Чтение 20–й страницы книги ~Пьесы и повести~

я приду поболтать с вами, но сперва я полюбуюсь заходом солнца и скажу
Рембрандту ван Рейну, как красива его картина. Я знаю, он все это слы-
шал, но, я, право, тоже должна сделать комплимент - я репетирую его с
самого утра. (Уводит Рембрандта к окну).

Хендоик. Боже мой! О вине-то я и забыл: оно все еще стоит в ведре.
Достаньбе-ка его, Маттес. Да встаньте с дивана и подайте кубки.

Колкун. Ладно, еще не вечер, что же, буду Ганимедом.

Хендрик. Рембрандт, эй, Саския, начинаем! Господа, возьмите кубки!

Бокалы наполняются вином, все сходятся к центру.

Хендрик. Все мы знаем, зачем мы сошлись сюда и какого гения собираем-
ся почтить этим скромным, недостойным его угощением....

Колкун (подобравшись поближе к Саскии). Вот так скромное угощение!
Сколько же перемен подает ваш кузен, когда у него бывают, по-настоящему,
важные гости?

Саския. А вы не принимайте всерьез его слова. Это же только тост.

Хендрик. Тем не менее, дамы и господа, - это относится и к вам, Мат-
тейс, только будьте любезны сесть, - я не могу упустить столь благопри-
ятный случай и не выразить те чувства, что переполняют сейчас наши серд-
ца.

Тюльп. Чем меньше будет слов, тем лучше.

Хендрик. Тем не менее, ни Хальс, ни Элиас, ни де Кейзер, словом, ни
один сын нашего возлюбленного отечества не поднимался до высот "Урока
анатомии".

Тюльп. Да уж, фон Зандрарт позеленеет от зависти, когда верентся из
Германии.

Хендрик. Пусть знает свое место! Итак, выпьем за триумфатора, за вас,
дорогой Рембрандт.

Все радостно чокаются , пьют и принимаются за еду.

Тюльп. Я слышал вы, Маргарета , позируете господину ван Рейну?

Маргарета (печально). Увы, картина закончена.

Колкун (подобравшись поближе к Саскии). Да уж, такова судьба модели,
а кстати (к Рембрандут) известно ли вам, Рембрандт, как мы поступили с
Младенцем.

Саския). Младенец, это кто?

Тюльп. Младенец, не к столу будет сказано, труп казненного разбойни-
ка, которого мы разделывали для "Урока анатомии".

Саския). Фу....

Колкун . Тюльп купил ему могилу, мы завернули его в старые простыни,
положили в гроб, ценой в два флорина, и похоронили. Мы надеялись порадо-
вать вас, пристойно предав его земле.

Рембрандт. Я безумно рад.

Хендрик. Простите, Маттейс, мне придется вас побеспокоить: надо соб-
рать тарелки из-под салата. Мне самому из-за стола не вылезти.

Маргарета. Сидите, доктор Колкун, я все сделаю. Лисбет принесет жар-
кое, вы, Хендрик, режьте мясо, я позабочусь о горошке и бобах, а доктор
Тюльп пусть разливает вино.

Пока все это происходит, доктор Колкун любезничает с Саскией, что-то
нашептывая ей на ушко. Рембрандт, огорченный таким ходом дел, встает и
сталкивается в дальнем углу с Маргаретой.

Рембрандт. Вы печальны, Маргарета, что-нибудь случилось?

Маргарета. Печальна? Нисколько, а вот вы - так точно! Но не расстраи-
ваетесь, все у вас будет хорошо. Я рада за вас, за ваш успех, теперь вам
не понадобиться искать модели самому, вас самих найдут, да еще оплатят
ваш труд, у вас будет много поклонников и поклонниц... Нет, нет, я,
правда, очень рада за вас (отходит чуть не плача).

Хендрик. Пусть никто не ест до второго тоста. Мы приступаем ко второй
половине ужина. Даже гений Аполона (наклоняется в сторону Рембрандта)
отступает иногда перед чарами Афродиты. (Поворачивается к Саскии, целует
ее руку.) На этот раз я буду краток. Предмет моего восторга перед нами и
не нуждается в том, чтобы его превозносили. Дамы и господа, представляю
вам Саскию ван Эйленбюрх, мою кузину, самую благоуханную розу Фрислан-
дии.

Колкун. Вот это подарок, который я взял бы и в завернутом и раверну-
том виде!

Тюльп. Следите за собой, Маттейс, - мы не в таверне. (к Хендрику)
Жаркое великолепно, Хендрик, горошек и бобы - тоже.

Саския (подходит к Рембрандту). Господин ван Рейн.(Тот не слышит.)
Эй, ван Рейн! Разве вы туги на ухо? Я обращаюсь к вам.

Рембрандт. Нет, я не туг на ухо, но, как выпонимаете, здесь так шум-
но...

Саския . Вы принесли карандаши? Разве вы забыли, что собирались при-
нести их? Вы обещали, что сегодня вечером будете рисовать меня.

Рембрандт . Да я принес, но как и сказал вам, начну вас рисовать
только в том случае, если вам захочется.

Саския . Ну, конечно, я хочу! И вы знаете об этом! Где же ваши каран-
даши.

Рембрандт . Здесь, в кармане.

Саския . А бумага? Бумага есть?

Рембрандт . Да, в другом кармане.

Саския . Вот и прекрасно! Идемте же. (к собравшимся) Извините нас. Вы
болтайте, а мы займемся кое-чем поважнее. Рембрандт ван Рейн согласился
сделать набросок с меня.

Удаляются от гостей на первый план.

Саския . Натурщице позволено разговаривать, маэстро?

Рембрандт . Да, при условии, что она не вертит головой.

Саския . К лицу мне это платье?

Рембрандт . Вам любое платье к лицу. К тому же, это не имеет значения
- я рисую не платье, а вас.

Саския . Надеюсь, моя болтливость вам не помешает. Я говорю так много
лишь потому, что чувствую себя удивительно свободной. Честное слово, в
Амстердаме даже влздух совсем другой, не то что у нас, где все пропахло
кислым молоком. А тут еще Хендрик изо всех сил развлекает меня: вечера,
концерты, театр! Знаете, что я делала бы вечерами, если бы жила сейчас
дома? Играла бы в триктрак с сестрой, торчала в церкви да раз в месяц
ходила на танцы, а они у нас куда как хороши: скрипачи играют не в лад,
партнер обязательно наступает на ногу.

Рембрандт . А где вы будете жить, пока находитесь в Амстердаме, Сас-
кия ван Эйленбюрх? У Хендрика?

Саския . О нет, так далеко я заходить не осмеливаюсь. По крайней ме-
ре, местожительство не должно вызывать ни у кого подозрений. Я останови-
лась у дяди, он пастор и живет вдвоем с женой. Им уже за пятьдесят и са-
мое главное, - это единственное облачко, омпрачающее мне праздник, - они
не ложатся спать, пока не упрячут меня в постель целой и невредимой.

Рембрандт теряется от такой откровенности и они некоторое время мол-
чат. Тем временем звучит музыка: Тюльп играет на клависине, а Маргарета
на флейте.

Саския . Сколько раз вы будете рисовать меня?

Рембрандт . Триста, четыреста, с Божьей помощью.

Саския . Не надо льстить. Я спрашиваю лишь про сегодняшний вечер.

Рембрандт . Сегодня больше не буду - бумага кончилась.

Саския . Вот жалость! Тогда, по-моему, нам пора вернуться к ос-
тальным.

Рембрандт . Да, конечно.

Саския . А вы не покажете, что из меня получилось?

Рембрандт . Нет. Сперва я должен немного проработать рисунки сангиной
и бистром.

Саския . А когда вы это сделаете?

Рембрандт . Думаю, что сегодня ночью.

Саския (после многозначительной паузы). Пойдемьте танцевать.

Рембрандт и Саския кружатся среди танцующих. Кто-то со звоном вреза-
ется в веницианское стекло. Хендрик кричит, что, мол, все нормально. По-
том пьют вино и прощаются.

Саския . Когда я снова увижу вас?

Рембрандт . Когда вам будет угодно, Саския ван Эйленбюрх.

Саския . Завтра?

Рембрандт . Нет, завтра я весь день пишу портерты бургомистра и его
сына.

Саския . Тогда послезавтра?

Рембрандт . Да, в час?

Саския (нарочно придумывая) . Послезавтра, до трех, мне нужно быть в
других местах. В три сможете?

Рембрандт . Когда бы вы ни пришли, я буду ждать вас.

Саския (подняла руку и снимает его корону) . Вечер кончился. А теперь
снимите мою.

Рембрандт медленно снимает ее корону.

Саския . Спокойной ночи, Рембрандт ван Рейн, и да хранит вас Бог!
Смотрите, не свалитесь по дороге в канал.

Гаснет свет.

Картина девятая

Амстердам (1634-1637гг.).Прошло несколько лет. Гостиная, очень напо-
минающая гостинную Абигайль. Но это дом Рембрандта на Бреестрат. Саския
только что вошла. На ней красивое красно-коричневое платье с широким вы-
резом, в руках бокал вина. Молодой Рембрандт пишет их портрет.

Саския. Рембрандт, я принесла немного холодного вина.

Рембрандт. Весьма кстати, дорогая, сегодня необычно жаркий день.

Саския. И еще предстоит жаркий вечер.

Рембрандт (Берет бокал). Ты хочешь сказать - жаркая ночь (смеется).

Саския (присаживаясь к Рембрандту на колени). Это ты хочешь услышать,