как рассеченный лед, и внутри ее ничего не было, кроме
твердости. Мальчик отдал половину конфеты обратно активисту.
коллективизация, нам радости мало!
предчувствовал, что этот ребенок в зрелости своей жизни
вспомнит о нем среди горящего света социализма, добытого
сосредоточенной силой актива из плетневых дворов деревень.
Оргдвора и складывали их в штабель -- им заранее активист дал
указание на этот труд.
оврага, понес его к Оргдвору: пусть идет больше пользы в общий
котел, чтоб не было так печально вокруг.
вещество народа, находившегося пред ним.-- Вы что ж -- опять
капитализм сеять собираетесь иль опомнились?..
чувством, поглаживая свои бородки, которые за последние полгода
что-то стали реже расти; неорганизованные же стояли на ногах,
превозмогая свою тщетную душу, но один сподручный актива научил
их, что души в них нет, а есть лишь одно имущественное
настроение, и они теперь вовсе не знали, как им станется, раз
не будет имущества. Иные, склонившись, стучали себе в грудь и
слушали свою мысль оттуда, но сердце билось легко и грустно,
как порожнее, и ничего не отвечало. Стоявшие люди ни на
мгновенье не упускали из вида активиста, ближние же ко крыльцу
глядели на руководящего человека со всем желаньем в неморгающих
глазах, чтобы он видел их готовое настроение.
бревен и стали их затесывать в лапу со всех концов, стараясь
устроить большой предмет. Солнца не было в природе ни вчера, ни
нынче, и унылый вечер рано наступил над сырыми полями; тишина
распространялась сейчас по всему видимому свету, только топор
Чиклина звучал среди нее и отзывался ветхим скрипом на близкой
мельнице и в плетнях.
так и будете стоять между капитализмом и коммунизмом: ведь уж
пора тронуться -- у нас в районе четырнадцатый пленум идет!
попросили задние мужики,-- может, мы обвыкнемся: нам главное
дело привычка, а то мы все стерпим.
Все равно товарищ Чиклин еще не успел сколотить бревна в один
блок.
спросил задний середняк.
завтрашний день кулацкий сектор ехал по речке в море и далее...
активист стал метить знаки по бумагам; а карандаш у него был
разноцветный, и он применял то синий, то красный цвет, а то
просто вздыхал и думал, не кладя знаков до своего решения.
Стоячие мужики открыли рты и глядели на карандаш с томлением
слабой души, которая появилась у них из последних остатков
имущества, потому что стала мучиться. Чиклин и Вощев тесали в
два топора сразу, и бревна у них складывались одно к другому
вплоть, основывая сверху просторное место.
таком покое некоторое время.
делом.
век с тобой будем радоваться!
горюйте, пока плот не готов.
заплакал, не теряя времени последнего горя. Бабы, стоявшие за
плетнем Оргдвора, враз взвыли во все задушевные свои голоса,
так что Чиклин и Вощев перестали рубить дерево топорами.
Организованная членская беднота поднялась с земли, довольная,
что ей горевать не приходится, и ушла смотреть на у свое общее,
насущное имущество деревни.
активиста два середняка.-- Дай нам тебя не видеть.
жадностью начал писать рапорт о точном исполнении мероприятия
по сплошной коллективизации и о ликвидации посредством сплава
на плоту кулака как класса; при этом активист не мог поставить
после слова "кулака" запятую, так как и в директиве ее не было.
Дальше он попросил себе из района новую боевую компанию, чтоб
местный актив работал бесперебойно и четко чертил дорогую
генеральную линию вперед. Активист желал бы еще, чтобы район
объявил его в своем постановлении самым идеологичным во всей
районной надстройке, но это желание утихло в нем без
последствий, потому что он вспомнил, как после хлебозаготовок
ему пришлось заявить о себе, что он умнейший человек на данном
этапе села, и, услышав его, один мужик объявил себя бабой.
деревни; вошедший человек стер мокроту с одежды, а потом
сказал:
управимся!-- вполне согласился явившийся пожилой бедняк. Он был
постоянно удивлен, что еще жив на свете, потому что ничего не
имел, кроме овощей с дворового огорода и бедняцкой льготы и не
мог никак добиться высшей, довольной жизни.
колхоз на покой иль обождать?
зою сеять боюсь.
квитанцию в приеме в членство и в том, что в колхозе не будет
зои, и выдумать здесь же надлежащую форму для этой квитанции,
так как бедняк нипочем не уходил без нее.
снега стала смирнее, но звуки середняцкого настроения мешали
наступить сплошной тишине. Старый пахарь Иван Семенович
Крестинин целовал молодые деревья в своем саду и с корнем
сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми
ветками.
мужиковской давалкой станешь. А деревья эти -- моя плоть, и
пускай она теперь мучается, ей же скучно обобществляться в
плен!
другая женщина -- не то старая девка, не то вдовуха -- сначала
бежала по улице и голосила таким агитирующим, монашьим голосом,
что Чиклину захотелось в нее стрелять, а потом она увидела, как
крестининская баба катится понизу, и тоже бросилась навзничь и
забила ногами в суконных чулках.
непроницаемым и тесным, в котором задыхалась грудь, но все же
бабы вскрикивали повсеместно и, привыкая к горю, держали
постоянный вой. Собаки и другие мелкие нервные животные тоже
поддерживали эти томительные звуки, и в колхозе было шумно и
тревожно, как в предбаннике; средние же и высшие мужики молча
работали по дворам и закутам, охраняемые бабьим плачем у
раскрытых настежь ворот. Остаточные, необобществленные лошади
грустно спали в станках, привязанные к ним так надежно, чтобы
они никогда не упали, потому что иные лошади уже стояли
мертвыми; в ожидании колхоза безубыточные мужики содержали
лошадей без пищи, чтоб обобществиться лишь одним своим телом, а
животных не вести за собою в скорбь.
глаз у нее был слабо прикрыт, а на другой не хватило силы, и он
остался глядеть в тьму. Сарай остыл без лошадиного дыханья,
снег западал в него, ложился на голову кобылы и не таял. Хозяин
потушил спичку, обнял лошадь за шею и стоял в своем сиротстве,
нюхая по памяти пот кобылы, как на пахоте.