содрогаюсь от рыданий. "Я всегда любила только тебя, - говорю я те слова,
что мне запретил врач после того приступа в мужской день. -- Только тебя! Ты
один для меня на всем белом свете..." "И я!.. - кидается он на колени передо
мной на заплеванный пол. -- Я, без пяти минут отец своего ребенка, люблю
только тебя."
свой чемоданчик. "С ума сошла, - поражается он. -- Я и думать не могу о
делах!" "Дурак ты мой, - я достаю их бокового карманчика подаренную как-то
Ариной заветную плоскую флягу, из другого -- раскладные стаканчики. -- За
встречу, родной. За твою Тайку, за моего Феликса, на ком бы ты ни женился, и
за кого бы я ни вышла." Коньяк обжигает все внутри, но приводит нас в себя.
Достойный человек. Он все о нас с тобой знает." "Все?.." "Ну, я же не ты.
Конечно, не все. Но знает." "Таня, скажи только одно. Он тоже еврей?"
"Конечно. Куда мне от вас деться? Я теперь активная сионистка. Меня даже в
КГБ допрашивали." Он вдруг смертельно бледнеет, выхватывает мою флягу и пьет
прямо из горлышка.
страшного. Поговорили, попугали и сразу же отпустили... Я же ничего и не
успела сделать противозаконного. Выступила на митинге "Руки прочь от Каира"
в защиту Израиля..."
такое!.. Даже не представляю... лагеря!.. Господи, нам-то с тобой какое дело
до этого Израиля! У нас совсем другая Родина. Да гори он синим пламенем...
это... прости, Таечка!.. Совершенно чуждая нам страна. Я недавно говорил с
одним возвращенцем. Там и евреев-то нет, если не считать каких-то черномазых
иудейского вероисповедания и ряженных - фанатиков с пейсами. Все вокруг
тупые, наглые и агрессивные. Даже нам, чистокоровным советским евреям, там
места нет, а уж к нашим нееврейским родственникам там вообще относятся чуть
ли не как к жидам в Царской России." "Пропаганда?" "Нет, Тайка! Будь
осторожна. Это у сионистов пропаганда, что нас там ждут. Мы нужны одной-двум
организациям, наживающимся на алие..." "На чем?" "На эмиграции, которую они
фальшиво называют репатриацией, восхождением из галута, на иврите -- алией."
"А галут это что?" "Тайка, ну какая же из тебя, к черням, сионистка!
Элементарнейшей терминологии не знаешь. Галут -- пребывание евреев на
чужбине, даже если они, как мы, на этой "чужбине" родились в десятом
поколении. Дашковские, да будет тебе изветсно, служили еще Ивану Грозному,
есть упоминание в хрониках! А, по раскладу сионистов, тут, у себя на родине,
мы в галуте, а там, в черте-кем для нас организованном гетто-Израиле, видите
ли, дома. А на деле..." "То же самое мне говорил кагэбешник. Так кто же
врет?" "Те больше наших." "А правда где?" "Для каждого своя. В меру
воспитания и культуры. Та страна - для евреев-жлобов, гордящихся своей
беспринципностью, подлостью, наглостью и торгашеством -- качествами, за
которые нас веками ненавидели все народы на земле. А эта -- для
евреев-подвижников, созидателей, снискавших нам всемирное уважение. Тебе же
просто повезло, что твой демарш случился не в Ленинграде, где КГБ куда
строже, что ты русская и что твой муж, скорее всего, пока не замешан нигде
всерьез. Не слушай никого, Танюша, а то из-за совершенно чуждых для тебя
ценностей так влипнешь, что наши с тобой фантазии..." "Феля, у меня нет
никакого мужа." Он моргнул и стал меня целовать, как умел только он, сжав
мои виски своими тонкими нежными пальцами и намеренно сгибая во все стороны
мой нестандартный нос.
девушка с Дальнего Востока?" "Антокольский," - шепнул Феликс, и мы замерли,
прижавшись друг к другу. Оба растерзанные, заплаканные, на его лице помада,
которую я стала лихорадочно стирать платком. Мой элегантный костюм
перекошен, юбка вся в слезах и соплях.
науки! "Ушли, - старательно врал вахтер. -- Он ее в кафе повел. Говорит, не
здесь же беседовать о делах." "Глупости! О таких делах тем более нельзя
говорить в кафе! И он это не хуже меня знает. Куда они пошли? В какое кафе?"
"Ей-Богу не могу сказать точно, Сан-Дмич... Не сказали мне." "А кто у тебя в
вахтерке?" "Н-никого... Строжайше..." "Тогда открой." "Так ведь там неубрано
у нас..." "Ничего, я стерплю. Ага, так я и думал. Так вот кто эта
Алексеевна! Выходите, Таня. Я вас отлично помню по вашей защите диплома. В
вас так влюбилась вся госкомиссия, что и не слышала, что вы там докладывали.
А я из-за вас получил только что нагоняй от Первого отдела, - Феликса он
демонстративно игнорировал. -- Я не сразу понял, что именно вы нам привезли,
а тут нашлось кому и подсказать и стукнуть куда следует. Прошу прямо ко мне.
Не беспокойтесь, там есть где привести себя в порядок. Вас же, Феликс Ильич,
прошу вернуться в отделение и ждать моего вызова. Тоже причешитесь и
умойтесь где-нибудь. Черт знает что... Я конечно и сам был и молод, и
страстно влюблен, но не дождаться конца рабочего дня, общаться в такой
антисанитарии... Прошу со мной, Таня."
по широкой лестнице и по строгим коридорам "института только для белых", как
выражался об этом НИИ Дима Водолазов. -- Мы вполне могли уйти и в
пирожковую." "Мир не без наблюдательных и благожелательных людей. Вы лучше
скажите, как вы ухитрились скрыться во Владивосток, когда я вас рекомендовал
к нам за вашу работу по пограничному слою? Вы что, там своей работой в ТИНРО
кого-то заинтересовали?" "Даже и не пыталась. Я давно забыла о
гидродинамике. Конструкция корпуса тоже очень интересно." "Да, и вы в ней
более, чем преуспели. Но не логичнее ли этим же заниматься в лодочном бюро,
чем в судоремонтном." "Никакое мы не судоремонтное, - обиделась я за родное
ЦКБ. -- Две недели назад уникальное судно спустили по нашему проекту.
Кстати, по авторскому свидетельству нашего главного конструктора Иосифа
Аро..." "Знаю я об этом проекте. Ваша идея гораздо интереснее. Прошу, - ввел
он меня в приемную. -- Мы займем кабинет Пал Иваныча, - сказал он
респектабельной секретарше. - А вы займитесь нашей гостьей. Ее... машина на
улице обрызгала."
явно зацелованные губы, подозрительный след на шее, пожала плечами и провела
в директорский блок с душем и туалетом.
мне не велели брать ничего, кроме бланков договора. Все чертежи и расчеты по
лодочке были пересланы по линии Первых отделов. Сейчас местный начальник
этого всесильного подразделения молча таращился не столько в бумаги, сколько
на меня. Отставник, седой симпатичный дядька, в четыре ряда колодки орденов
на сером пиджаке. Антокольский сжато и очень толково (надо же так быстро
схватить суть!) передал своему референту содержание проекта. Феликс
изумленно поглядывал на меня, словно рыбка вдруг голосом молвит человечьим
и, к тому же, оказалась золотой.
революция в подводном судостроении!.." "Я вас вызвал, Феликс Ильич, - тихо и
грозно сказал профессор, - прежде всего для того, чтобы вы знали, что
единственным автором этой удивительной идеи является Смирнова Татьяна
Алексеевна, а не... вы сами знаете, кто у нас охочь до мастерских переделок
чужих заявок. Вы, как мне кажется, друзья с Таней..."
вдруг добавила я. -- Если это тоже имеет значение для теории проектирования
глубоководных лодок..." "И об этом наслышан, - спокойно сказал Сан-Дмич. --
Более, чем мне это интересно. Достаточно было одному из моих молодых
специалистов увидеть вас в нашем вестибюле, как уже полетели доносы с
комментариями. Но я хочу вам все карты сразу выложить на стол, Таня." "Не
надо. Я в курсе дела, что головные институты паразитируют на пионерных идеях
из провинции, которые мы принуждены посылать вам на рецензию, прежде чем
проектом займется владелец госбюджета -- министерство, так?" "Увы. Дальше."
"Дальше - вы это знаете, даже воров по имени отчеству, но не привлекаете,
иначе захиреет ваше заведение, так?" "Ого! Вот это дальневосточный характер!
Она всегда была такой, Феликс?" "Она стала еще лучше, - сиял мой любимый, не
сводя с меня восхищенного взгляда, хотя я уже чувствовала, как вертится от
всего этого спектакля мой проклятый нос. Пусть Феликсу это по-прежнему
нравится, но Антокольскому-то каково! -- Я думаю, что у нее информация
касается не нашего ЦНИИ, а..." "Ценные научные идеи иногородних толкаем
сами?" - процитировал профессор расшифровку названия института технологии
судостроения, с которым вечно судились изобретатели с нашего завода и из
ЦКБ. "Так вот, я вам лично гарантирую, - положил мне на руку свою невесомую
сухую ладонь благородный патриарх с внешностю британского аристократа, - что
ничего подобного ни здесь, ни в министерстве, ни при сотрудничестве с ЦНИИТС
с вашим проектом не случится. Мы долго и тщетно искали выход в прочности, а
тут такое изящное и оригинальное решение! Корабелка может гордиться такими
выпускниками! Феликс Ильич, вы поняли? Все ваши недюженные способности - на
охрану прав инженера Смирновой. Вас же, Татьяна Алексеевна я почту за честь
видеть в числе моих аспирантов. Вы сколько работаете по распределению?"
"Полтора года." "Отлично. Через полтора года прошу к нам. Специализация,
тема -- на ваш выбор. Скучаете небось по Ленинграду?" "Отнюдь. Но я очень
польщена вашим предложением. И особенно формой, в которой оно сделано, хотя
пока никакой научной карьеры не планирую и ничего вам насчет себя не обещаю.
В Ленинграде же мне нравится меньше, чем во Владивостоке." "Вот в этом я
позволю себе усомниться, - засиял профессор своей британской улыбкой. --
Ленинград ничем не заменим!" "Как кому." "Ладно. Время пока работает на нашу
с вами совместную работу. Вы свободны, молодые люди. В понедельник --
обсуждение. А пока... покажите нашей гостье город, Феликс Ильич."
В зеркале, у которого она безусловно терпеливо ждала нашего выхода на эту
сцену, я увидела нас троих. Я не очень представляла здесь четвертую -- Дину
Богун-Дашковскую -- но среди присутствующих дам, если без ложной
скромности...