Чтение 20–й страницы книги ~Мой отец

Вполне понятно, что аресты, пусть не в таких масштабах, продолжались
и в тридцать девятом, и в сороковом годах, но не по инициативе НКВД, как
теперь пишут, а по требованию Орготдела ЦК, личных указаний Сталина,
решений Политбюро. Правда и то, что опоздавшие более чем на 20 минут и
прогульщики тоже попадали в лагеря. Кто-то на месяцы, кто-то на годы.
Согласен, что этого тоже делать не следовало, но давайте посмотрим, почему
так произошло. 10 августа 1940 года был принят Указ Президиума Верховного
Совета СССР о нарушителях трудовой дисциплины. Не приказ по НКВД,
подписанный наркомом или его замами тому виной, не документ, рожденный в
недрах карательного ведомства, а Указ Президиума Верховного Совета. Что
мог в такой ситуации изменить нарком? Или что могли предпринять органы
НКВД на местах? Впрочем, не секрет, что и сам Президиум Верховного Совета
имеет к этому страшному документу весьма косвенное отношение - решала все
партийная верхушка...

И все же кое-что, как я говорил, новому наркому удалось. Почему так и
не был расстрелян, приговоренный к смерти, авиаконструктор Туполев,
например? А Борис Львович Ванников, ожидавший расстрела в тюремной камере
после вынесения приговора? Помню, отец рассказывал, как Сталин вспомнил о
Ванникове. Жаль, говорит, что в живых его нет, вот кого не хватает... А
Ванников вопреки всему остался жив. Отец об этом знал прекрасно - по его
прямому указанию исполнение приговора затянули, - но ответил Сталину так:
"А вдруг... Все ведь бывает..." Ванников вскоре стал наркомом, а
впоследствии - трижды Героем Социалистического Труда...

А сколько тысяч военных, ученых было тогда спасено! Тимошенко и Жуков
часами сидели в кабинете моего отца и составляли списки, кого из офицеров
и генералов освободить. Сидели ведь в то время сотни тысяч безвинных
людей!

Или другой пример. Перед самой войной, в июне, были арестованы
командующий авиацией, главный инспектор авиации и начальник войск ПВО -
Рычагов, Шмушкевич и Штерн. Но кем? Генеральный штаб и нарком Тимошенко
проверяли боеготовность частей ПВО и авиации. О результатах проверки сами
же военные доложили в ЦК. Была создана комиссия, которую возглавил, если
не ошибаюсь, Жданов. Входил в нее и Ворошилов, в недавнем прошлом - нарком
обороны. Не знаю, сколь серьезной была вина генералов, которых обвинили в
невыполнении директив Наркомата обороны и ЦК, а затем сместили с
должностей и арестовали. Во всяком случае, нарком внутренних дел, вполне
понятно, никакого отношения к этому иметь не мог. Позднее, когда стали
известны неудачи начального периода войны, этот приговор и вовсе никто не
ставил под сомнение - и ПВО, и авиация, как известно, показали себя тогда
не лучшим образом, к сожалению. Но, повторяю, судить этих людей я не
берусь. Вспомнил я о них лишь в связи с тем, что нередко и аресты военных
приписывают Берия. А ведь военных судили только армейские трибуналы и
Военная коллегия Верховного суда.

Мне самому довелось работать с людьми, пострадавшими от произвола, и
я всегда относился к ним точно так же, как и мой отец. В нашем
конструкторском бюро трудилось немало таких, чьи отцы были расстреляны.
Скажем, Расплетин. Его отец был купцом в Рыбинске и расстрелян еще в 1918
году. Впоследствии этот крупный ученый стал академиком и возглавил ту
организацию, где я в свое время работал.

Среди многих, чьи биографии раздражали партийных чиновников, взял я
на работу и талантливого инженерапреподавателя. Его отца раскулачили,
выселили с Украины, а потом расстреляли. Правда, это не помешало сыну
окончить институт, аспирантуру и преподавать в Военной академии.

В конце концов, терпение партийных органов кончилось, и меня вызвали
в Орготдел ЦК, где прямо сказали, что я укрываю сомнительных людей,
которым не место в такой секретной организации. А мой отец в то время был
уже членом Политбюро и первым заместителем Председателя Совета Министров
СССР. Так было и при Абакумове, и при Игнатьеве, который стал главой
карательных органов после ареста Абакумова. Но решали-то не они - ЦК.

Тогда я и столкнулся с самой настоящей кадровой проблемой. Нахожу
подходящих людей - умных, талантливых, перспективных, но по инструкции их
на работу взять нельзя. У большинства биография "не та". А ведь почти все
прошли войну, офицеры, выпускники академий. Если бы я, как руководитель
коллектива ученых и конструкторов, выполнял партийные инструкции, ни
одного из тех, кто нам был необходим, пригласить не смогли бы. Приходилось
нарушать. Но так, естественно, поступали не все. Руководитель, боявшийся
за свою карьеру, на такие вещи конечно же не шел. Я и сегодня спустя много
лет глубоко убежден, что поступал правильно. А тогда я просто делал то,
что делал мой отец, точно так же не задумываясь о последствиях.

В связи с этим примечателен разговор, состоявшийся у меня с
Маленковым. Он меня вызвал и в присутствии заведующего Орготделом ЦК
Сербина и еще каких-то партийных работников сказал:

- Товарищи из нашего аппарата абсолютно правы, когда предупреждают
тебя, что ты нарушаешь существующие инструкции, но я считаю, что ты
поступаешь правильно.

Это, разумеется, была игра. Кто-кто, а партийный аппаратчик Маленков
и был одним из тех, кто сочинял такие инструкции...

Лицемерие партократии никогда не знало пределов. Работал у меня
Кошляков. Блестящий ученый-математик и замечательный человек. Скажу лишь,
что общение с ним помогло мне впоследствии, не имея конспектов, читать
лекции по математической физике в аспирантуре Уральского университета в
Свердловске.

Когда возникла реальная угроза захвата Ленинграда немцами, встал
вопрос о спасении исторических и культурных ценностей города.
Впоследствии, когда Кошляков и другие видные ленинградские ученые были
осуждены как пособники врага к длительным срокам лишения свободы,
представили дело так, будто ленинградская профессура создала в Ленинграде
правительство, которое должно было после прихода немцев войти с
оккупантами в контакт. Словом, изменники Родины. На самом же деле все
делалось с ведома ЦК. В Белоруссии, знаю, такое же правительство было
сформировано для сотрудничества с немцами. Смысл заключался в том, что
такие органы немцы непременно создадут, так не лучше ли включить туда тех,
кого надо. Так и в Ленинграде было. Тем не менее Жданов этих людей хотел
подвести под расстрел. Спасло академика Кошлякова чудо. У Жданова, как
всегда, была своя игра, и жизни людей в ней абсолютно ничего не значили.
Когда надо было организовать такое правительство, его создавали, когда
хотели показать врагов, "подставляли" тех же людей, которых уговаривали
взяться за эту авантюру.

После войны все те же инструкции не позволяли мне привлекать к
секретным работам людей, которые находились на оккупированной территории.
Позвольте, а кто оставил миллионы и миллионы людей на этой территории? Для
партии этот вопрос интереса не представлял. Конечно же, как мог, я нарушал
и эту инструкцию.

Вообще стоило бы сейчас поднять те давние документы и предать их
гласности. Тогда бы все стало совершенно ясно. Да и не только эти. Скажем,
стенограмма июльского (1953 года) Пленума ЦК КПСС опубликована лишь в 1991
году. А почему бы не опубликовать и стенограмму того Пленума, на котором
Молотова и Микояна вывели из членов ЦК. Уже после смерти Сталина по
предложению Маленкова и моего отца их снова ввели в состав ЦК. Но чем
мотивировал их смещение Сталин, так и осталось загадкой. Утверждают, что
стенограмма того Пленума ЦК отсутствует. Не странно ли? История КПСС, смею
утверждать, еще не написана. Далеко не все сказано и об участии
большевистской партии в массовых репрессиях.

После смерти Сталина отца уговорили возглавить объединенное
Министерство внутренних дел. В этой должности он проработал, как известно,
недолго, но серьезные шаги к восстановлению законности были сделаны. Еще
до войны он предлагал передать все тюрьмы и лагеря в ведение Министерства
юстиции. Тогда Сталин сказал, что в принципе на это можно пойти, но пока
вопрос следует отложить - приближалась война.

В пятьдесят третьем отец вновь ставит этот вопрос перед Президиумом
ЦК. Видимо, его доводы показались убедительными, и решение состоялось.
Увы, вскоре все вернулось на круги своя, как известно, и сегодня органы
исполнения наказаний входят в систему МВД России, Украины, Беларуси и всех
остальных бывших республик СССР. Отец считал, что так быть не должно.
Задача органов внутренних дел - раскрытие преступлений, но не содержание
осужденных. По его инициативе в 1953 году вскоре после смерти

Сталина была проведена и крупномасштабная амнистия. Сегодня и этот
гуманный акт ставят ему же в вину. Начнем с того, что Президиум Верховного
Совета СССР принял соответствующий Указ. Отец считал, что следует
освободить всех репрессированных и осужденных за малозначительные
уголовные преступления. Тем самым, считал он, мы подведем черту - раз и
навсегда! - под всеми контрреволюционными течениями, выдуманными и
невыдуманными преступлениями и врагами. По мнению отца, надо было не
только освободить людей из лагерей, но и восстановить доброе имя миллионов
тех, кто не до жил до восстановления справедливости.

Он считал, что необходимо создать специальную комиссию ЦК, которая в
течение трех-четырех месяцев решила бы этот вопрос. Предполагалось, что
основная нагрузка ляжет на Министерство юстиции, судебные органы и органы
прокуратуры на местах. Именно они должны были в сжатые сроки разобраться с
судьбой каждого заключенного. Так что никакой необходимости дожидаться XX
съезда вовсе не было. Был ведь предложен конкретный механизм реализации
этих предложений.

Комиссия была создана и вместе с Министерством юстиции занялась этими
вопросами. Ворошилов подписал Указ об амнистии. Позднее стали насаждать
мнение, что "Берия выпустил рецидивистов". А речь-то шла о другом, о том,
чтобы выпустить не рецидивистов, а невинные жертвы режима. Но Берия тут
при чем? МВД, как и предполагалось, освобождало лишь те категории
заключенных, которые фигурировали в решениях правительства и Министерства
юстиции. Зачем же, спрашивается, было амнистировать тех, кто был осужден
за тяжкие преступления?