Чтение 20–й страницы книги ~Остров медвежий~

- Что это вы тут делаете? - произнес я. - Утренний моцион в любую
погоду? Или вам не по вкусу капитанское виски?

- Ни то ни другое, - ответил Конрад. - Пришел из любопытства. - Он
похлопал по громоздкому предмету, закрытому брезентом, - метра три высотой,
полуцилиндрическому, с плоским основанием, - и принайтованному к палубе
десятком стальных тросов. - Знаете, что это за штука?

- Вопрос на засыпку?

- Да.

- Разборные арктические дома. Во всяком случае, об этом шел разговор в
порту отправления. Шесть штук, вставлены один в другой для экономии места.

- Вот именно. Бакелитовая фанера, капковая изоляция, асбест и алюминий.
- Он ткнул пальцем в громоздкий продолговатый предмет высотой около двух
метров, укрепленный впереди нас. - А это что?

- Тоже вопрос на засыпку?

- Разумеется.

- И я снова отвечу неправильно?

- Да, если все еще верите тому, что вам наболтали в Уике. Это вовсе не
арктические жилища, они нам не понадобятся. Мы направляемся в бухту под
названием Сор-Хамна, то есть Южная гавань, где уже есть жилища, причем
вполне пригодные для обитания. Лет семьдесят назад на остров в поисках угля
приехал некто Лернер. Этот чудило раскрашивал прибрежные скалы в цвета
немецкого флага, чтобы застолбить территорию. Построил бараки, даже подвел
дорогу к заливчику под названием Квальрос-Букта, то бишь бухта Моржовая. На
смену ему пришло рыболовецкое товарищество, эти тоже строили бараки. Девять
месяцев тут находилась норвежская научная экспедиция, работавшая по
программе Международного Географического года. Она тоже строила дома. Так
что с жильем в Сор-Хамна все в порядке.

- Вы очень осведомлены.

- Просто не успел забыть то, что прочитал полчаса назад. Мсье Гуно
утром раздавал проспекты с рекламой фильма века. Вы разве не получили?

- Получил. Правда, он забыл дать мне еще и толковый словарь.

- Верно. Словарь был бы кстати. - Похлопав по брезенту, Конрад
прибавил: - Это модель центральной секции субмарины. Одна оболочка, внутри
пустота. Если муляж, то это не значит, что он картонный. Корпус стальной,
весит десять тонн, из них четыре тонны приходится на чугунный балласт. А вон
та штуковина - это рубка. Привинчивается к секции, когда ту спускают на
воду.

- Вот как! - воскликнул я, не найдя другого ответа. - А муляжи
тракторов и бочки с горючим - в действительности танки и зенитные установки?

- Это в самом деле трактора и бочки. Вам известно, что существует всего
один экземпляр сценария, и он хранится в сейфах Английского банка или что-то
вроде того?

- Как раз на этом месте я и уснул.

- Нет даже рабочего сценария для съемок на острове. Просто серия
разрозненных эпизодов. Выглядят они как обыкновенная белиберда. Наверняка
необходимы связующие моменты, чтобы получилась целая картина. Только, видите
ли, все это в сейфах на Как-Бишь-Ее стрит. Концы с концами не сходятся.

- А может, так и задумано? - предположил я, чувствуя, как у меня
коченеют ноги. - Может, на этой стадии смысла и не требуется? Видно, есть
причины скрытничать. Кроме того, некоторым продюсерам нравится, когда
режиссер импровизирует по ходу развития событий.

- Нил Дивайн не из таких. Он ни разу в жизни не импровизировал, -
ответил Конрад, выглядывая из-под шапки залепленных снегом волос. - Если в
рабочем сценарии Нила указано, что там-то вам следует надеть котелок, а в
эпизоде номер двести восемьдесят девять сплясать канкан, так оно и случится.
Что же касается Отто, то пока не будет учтено все до последней спички, до
последнего пенни, он и пальцем не пошевелит.

- Он слывет чересчур осторожным.

- Осторожным? - Конрада передернуло. - А не кажется ли вам, что вся эта
компания с большим приветом?

- Все киношники с большим приветом, - признался я. - Однако, впервые
попав в их среду, мне трудно определить, насколько они отклоняются от нормы.
Что думают на этот счет ваши коллеги?

- Какие еще коллеги? - мрачно спросил Конрад. - Джудит Хейнс со своими
моськами валяется в постели. Мэри Стюарт, по ее словам, у себя в каюте пишет
письма. А на самом деле - завещание. Если Гюнтер Юнгбек и Ион Хейтер и имеют
собственное мнение, то они его тщательно скрывают. Во всяком случае, они и
сами тронутые.

- Даже для актеров?

- Сдаюсь, - невесело улыбнулся Конрад. - После похорон у меня мрачное
настроение. Просто эти господа ничего не смыслят в вопросах кинематографии.
Во всяком случае, британской. Это и неудивительно, ведь Хейтер работал лишь
на американских студиях, Юнгбек в Германии. Да не такие уж они и тронутые,
просто у меня нет с ними точек соприкосновения.

- Но вы же обязаны общаться.

- Не обязательно. Я люблю ремесло актера, но работа с фильмом навевает
на меня тоску, с коллегами я не общаюсь. Так что я и сам тронутый. Однако
Отто за них горой, и этого мне достаточно. Будь их воля, оба давно бы меня
вытолкали из съемочной группы. - Он снова зябко повел плечами. - Любопытство
Конрада не удовлетворено, но с Конрада достаточно. Разве вы как доктор не
посоветуете мне воспользоваться щедростью капитана и выпить за упокой душ
усопших?

Капитан разливал виски так бережно, что было ясно: оно из его
собственных запасов, а не Отто Джеррана. Закутавшись в пестрый плед, Отто
молча сидел в своем кресле. В кают-компании собралось человек двадцать -
члены экипажа и пассажиры. У всех был мрачный вид. Я удивился, увидев Джудит
Хейнс рядом с ее мужем, Майклом Страйкером, предупредительно склонившимся к
ней. Удивился присутствию маленькой Мэри. Чувство долга, видно, пересилило в
ней отвращение к спиртному. И еще больше поразился тому, что в ней не было
обычной заносчивости. Но ни отсутствию Мэри Стюарт, ни Хейсмана и Сэнди не
удивился. Юнгбек и Хейтер, с которыми, по его словам, у Конрада было мало
общего, сидели рядом. Они действительно походили на киноактеров, какими я их
себе представлял. Хейтер высок, белокур, красив, молод, правильные черты
живого, выразительного лица. Юнгбек лет на пятнадцать старше, крепко сбитый,
плечистый. В темных волосах едва заметная седина; обаятельная, чуть грустная
улыбка. Я знал, что в картине ему отведена роль главного злодея, однако на
злодея он не был похож.

Тишина в кают-компании объяснялась не только значимостью события. Своим
приходом мы, должно быть, прервали капитана на полуслове. Он налил нам
виски, я отказался. Затем капитан Имри продолжил свою речь.

- Да, -произнес он внушительно, -таков обычай, таков обычай. Они ушли
от нас, погибли трагически, три сына Британии.

Хорошо, что Антонио не слышит этого заявления, подумал я.

- Что для вас значит остров Медвежий? - вопрошал капитан. -Думаю,
ничего. Просто точка на карте. Как остров Уайт в Англии или Кони-Айленд в
Америке. Географическое название. Но для таких, как мистер Стокс и я, это
нечто большее. Остров Медвежий... Тут за одну ночь мальчишки взрослели, а
люди пожилые, вроде меня, дряхлели.

Капитана Имри словно подменили. В словах старого моряка звучала грусть,
но не было горечи. Настроение его передалось слушателям, и они перестали
поглядывать на двери.

- Мы называли его воротами, - продолжал капитан. - Воротами в Баренцево
и Белое море, воротами в русские порты, куда мы водили конвои в те долгие
годы войны, с окончания которой минуло уже столько лет. Если ты проходил
ворота и возвращался назад, тебе везло; совершив этот путь раз пять или
шесть, ты расходовал везенье на всю оставшуюся жизнь. Сколько раз мы
проходили ворота, мистер Стокс?

- Двадцать два. - Впервые мистер Стокс ответил сразу, не важничая.

- Двадцать два раза. Я рассказываю об этом не потому, что сам
участвовал в тех конвоях, а потому, что на долю моряков, ходивших в
Мурманск, досталось гораздо больше страданий, чем кому-либо еще. И именно
там, у этих ворот, им приходилось особенно трудно, поскольку денно и нощно
поджидал нас там противник и наносил удар за ударом. Отличные корабли и
отличные парни - наши и немцы - покоятся в этих водах. Здесь самое большое в
мире кладбище кораблей. Теперь кровь смыта и вода чиста. Но она, эта кровь,
не смыта с нашей памяти. Прошло тридцать лет, но я не могу без волнения
слышать это слово - Медвежий.

Капитан зябко передернул плечами и едва заметно улыбнулся:

- Разболтался, старый пустомеля. Теперь вы понимаете, какой это кошмар,
когда перед вами стоит и чешет языком старый болтун. А хотел я сказать вот
что. Товарищи наши попали в хорошее общество. - Подняв стакан, Имри
прибавил: - Вечная им память.

Вечная память. Нутром я ощущал, что слова эти произносятся не в
последний раз.

Тут я увидел какую-то фигуру, мелькнувшую за окном. Я был почти уверен,
что это Хейсман. Если это так, возникают три вопроса, требующие немедленного
ответа: почему, идя в сторону кормы, он выбрал наветренную, а не
подветренную сторону надстройки? Уж не затем ли, чтобы его не разглядели

в залепленные снегом окна кают-компании? И наконец, что он делает на
верхней палубе в такую стужу, которой он якобы патологически боится?

Я не спеша вышел за дверь с подветренного борта. Подождал, не пойдет ли
кто за мной. Почти сразу следом за мной вышел Гюнтер Юнгбек. Спокойно
улыбнулся мне и направился в сторону пассажирских кают. Я подождал еще
немного, затем по скоб-трапу поднялся на шлюпочную палубу, очутившись позади
ходовой и радиорубки. Обошел вокруг трубы и втяжных вентиляторов, но никого
там не обнаружил. И то сказать: без крайней необходимости на ботдек, где не
было никакой защиты от ледяного ветра, не пришел бы и белый медведь. Пройдя
к корме моторного баркаса, я спрятался за вентилятор и начал наблюдать.

Сначала я не увидел ничего любопытного, кроме множества покрытых снегом
предметов, укрепленных на кормовой палубе, уставленной бочками с горючим.