не буду... Стану культурненькой, не узнаешь. А пока - за мной!.."
проруби с вставленной лесенкой. От розового тела шёл пар. Ахнув, взвизгнув
она бултыхнулась в ледяную воду и звонко закричала на весь лес: "Ай!! Тону!
Юра, сюда скорее! Тону же!.."
нелепо прикрываясь, съехал по оледенелым ступеням в прорубь, задохнулся и
охватил скользкое ещё горячее упругое тело, утонув в крепком объятии.
меня, Боже упаси, лукошко своё отморозишь..." Он вскарабкался по короткой
лесенке, пробежал уже немеющими ногами по глубокому снегу к пышущей паром
двери и ввалился в свирепый душистый жар, плюхнулся на полку, видя в
приоткрытые двери, как мечется грудь у бегущей по снегу от реки Инги. Она
влетела, звонко хлопая себя крест-накрест руками, плюхнулась ему на колени,
охватила его шею и едва не задущила поцелуем.
в нашей бане... Ты! Со мной... голой... и сам голый... с твоим оригинальным
хулиганчиком... А чего это он заскучал?.. Замёрз, маленький... Ого, мы уже
растем на глазах... Мы, оказывается, умеем быть совсем большими... Мы
чувствительны к горячим губам...Ничего себе! Сейчас мы станем огромными и
будем пугать наивных русских девушек, не подозревавших о такой первозданной
мужской красоте... Вы ни о чём больше и думать не сумеете, кроме как об Инге
Савельевой под вашим веником... Помните?" "Ещё бы! Все эти месяцы меня
промучили сладкие кошмары на эту тему." "Тогда, вот она я наяву! Сначала
лягу вот так. Отлично! Обмакните веник и мстите той, что вас так беспощадно
стегала! Да не так, сильнее! А по жопке? Неужели вам моя попочка не
нравится? А я ею всегда так гордилась..." "Больше я на ваши провокации,
Савельева..." "Да нет же! Это же веник, им нельзя поранить. Вот так! По
плечам! Вы же в кубовой так любовались на мои плечи. Помните? По моей спинке
с такой тонкой талией... Теперь по моим стройным бёдрам... Хорошо!
Стой-ка... Ого, какие глаза!... Испугался-то как! А это всего лишь та же
ваша Инга, тоже я, только спереди..." "Спереди не бьют..." "Так я вам и
позволила бы меня бить! Я сама побью кого угодно. Только это же парилка! Я
вас стегаю, вы - меня!"
Савельева. С какой грудью я перестарался? Я её ладонью прикрою от веника..."
"С этой. Ой, нет! Вот с этой! Ха-ха!" "С обеими что ли?.. Как же тогда я?.."
"Точно, с обеими недостарался, Юрик! Тебе ещё исправлять и исправлять свои
грубые научные ошибки. А пока - смелее!.. Хорошо! По... Ну, ты понял..." "Не
больно?" "Ещё чего! Да убирай ты свою ладошку, не бойся!" "На вот этой
синяк..." "Мой синяк, мне и решать... Да не так! Нечего меня веником
гладить... Хорошо! Ещё сильнее! Ой! Ой!! Ты чего!! Снова озверел? Ничего
себе, а ещё доцент!.." "Простите, Савельева... Я..." "Да у вас просто сердца
нет, товарищ доцент. Как вам вообще можно доверять голых студенток, а? Я
лично вам больше ни одну не доверила бы, стегает наотмашь - и по чём!
Неужели не жалко? Ха-ха-ха, как смутился!.. А вам не идёт смущаться, вы
теряете тонус и привлекательность. Да шучу же я, совсем не больно. Сейчас я
только добавлю пара и в прорубь. Согласен?" "Ну нет! Сначала..." "Правда? А
я уж думала ты только избивать умеешь бедную белую девочку... А!.. Ой, как
хорошо! Ю-ррр-очка! Родненький! Теперь я сверху. Ох и помучаю... голого
доцента! Не нравится? А меня мучить?.. Хорошо... Мсти, мсти мне... Ничего,
не бойся... Я терпеливая. Что ты только один сосок целуешь?" "Так около
второго же... синяк... Боже... действительно полоски от веника, не зря ты...
Что я наделал..." "Вот ты их теперь и лечи... Ой! Где там моё счастье? Ого,
мы не падаем в глазах любимой женщины, мы не из слабых и мягкотелых, мы как
пружинка, верно? И мы тоже не против, чтобы нас целовали... Слушай, он мне
как будто ротик открывает, ей-ей, как младенчик... Надо же! И кто же это
посмел нас так обидеть, когда мы были совсем крошкой, прямо ножиком...
шкурку срезать, как у картошечки. Ладно, уж я-то обижать не собираюсь, я,
напротив - утешу..." "Инга, вам больно... Ведь вспухли полоски... Какой я
идиот! Ведь такая нежная кожа..." "А мы сейчас эту кожу снова в прорубь
сунем, всё и заживёт, как на собаке, вот увидите!.."
переговорено почти всё и она уже набросила на себя полотенце, сидя у Юрия на
коленях в остывающей бане. - Я тебя очень больно парила?" "Да нет. Просто,
когда ты упоминула эпизод в кубовой, я подумал, что добрые красивые женщины
не поступают так жестоко с некрасивыми, как ты с Нюрой." "Это ты Корягу-то
пожалел? - Инга даже сняла руки от его шеи и отодвинулась. - Да ведь это она
меня возненавидела за мою красоту, а не я её за её уродство. Возненавидела
ещё на первом курсе и стала без конца делать разные пакости, распространять
слухи, следить, доносить! Когда я это поняла, я решила, что нельзя жалеть
людей только за то, что кто-то хуже, слабее или беднее тебя. Нельзя, так как
эта жалость не только не уменьшает их зависть и злобу, но ослабляет именно
тебя! В интернате я всегда опекала слабых и некрасивых девочек, а они меня
первыми предавали - из зависти! В институте я попыталась подружиться с
Нюркой, но та приняла это за мою глупость и слабость, стала беспричинно
преследовать. И я стала беспощадной к жалким моим врагам не менее, чем к
благополучным. Мы с Наташей и Машей и собрались-то в одной комнате и дружили
именно потому, что нам незачем было друг другу завидовать. Вы же знаете, что
мы, каждая по-своему, и так были лучше всех. Как, впрочем, и ты сам!.."
"Холодновато стало, - поёжился Юрий. - Как ни жаль, пора одеваться." "Так
это же ненадолго, - поцеловала его Инга. - Только до нашей постели. Теперь
никто не будет возникать, раз мы с тобой провели столько времени в бане
наедине. А в комнате у меня знаешь как тепло!" "С тобой везде тепло..."
"Правда? Тогда - на посошок!.."
обнюхивала все углы в квартире разведённого доцента. - Всё новое. Я люблю
всё новое. И я у тебя новая. Ты ведь старую сюда не ждёшь? Не приедет вдруг
качать права?" "Старую... Она совсем не старая, если ты имеешь в виду мою
бывшую жену..." "Повтори." "Что?" "Такое прекрасное словосочетание - бывшая
жена! Она бывшая, а я - нынешняя и будущая! И вообще, как говорили древние:
на войне, как на войне, но в постели, как в постели!.."
Она и во сне продолжала доказывать свою неотразимость, то и дело гибко
поворачиваясь с закрытыми глазами то на живот, то на спину, играя своей
белизной и округлостями, но замирала неизменно с рукой на его теле, словно
утверждала долгожданную собственность. На потолке дрожала белая рама - свет
от уличного фонаря, искажённый теплым потоком воздуха из открытой форточки
этажом ниже. Точно как у них в Ленинграде... Юное тело, прильнувшее к нему,
вдруг показалось Юрию бесконечно чужим. Тот самый странный предмет вдруг
вернулся в рот - ни прожевать, ни проглотить, ни выплюнуть... Мы выбираем
себе любовниц, - вспомнил Юрий где-то прочитанное, а жён нам дарит судьба.
Невидимый перст указал когда-то Юрию на Аллу, а ей на него, сделав их
незаменимыми друг для друга. Рядом счастливо дышало совершенство. Но это
было чужое совершенство. В свои двадцать Инга, несомненно, имела немалый
теоретический и практический опыт подобного общения, а Алла и Юрий в первую
ночь вообще толком не знали что можно и нужно делать друг с другом. Они едва
научились целоваться, но тут позволялось многое другое, а что именно? И что
не позволяется? Весь его опыт последующих тринадцати лет был их общим опытом
ошеломляющих своей смелостью и новизной открытий, которые они вслух никогда
не обсуждали даже между собой и которых, не сговариваясь, стеснялись.
Применяя всё это с новой, Юрий невольно переживал заново знакомые приёмы со
старой, когда они случились впервые и испытывал жгучий стыд предательства.
Это немедленно отражалось на нём, Инга терялась, применяла вычитанные в
печатных и рукописных руководствах позы и движения, восстанавливала своего
партнёра, но только до очередного знакомого по прошлой жизни положения или
просто взгляда на её новые прелести и сравнения со старыми... Алла была
лучше, думал он в эти моменты. Во всяком случае для него. Инга была
грамотным сексуальным партнёром. Отличницей по этому предмету. Алла была
живой родной и единственной многие годы женщиной.
бившихся прибоем о подушку густых пышных волос, дорогих, с чёрного рынка,
духов и шампуней, юного здорового женского пота. Новая пахла великолепно!
Старая пахла лучше. От неё, и свежевымытой и устало потной, всегда исходил
родной и дорогой для него запах Аллы для Юрия...
над поспешно укрывшимся Юрием, нагая прошла в кухню, приготовила кофе,
расставила на подносе рюмки и мгновенно приготовленные из ничего закуски,
походя навела на кухне недостижимый до того женский порядок, присела на
постель, примостив поднос на голые колени, поила Юрия кофе, словно случайно
касаясь его лица грудью. Она знала и умела всё.
усилий, и на месте Инги, думал он, могла бы то же самое выделывать другая
его студентка. Не вернуть только Аллу... Инга чувствовала что-то и старалась
из всех сил быть соблазнительной и неповторимой, но она была для него пока
только копией - оригинал хранился в Ленинграде.
непреодолимо дрожало внутри Юрия. Обычная мужская опустошённость
долгожданного насыщения после длительного воздержания, успокаивал он себя.
Да ещё осложнённого этими многомесячными психозами с веником и Сандунами, а
потом этими нелепыми сравнениями с далёкой и давно чужой ему женой. Он
попытался восстановить в памяти видения с Сандунами, бассейном, вспомнить
недавнюю реальную таёжную баню, чтобы восстановить душевное равновесие.
Инга, словно в ответ на его мысленное прикосновение наконец-то к ней лично,
пошевелила рукой, недоуменно вытаращила на него спросонья бездонные зрачки с
подушки сквозь завесу тонких волос.
упруго качающимися шарами, и со сладким вздохом шлёпко упала ему на грудь,
охватив голову горячили ладонями и едва не задушив поцелуями со счастливым
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Андреев Николай
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей