пойти в Директорию, где его грубо встречает президент Гойэ, который не дает
ему дольше разыгрывать комедию изумления. "Ваш долг был,- набрасывается Гойэ
на Фуше,- оповестить нас об этом заговоре, и, без сомнения, ваша полиция
могла бы своевременно узнать о нем". Фуше спокойно проглатывает эту грубость
и, словно самый преданный исполнитель, просит дальнейших указаний. Но Гойэ
резко обрывает его: "Если Директория найдет нужным приказывать, она
обратится к людям, достойным ее доверия". Фуше улыбается про себя: этот
глупец еще не знает, что его Директория уже давно не имеет сил приказывать,
что из пяти ее членов двое уже изменили, а третий подкуплен! Но зачем учить
глупцов? Он холодно откланивается и отправляется на свое место.
полиции старого или нового правительства, в зависимости от того, кто
победит. Лишь на следующие сутки решается исход борьбы между Директорией и
Бонапартом. Первый день начался для Бонапарта удачно: сенат, подогретый
обещаниями и хорошо подмазанный взятками, исполняет все желания Бонапарта -
назначает его командующим войсками и переносит заседание нижней палаты,
Совета Пятисот, в Сен-Клу, где нет ни рабочих батальонов, ни общественного
мнения, ни "народа", а имеется лишь прекрасный парк, который можно
герметически закупорить двумя отрядами гренадеров. Но это еще не означает
выигрыша всей партии, ибо среди "Пятисот" есть десяток-другой несносных
парней, которых не удается ни подкупить, ни запугать; найдутся, пожалуй, и
такие, которые будут с кинжалом или пистолетом в руках защищать республику
от претендента на престол. При таком положении надо держать в порядке свои
нервы, не давать себя увлечь ни симпатиям, ни тем более таким пустякам, как
присяга, а сохранять спокойствие, выжидать, быть настороже, пока не настанет
решительный час.
по направлению к Сен-Клу, едва последовали за ним в экипажах главные
заговорщики, Талейран, Сийес и десятка два других, как вдруг, по приказанию
министра полиции, на всех парижских заставах опускаются шлагбаумы. Никто не
смеет покидать города, никто не смеет входить в него, кроме курьеров
министра полиции. Никто из восьмисот тысяч жителей, кроме этого энергичного
человека, не должен знать, удался или не удался переворот. Каждые полчаса
доносит ему курьер о ходе событий, а он все еще не принимает решения. Если
победит Бонапарт, то, разумеется, Фуше сегодня же вечером станет его
министром и верным слугой; если он потерпит неудачу, Фуше останется верным
слугой Директории, готовым спокойно арестовать "мятежника". Известия,
которые он получает, довольно противоречивы, ибо в то время как Фуше
прекрасно владеет собой, более великий, чем он,- Бонапарт - теряет всякое
самообладание: это 18 брюмера, подарившее Бонапарту европейское
самодержавие, остается, словно в насмешку, пожалуй, самым жалким днем в
личной жизни этого великого человека. Решительный перед жерлами пушек,
Бонапарт всегда теряется, когда ему приходится привлекать людей на свою
сторону словами: много лет привыкший командовать, он разучился уговаривать.
Он умеет, схватив знамя, скакать впереди своих гренадеров, он умеет разбить
армии. Но этому закаленному солдату не удается напугать с трибуны нескольких
республиканских адвокатов. Много раз описывали, как не знающий поражений
полководец, выведенный из равновесия непрерывными репликами депутатов,
бормотал наивные и пустые фразы вроде: "Бог войны за меня", и так позорно
сбивался, что друзья поторопились убрать его с трибуны. Только штыки его
солдат спасают героя Арколе и Риволи от жалкого поражения, которое едва не
нанесли ему несколько крикливых адвокатов. И, лишь снова сев на коня и отдав
солдатам приказ разогнать собрание, он опять становится повелителем и
диктатором, и сознание, что он снова сжимает рукоять своей сабли, вносит
уверенность в его смятенную душу.
Будь он побежден или отвергнут, Фуше тотчас бы велел расклеить на всех
стенах Парижа патетическую прокламацию: "Подлый заговор раскрыт", и так
далее. Но так как победил Бонапарт, то он считает эту победу своим
достоянием. Не от Бонапарта, а от господина министра полиции Фуше узнает на
следующий день Париж об окончательном падении республики, о начале
наполеоновской диктатуры. "Министр полиции извещает своих сограждан,-
говорится в этом лживом сообщении,- что, когда Совет собрался в Сен-Клу для
обсуждения дел республики и генерал Бонапарт явился в Совет Пятисот, чтобы
разоблачить революционные козни, он едва не стал жертвой убийцы. Но гений
республики спас генерала. Пусть республиканцы сохраняют спокойствие... ибо
их желания теперь сбудутся... пусть успокоятся слабые - они находятся под
защитой сильных... и только те должны бояться, кто сеет беспокойство,
смущает общественное мнение и подготавливает беспорядки. Приняты все меры,
чтобы подавить смутьянов".
нагло, так открыто среди бела дня совершается его переход к победителю, что
постепенно самые широкие круги начинают разгадывать Фуше. Спустя несколько
недель в предместьях Парижа ставится веселая комедия "Флюгер из Сен-Клу"; в
этой всеми понятой и восторженно принятой комедии, где лишь слегка были
изменены имена, самым забавным образом высмеивались его беспринципность и
осторожность. Фуше в качестве цензора мог бы, конечно, запретить подобное
высмеивание своей особы, но, к счастью, он был достаточно умен, чтобы не
прибегать к этому. Он совсем не скрывает свей характер, или, вернее, его
отсутствие; напротив, он даже афиширует свое непостоянство и свою
загадочность, потому что это окружает его своеобразным ореолом. Пусть над
ним смеются, лишь бы ему подчинялись и боялись его.
повелитель Директории,- главная жертва. Ему этот день дает, пожалуй, самый
замечательный в мировой истории урок неблагодарности. Ведь оба они,
соединенными силами свалившие его и, как назойливому попрошайке, швырнувшие
ему миллионную подачку, два года тому назад были его креатурами, обязанными
ему благодарностью, людьми, которых он вывел из ничтожества. Этот
добродушный, легкомысленный, никому не мешающий жить, любящий наслаждения
bon homme26 в прямом смысле этого слова подобрал на улице
маленького, смуглого, опального и почти уже сосланного артиллерийского
офицера Наполеона Бонапарта; он украсил заплатанную шинель Бонапарта
генеральскими позументами; в один день сделал его, обойдя всех других,
комендантом Парижа, подсунул ему свою любовницу, наполнил карманы деньгами,
сделал главнокомандующим итальянской армией и тем самым построил для него
мост в бессмертие. Таким же образом он извлек Фуше из грязной мансарды в
пятом этаже, спас его от гильотины и был единственным, кто избавил Фуше от
голода в дни, когда все от него отвернулись, а потом создал ему положение и
набил карманы золотом. И оба эти человека, обязанные ему всем, спустя два
года объединяются, чтобы столкнуть его в ту грязь, из которой он их вытащил.
Действительно, мировая история, как она ни далека от кодекса нравственности,
не знает более яркого примера неблагодарности, чем поведение Наполеона и
Фуше по отношению к Баррасу 18 брюмера.
крайней мере оправдание в его гении. Великая мощь дает ему особые права, ибо
гений, стремящийся к звездам, может в случае необходимости и шагать по
людям, может пренебрегать мелкими, преходящими явлениями, чтобы следовать
более глубокому смыслу, тайному велению истории. Но зато поведение Фуше -
это самая обычная неблагодарность абсолютно безнравственного человека,
который совершенно наивно думает только о себе и своей выгоде. Фуше, если
это ему нужно, может с ошеломляющей, прямо зловещей быстротой забыть все
свое прошлое; дальнейшая его карьера даст еще более удивительные образцы
этого своеобразного мастерства. Две недели спустя он посылает Баррасу,
человеку, спасшему его от сухой гильотины и от ссылки, формальный приказ об
изгнании, предварительно отобрав у него все бумаги: вероятно, среди них были
и его собственные прошения о помощи и доносы.
слышен в его мемуарах, когда он называет имена Бонапарта и Фуше. Одно только
его утешает - то, что Бонапарт оставляет Фуше при себе. Баррас
предчувствует: один отомстит за него другому. Они недолго останутся
друзьями.
министр полиции преданнейшим образом предоставляет себя в распоряжение
гражданина консула. В официальных документах продолжают еще тогда писать
"гражданин". Честолюбие Бонапарта пока удовлетворено званием первого
гражданина республики. В те годы, взявшись за решение грандиозной задачи, с
которой не смог бы справиться никто другой, он обнаруживает во всей полноте
и многогранности свой юношеский гений; никогда образ Наполеона не являлся
более величавым, творческим и гуманным, чем в ту эпоху обновления. Ввести
революцию в рамки закона, сохранить ее достижения и вместе с тем смягчить ее
крайности, закончить войну победой и придать этой победе подлинный смысл
заключением прочного, честного мира - вот те возвышенные идеи, которыми
вдохновляется новый герой, действуя с дальнозоркостью проницательного ума и
упорным, энергичным трудолюбием страстного, неутомимого работника. Не те
годы, о которых повествуют легенды, считающие подвигами лишь кавалерийские
атаки, а достижениями - завоевания стран, не Аустерлиц, Эйлау и Вальядолид
являются геркулесовыми подвигами Наполеона Бонапарта, а именно те годы,
когда потрясенная, истерзанная партийными распрями Франция снова
превращается в жизнеспособную страну, когда обесцененные ассигнации
приобретают действительную ценность и созданный Наполеоном кодекс придает
закону и обычаю железные, но все же человеческие формы, когда этот
государственный гений с одинаковым совершенством оздоровляет все отрасли и
органы государственного управления и умиротворяет Европу. Именно эти, а не
военные годы являются истинно творческими, и никогда его министры не
работали бок о бок с ним честнее, энергичнее и преданнее, чем в ту эпоху. И
в Фуше он находит безукоризненного слугу, вполне разделяющего его убеждение,
что лучше положить конец гражданской войне, прибегнув к переговорам и
уступкам, чем к насилию и казням. За несколько месяцев Фуше восстанавливает
в стране полное спокойствие; он уничтожает последние гнезда как террористов,
так и роялистов, очищает дороги от грабителей, и его точно действующая и в
Березин Федор
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Панов Вадим
Майер Стефани
Шилова Юлия