с матерью бросили, как пса, подыхать в конype... Кстати, не боишься, что
тебя со мной увидят?
неинтересно... В общем, я в диссиденты попал.
пожировал с годик в своей Швейцарии, прижился, гад, и возвращаться не
пожелал. Устроил пресс-конференцию, поведал, понимаешь, миру о бесправном
положении мастеров слова в СССР. А что я в КГБ полгода бегал, как на работу,
объяснения давал, заявления подписывал...
раньше от меня нос воротили, даже не будучи знакомы - прислужник, дескать,
партийного лизоблюда, продажная шкура. А теперь тот же самый Золотарев у них
в героях ходит, а я - ну, не в героях, конечно, но в жертвах системы... В
общем, устроили меня в журнал "Звезда" внутренним рецензентом - читаю
рукописи, которые им шлют со всей страны, и обстоятельно разъясняю
гражданам, по какой именно причине их гениальное творение в ближайшее время
опубликовано быть не может. Подписывает это, конечно, другой товарищ, но
денежки мои... И Одиссей Авенирович, спасибо ему, не забывает.
слышала? "Завод родной, инструментальный"?
всего... ну там, больницы и до нее... в общем, по этой части не того...
два-три месяца спускаю лишнее напряжение. Заранее готовлюсь, денежки
рассчитываю. Чтобы, значит, недельку погулять, недельку поболеть, и со
свежими силами... Научился.
подписал заранее заготовленное от его имени заявление, не задав ни одного
вопроса, и откланялся. Таким Таня его еще не видела и не могла определить,
как он воспринял ее решение о разводе. Впрочем, он и сам этого понять не
мог.
гражданки Лариной Татьяны Валентиновны в Красногвардейском районном суде
было назначено на 24 июня.
всякий раз говорил, что все помнит и непременно будет.
домой, заставил себя сесть за еле-еле начатый заказ от Пандалевского -
сценарий праздника ПТУ при Металлическом Заводе, - но не смог унять
внутренней вибрации, крякнул и спустился в угловой гастроном...
степени, лишенные материальности. Черной трещинкой с потолка спрыгнул злой
астрал, ломкий и металловидный. На изломах он шипел и плевался
электрическими искрами. Боязнь оказывалась сильнее желания, и астрал
отскакивал от дрожащих рук, убегал в угол или на шкаф и шипел оттуда:
давался в руки, не ломаясь ни в прямом, ни в переносном смысле. Он не
стрелял искрами, а лишь жалобно тянул одну ноту - какую-то несусветную,
;такую не найдешь ни в каких клавирах. Нота пугала, но больше притягивала.
Это был либо очень добрый, райский астрал - либо мертвый, ибо он был похож
на белейшую дымную спираль и уходил неизвестно куда.
жалились, мягчали, порождая иллюзию, будто с ними можно активно
взаимодействовать, а то и вообще сливались с физической данностью. Так,
Ивану запомнилось окно, под которым беспрестанно маршировали, готовясь к
параду, курсанты и распевали бравые строевые песни совершенно непристойного
содержания. Потом пришел зелененький. Разведчик.
стеснительную гримаску, а когда Иван зашипел на него - тут же вежливо исчез.
Но потом появился снова - возможно, не он, а другой - и привел двух
зелененьких. Зелененькие кривлялись уже более настойчиво, а один до того
обнаглел, что спрыгнул Ивану прямо на рукав. Иван захотел сбить его щелчком,
но палец пронесся сквозь зелененького, а тот от удовольствия захрюкал. Потом
пришли синенькие и серенькие.
пукали и хрюкали. Иногда жe синенькие кувыркались, пукали зелененькие, а
серенькие хрюкали и кривлялись. Опять-таки иногда зелененькие хрюкали,
синенькие пукали, а серенькие кривлялись и кувыркались. Частенько пукали,
хрюкали и кувыркались серенькие, а зелененькие и синенькие кривлялись. Потом
начинали пукать и кувыркаться зелененькие, синенькие хрюкали, а серенькие
кривлялись. Иногда синенькие пукали, хрюкали и кривлялись, а зелененькие с
серенькими кувыркались. А то, бывало, зелененькие пукали, кривлялись и
кувыркались, синенькие кривлялись, кувыркались и хрюкали, серенькие пукали,
хрюкали, кривлялись и кувыркались. Наконец, синенькие, серенькие и
зелененькие хрюкали, кривлялись, кувыркались и пукали все вместе, и чем
больше носился за ними с мухобойкой осатаневший Иван, тем головокружительнее
становились их курбеты, умопомрачительнее рожи, наглее хрюканье и
оглушительнее пуканье. Так проходила вечность. Иван сдался, обвык. Хотя
каждый жест синеньких, зелененьких, сереньких причинял душе тягучую,
томительную боль, он выделял в их полчищах одного, неотрывно следил за его
манипуляциями, покуда остальные не сливались в общее бурое пятно, а
наблюдаемый серенький, синенький или зелененький не наливался изнутри
прозрачностью, так что сквозь него начинали просвечивать стены, и не
истаивал вконец. Ряды врагов редели. Оставшиеся уставали, расползались в
томлении по углам, и серым предрассветом вышел розовый.
взобравшись на единственный стул и закинув лапку на лапку.
потому, что гордитесь много и превыше всех себя ставите.
накрылся узорчатой от грязи простыней и одним только красным глазом смотрел,
мигая часто, на непрошенного собеседника. Розовый продолжал:
цари, мы владыки, мы венец творения. Да что вы можете знать о творении.
Скажите по-дружески, почтеннейший, вы - венец? Иван что-то залепетал, глухо
и долго.
говорю тебе, говорю. Знаю, я знаю.
- А сколько в вашем году дней?
без пристрастия. Вам ведь больно?
году?
привидится лишь один. Знаете, не поминайте-ка их к ночи, почтеннейший, вот
что я вам скажу. Вот вам грифельная доска.
.сушеную жабу, веточку сирени, коробочку.
волнения при моей чувствительной натуре, при моих нервах!
стало жалко розового. Он сказал:
каждому из месяцев досталось поровну? Строго поровну - в том справедливость.
воздухе. Иван сказал:
Эриксон Стивен
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия