока из мглы, в которой они любили,
на листья вечнозеленого кустарника и мансаниты не упали капли медвяной
росы.
Ио-то-то-ви - моя жена, моя перепелка, моя лань, пьяная теплым дождем и
соками плодоносной земли. Она родилась из нежного света звезд и первых
лучей зари".
к обычному тону, - если вы еще воображаете, что старый, милый, синеокий
Соломон лучше меня сочинил "Песнь Песней", подпишитесь немедленно на из-
дание моей.
Мак-Фейн и Аарон Хэнкок разогнали веселую группу у рояля, а смущенный
Теодор Мэлкен был послан пригласить Паолу.
воде", - услышал Грэхем голос Терренса.
кок, которого назвали язычником. - Сейчас моя точка зрения блестяще
подтвердится. Этот дикий кельт проповедует идиотскую теорию музыки пе-
щерного человека и настолько туп, что еще считает себя сверхсовременным.
рошо, я доберусь и до него, только не знаю, с чего начать.
концертный рояль, не казавшийся, впрочем, слишком большим в этой огром-
ной комнате. Но едва она уселась, как три мудреца скользнули прочь и за-
няли, видимо, свои любимые места. Молодой поэт растянулся на пушистой
медвежьей шкуре, шагах в сорока от рояля, и запустил обе руки в волосы.
Терренс и Аарон уютно, устроились на подушках широкого дивана под окном,
впрочем, так, чтобы иметь возможность подталкивать друг друга локтем,
когда тот или другой находил в исполнении Паолы оттенки, подтверждавшие
именно его понимание.
ких диванах и в глубоких креслах из дерева коа, кое-кто даже на ручках.
вать Паоле ноты, но вовремя заметил, что Дар-Хиал предупредил его. Нето-
ропливо и с любопытством окинул он взглядом комнату. Концертный рояль
стоял на возвышении в самом дальнем ее конце; низкая арка придавала ему
вид сцены. Шутки и смех сразу прекратились: видимо, маленькая хозяйка
Большого дома требовала, чтобы к ней относились, как к настоящей,
серьезной пианистке. Грэхем решил заранее, что ничего исключительного не
услышит.
ботает... Вы знаете, она училась у Лешетицкого и у мадам Карреньо, и у
нее до сих пор остался их стиль игры. И она играет совсем не поженски.
Вот послушайте!
ные руки Паолы забегали по клавишам и зазвучали пассажи и аккорды, про-
тив чистоты которых он ничего не мог возразить; как часто слышал он их у
пианистов, обладавших блестящей техникой и совершенно лишенных музы-
кальной выразительности! Он ждал услышать от нее все что угодно, но не
мужественную прелюдию Рахманинова, которую, по мнению Грэхема, мог хоро-
шо исполнять только мужчина.
она словно поднимала его клавиатуру и поющие струны обеими руками, вкла-
дывая в свою игру зрелую силу и твердость. А затем, как это делали
только мужчины, соскользнула, или перекинулась - он не мог найти более
точного определения для этого перехода - в уверенно-чистое, несказанно
нежное анданте.
можно было ожидать от такой маленькой, хрупкой женщины; и он с удивлени-
ем смотрел сквозь полузакрытые веки на нее и на огромный рояль, которым
она владела так же, как владела собой и замыслом композитора. Прислуши-
ваясь к замирающим аккордам прелюдии, в которых еще жила, как далекое
эхо, только что прозвучавшая мощь, Грэхем вынужден был признать, что
удар у Паолы точен, чист и тверд.
подоконнике, а Дар-Хиал искал для Паолы ноты, она взглянула на Дика, и
он начал один за другим гасить свет в матовых шарах под потолком, так
что в конце концов одна Паола осталась как бы среди оазиса мягкого све-
та, в котором особенно заметно поблескивало золото ее волос и золотое
шитье на платье.
как будто еще выше. Она была длиной в восемьдесят футов и высотой в два
с половиной этажа. Точно хоры под потолком была перекинута галерея, с
которой свешивались шкуры диких зверей, домотканые покрывала, привезен-
ные из Окасаки и Эквадора, циновки с острова Океании, сплетенные женщи-
нами и выкрашенные растительными красками. И Грэхем понял, что напомина-
ет ему эта комната: праздничный зал в средневековом замке; и он вдруг
пожалел, что в ней нет длинного стола с оловянной посудой, солью в се-
ребряной солонке и огромных собак, дерущихся тут же из-за брошенных им
костей.
материал для новых споров, Грэхему удалось в течение нескольких волную-
щих минут поговорить с ней о музыке. И она обнаружила такое понимание
философии музыки, что Грэхем, сам того не замечая, принялся излагать, ей
свою любимую теорию.
зыка оказала свое истинное воздействие на душу западного человека. Де-
бюсси больше чем кто-либо из его предшественников достиг той высокой со-
зерцательной ясности, порождающей великие идеи, которая предощущалась,
скажем, во времена Пифагора...
на.
Аарон, попробуйте найти у Бергсона суждение о музыке более ясное, чем в
его "Философии смеха" [6], которая тоже, как известно, ясностью не отли-
чается.
появился новый пророк - мистер Грэхем. Он стоит вашей шпаги, обеих ваших
шпаг. Он согласен с вами, что музыка - это отдых от железа, крови и буд-
ничной прозы. Что слабые, чувствительные и возвышенные души бегут от тя-
желой и грубой земной жизни в сверхчувственный мир ритмов и звучаний...
все гнусные предки Терренса делали то же самое.
Грэхем пришел на основании собственных переживаний и умозаключений. А
кроме того, он коренным образом расходится с вашей точкой зрения, Аарон.
Он опирается на положение Патера: "Все искусства тяготеют к музыке..."
вмешался Аарон. - Все эти народные песни и синкопированные ритмы - прос-
тое реагирование клетки на световые волны солнечного луча. Терренс попа-
дает в заколдованный круг и сам сводит на нет свои заумные рассуждения.
А теперь послушайте, что я вам скажу...
что английский пуританизм сковал музыку - настоящую музыку - на многие
века...
через ритмы Мильтона и Шелли...
должны признать, Аарон.
из давнишних споров.
вызывающе воскликнула Паола, - и что Обер - предшественник Оффенбаха. А
относительно Вагнера... Нет, спросите-ка его, спросите, что он думает о
Вагнере...
нее глаз, любуясь пластичными движениями ее стройных колен, приподнимав-
ших тяжелые складки платья, когда она шла через всю комнату к миссис Мэ-
зон, чтобы устроить для нее партию в бридж; он едва мог заставить себя
вслушаться в то, что опять бубнил Терренс.
спор о том, кто выказал в своих произведениях более возвышенный интел-
лект - Берлиоз или Бетховен, Грэхему удалось улизнуть. Ему опять хоте-
лось побеседовать с хозяйкой. Но она подсела к двум девушкам, забравшим-
ся в большое кресло, и шаловливо шепталась с ними; большая часть гостей
была погружена в бридж, и Грэхем попал в группу, состоявшую из Дика Фор-
реста, мистера Уомболда, Дар-Хиала и корреспондента "Газеты скотовода".
понденту. - Это задержало бы вас только на один день. Я завтра же и по-