чей-нибудь взгляд, полный страстного желания...
презрительно, -- когда у нас, женщин, был еще огонек под бельем.
рта. Со злости она даже начала грызть ноготь, длинный острый ноготь,
покрытый перламутром.
шаловливого подростка и заиграли глаза. -- Хотите посмотреть?
совершенном ужасе поглядела на Иенсена. Хозяйка вернулась, прижимая документ
к груди.
поставили здесь свои подписи. Даже одна принцесса.
подписями.
подарков. Со всех концов страны, хотите посмотреть?
выспрашиваете меня?
Потом она всплеснула руками, беспомощно, совсем по-бабьи, и покорно сказала:
всхлипнула и сказала:
просто чудовище. Про нее рассказывают такие ужасы.
держит в руках все нити, хотя из издательства ее удалось выжить. А теперь
она заставляет меня шпионить. Каждую среду и субботу я должна являться к ней
и приносить подробный отчет. Ей надо быть в курсе.
десять минут, как вошь. Она издевается надо мной. О, господи...
фуражку и распахнул перед ней двери лифта. Молодая женщина боязливо глянула
на него и выбежала на улицу.
показывали без пяти четыре. В правом подреберье опять заныло...
XX
по-прежнему лежал на баранке. Только что Иенсен сделал следующую запись:
"No4. Художественный директор. 20 лет. Не замужем. Ушла по собственному
желанию". Номер четыре тоже была женщина.
новый, но вполне ухоженный дом. Квартира ее оказалась внизу, не пришлось
подниматься. Иенсен позвонил. Безрезультатно. Позвонил еще несколько раз,
потом дал один резкий продолжительный звонок и даже подергал ручку. Заперто.
Из-за двери не доносилось ни звука. Он постоял немного в молчании. Тем
временем за дверью зазвонил телефон. Тогда Иенсен вернулся в машину, открыл
блокнот, пропустил в нем пять чистых страниц и на шестой написал: "No 5.
Журналист. Холост. 52 года. Срок службы истек в соответствии с контрактом".
через каких-нибудь пять кварталов.
длинное, желтое пятиэтажное здание, стоящее под углом к улице. Весь район
был застроен точно такими же панельными домами.
газетных букв. Часть букв стерлась, некоторые отклеились, и прочесть имя
было нелегко. Звонок работал, и в квартире за закрытой дверью кто-то
возился, но открыли дверь только через несколько минут.
собой не следил: всклокоченные длинные волосы и густая седая щетина на лице.
На нем была грязная кремовая рубашка, спустившиеся брюки и стоптанные черные
ботинки. Иенсен нахмурил брови. По нынешним временам плохо одетые люди стали
музейной редкостью.
касающемуся вашей прежней должности и места работы.
ему свой эмалированный жетончик.
сказать заносчиво.
На полу валялись бумаги, газеты, книги, гнилые апельсины, набитые доверху
пакеты для мусора, грязное белье и немытая посуда. Меблировку составляли
несколько деревянных стульев, два полуживых кресла, один колченогий стол и
диван с неубранной постелью. На столе все было сдвинуто к одному краю,
вероятно, чтобы освободить место для пишущей машинки и объемистой рукописи.
Поверх всего лежал толстый слой пыли. Воздух в комнате был затхлый и с явной
примесью спирта. Хозяин освободил и вторую часть стола с помощью свернутой в
трубку газеты. Обрывки бумаги, какая-то домашняя утварь и очистки шлепнулись
на пол.
хмельком я почти всегда. Но между первым и вторым имеется существенная
разница.
Большинство не замечают.
дошел до той страницы, где был записан номер третий, хозяин заглянул через
его плечо:
-- сказал хозяин и обошел вокруг стола. -- Вы у нее были дома? Вот уж ни за
что бы не рискнул!
главным редактором. И я усидел на месте в течение года.
и подушек и достал бутылку.
Кроме того, как уже говорилось, я не пьянею. Я только становлюсь более
решительным.
вам повезло. Мало кто знает ее лучше, чем я. Я мог бы написать ее биографию.
взглянул на посетителя, потом обратил взгляд к окну, мутному от грязи.
Несмотря на опьянение, взгляд у него был цепкий и внимательный.
журнала в стране?
почти никто не знает. А ведь ее вступление в должность представляет собой
переломный момент в истории печати.
крутил между пальцами авторучку.
редакторы?
блокнота.
туда прорвалась, я вам не скажу, но, уж конечно, не по воле случая.
до чертиков соблазнительна. Так думал каждый, пока не знакомился с ней.