шарахнувшегося Щенка, бросил свой сверток на гулкий жердяной настил,
сказал отрывисто:
пальцев на руке, и еще один. Крепкие, тяжелые, на прочных роговых
рукоятях. Красивые...
отставленным пальцем. - Один - тебе. Выбирай.
смотрел на него, силясь понять и не понимая, а он все плакал, судорожно
всхлипывая, царапая лицо скрюченными, сизыми от грязи пальцами с черными
ногтями, и косматые костлявые плечи его тряслись в такт сдавленным
всхлипам, в которых с трудом можно было разобрать слова - отрывистые,
бессвязные:
Щенок - глупый, глупый, глупый. Не смог сказать. Хромой не понял. Не такой
нож. Не простой. Священный. Не из Звенящего Камня. Из простого камня, из
глины, из дерева - пусть. Но такой же. Совсем такой, как Священный Нож...
чего такой?! Этими, - он ткнул пальцем во все еще лежащие перед Щенком
ножи. - Этими - резать, протыкать, убивать. Эти - сила для слабых. Нож из
глины, из дерева! Пусть совсем как Убийца Духов, но из глины! Зачем?!
сильным здесь, - взвизгнул он, ударяя себя тощими кулаками в хилую грудь,
туда, где сердце. - Сделай, Хромой! Сделай Щенка воином! Сделай!.. - он
зашелся в надрывном кашле.
вспыхнувшие сумасшедшей надеждой на несбыточное, закивал торопливо и
часто.
- Приходи через три заката. Сделаю.
перекатился через ложе, вскочил. Завизжала свалившаяся с него Прорвочка, в
голос заплакала проснувшаяся Кошка, мгновенно осознавшая, что значит это,
внезапное.
звали исступленный барабанный гром, топот множества торопливых тяжелых ног
по прогибающемуся настилу и многогласный, захлебывающиеся, давящийся
истерической яростью полурев-полувизг: "Бей, бей, бей, убивай!!!"
метнулся с дороги вспугнутый полог, и едва родившийся день вонзился шалым
светом в сонные еще глаза, ворвался в грудь стылым порывом ветра,
отравленного свирепой злобой. И злоба эта подхватила с места, швырнула
Хромого в бегущую толпу исступленных воинов...
на бегу натягивал лук; и Укусивший Корнееда грузно переваливался,
торопясь, хрипел надсадно, потрясая страшной своей дубиной, утыканной
клыками Серых Теней; и Хранитель Священного Ножа черной тенью мельтешил в
толпе, выл, выкрикивал что-то, но крики эти вязли в звонком сухом
перестуке множества амулетов, вплетенных в его спутанные космы...
торопливый взгляд (липкая лужа, женщина - вспоротый живот, кровавое мясо
ободранной головы) и его сорванный клокочущий рык перекрыл и разноголосицу
прочих, и грохот Большого Тамтама: "Убивай немых! Рви, убивай, убивай!!!"
дозорного, еще дергающегося на дымящихся алым жердях, продрался сквозь
запнувшуюся толпу, прыгнул изо всех сил (вода тяжело ударила в грудь и в
лицо, белой пеной смыла окружающее из глаз), вынырнул задыхаясь, торопливо
погреб к берегу, не выпуская копья, а вокруг кипело от рушащихся в озеро
воинов: "Убивай, убивай, убивай!!!"
непролазно заросший заливчик, выгребал большой челн. Потные орущие гребцы
нечеловечески часто и в лад дергались, взмахивая веслами, и сам Каменные
Плечи стоял во весь рост среди них, высоко подняв обеими руками огромный
топор, и широкое лицо его было бешеным и ужасным. Вот челн с треском и
хрустом вонзился в прибрежные заросли, и те, кто были в нем, с
остервенелым ревом ринулись на берег, будто взбесившееся стадо рогатых,
исчезли в мельтешении измочаленных ветвей, во взметнувшихся вихрях
оборванных листьев. И только по треску и кипению зарослей, да по истошным
воплям, да по тяжелым чавкающим ударам можно было следить, как они,
невидимые, сшиблись с невидимыми же и выжимают их на чистое, навстречу
выбирающейся на открытый галечный берег захлебывающейся жаждой убийства
толпе...
неуверенно загибал пальцы - считал. Потом поднес руки к глазам, подумал,
вновь глянул на сваленные перед ним на мокрой от воды и крови гальке
головы немых, плюнул на них, тяжело уставился на сгрудившихся вокруг
воинов:
сквозь зубы, с маху хлопнул себя по бедрам. - Мало! Снова умолк, обводя
медленным взглядом оскаляющиеся у его ног в смертной судороге запекшиеся
рты, сизые мертвые бельма глаз, оплывающую на гальку черную кровь...
Рявкнул внезапно:
он вздохнул. - Убежали...
шмыгнули потихоньку в кусты, притаились. И стало тихо, тихо до звона в
ушах, и в этой тяжелой тишине будто ножом по лицу полоснул Хромого
неожиданный звук: мерзко, предвкушающе захихикал Хранитель Священного
Ножа, оглядывая искоса сжавшуюся толпу. Он смеялся все громче, все
злораднее, и все громче гремели в его спутанных сальных патлах трясущиеся
амулеты, будто пересыпал кто-то сухие кости... А потом Каменные Плечи
медленно, всем телом развернулся на этот смех, сверкнул из-под косматых
бровей кровяными белками, и Хранитель смолк, будто захлебнулся смешком,
сгорбился, спрятал лицо за свесившимися липкими прядями путаной своей
гривы, и оттуда, из черноты, вспыхнули недобрыми хищные немигающие глаза.
Тогда из толпы послышался несмелый голос. Тихий голос, не разобрать - чей:
затопал ногами Хранитель, таким истошным и внезапным был его визг:
тарахтение амулетов. - Не жалей! Плохой воин! Пустил трупоедов к Хижинам,
пустил убивать! Плохой! Плохой! Не смей жалеть плохих, ты, Каменные Плечи!
Не смей! Духи тебе не велят, накажут, страшно накажут!..
Хранителя, и клокочущий бешенством голос его перекрыл, заглушил, оборвал
визгливые вопли:
убийцы?! Почему не прогнали смерть?! Они спали! А теперь смеют гневаться
на Белоглазого? И смеют грозить? Они - накажут? Не они - их! Их -
наказать, наказать! А не их, так пожирателя их дерьма - тебя!!!
его открывшийся было рот, и рот брызнул зубами и кровью. Каменные Плечи
вложил в удар всю свою свирепую силу, и Хранитель, хватая скрюченными
пальцами воздух, с маху грохнулся о толпу воинов, как о стену, и те ногами
отшвырнули его обратно.
встать, и не мог. Каменные Плечи прижал ногой его густые грязные космы,
цедил сквозь зубы:
Не можешь ты, духи твои не могут - корми их и себя сам! И помни, вонючий:
когда говорю я, трупоеды не смеют выть! - он плюнул в исковерканный болью
окровавленный рот и замолчал, отвернувшись. Воины тоже отворачивались,
Лукьяненко Сергей
Лондон Джек
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Роллинс Джеймс
Березин Федор