залу пронесся радостный гул. Народ потянулся к выходу. - И чтоб мне там без
никаких! Не мусорить, не материться, а если кого пьяным поймают или с водкой
- то вообще!.. - продолжала тетка в затылки уходящим.
комнату с единственным окном в торце. Там был накрыт неплохой стол для
педагогического состава. Иван тут же втянулся в разговор с Пандалевским, а
Таню принялся обхаживать носатый и не вполне трезвый дяденька со странной
фамилией Тржескул - подкладывал ей на тарелку салат, огурцы, бутерброды,
норовил плеснуть водки, приговаривая: "Угощайтесь, не стесняйтесь, за все
заплочено, ха-ха-ха!" От водки Таня отказалась. Тржескул принялся довольно
навязчиво настаивать, и выручила Таню директриса, та самая слонопотамная
тетка с громовым голосом:
посмотрели, что там наши подонки учиняют на дискотеке своей поганой.
гонорар, начал было что-то излагать Тане, но посмотрел на ее лицо и надолго
замолчал.
уже никогда не брал ее с собой на юбилеи и производственные праздники. И о
поэзии они больше не говорили, как в доме повешенного не говорят о веревке.
назвали бы это сублимацией, - и по итогам осеннего семестра и зимней сессии
выдвинулась в явные претендентки на красный диплом. Даже в марте, лежа в
больнице под капельницей, она коротала время за чтением учебников и
конспектов.
манкировал - ровно до той степени, чтобы не нарываться на скандалы. Приходил
всегда вовремя, честно уделял редакционной работе часа полтора, а потом
занимался уже исключительно очередным заказом Пандалевского. За свою "Трассу
БАМ" он получил аж девяносто три рубля, на которые, мучимый непонятными
угрызениями, купил Тане добротные зимние сапоги.
зато какой! Дворец Пионеров, с почти гарантированным показом по телевидению.
В начале ноября Одиссей Авенирович вручил Ивану свою, как он выражался,
"наработку" и дал неделю сроку на "опоэтизацию" и общую доводку, поскольку
необходимо было еще время на подбор музыки, прохождение худсовета,
репетиции.
бабы-яги, волка, американского шпиона и примкнувшего к ним хулигана Коли,
затеяла украсть у деда Мороза мешок с подарками, чтобы и самим
попользоваться, и лишить детишек законной радости. На стороне добра
выступали пионеры Петя и Маша и храбрый зайчик Еврашка, первым узнавший о
злодейском заговоре и известивший о нем храбрых пионеров. После нескольких
хитрых маневров с обеих сторон добро получает неожиданное, но сильное
подкрепление в лице деда Мороза и Снегурочки и, ко всеобщей радости,
побеждает.
сценарий не принял. Придирок было много - к тексту, к музыке, к самой идее.
Особенно много нареканий вызвало имя храброго зайчишки, и не потому, что
"еврашка", если верить Далю, - это суслик и, следовательно, зайчиком быть не
может никак, а потому что в имени этом усмотрели намек на определенную
национальность, выводить которую на новогоднюю сцену, тем более в
положительном виде, не рекомендовалось категорически. Авторы получили только
предусмотренный договором аванс. Но тертый калач Пандалевский не растерялся,
поменял Еврашку на Фунтяшку и продал шедевр в ДК Пищевиков, так что
творческий коллектив в лице Одиссея Авенировича, Ивана и композитора Крукса
в денежном выражении даже выиграл против ожидаемого. Они немножечко отметили
это дело в Доме Журналиста, Иван пришел домой поздно и не вполне трезвый.
Таня уже спала и ничего не заметила.
Любовь", посвященную дню Восьмого Марта и показанную в предпраздничные дни
аж на четырех предприятиях легкой промышленности подряд, - отметили более
капитально, из ресторана поехали догуливать к Пандалевскому домой. Иван
проснулся в этом богатом доме, завернутый в пушистый коврик. Таня лежала в
больнице и ничего не знала, тем более что у Ивана хватило духу отказаться от
опохмелки, к вечеру привести себя в пристойный вид и перед самым закрытием
отделения примчаться к жене с конфетами и цветами.
не пришел домой ночевать, и отвыкшая от этого Таня глаз не могла сомкнуть, а
с утра кинулась, как бывало, обзванивать знакомых, больницы и морги. Хорошо
еще, что крепкий на голову Пандалевский, которому явно надоел загостившийся
соавтор, вечером лично привез Ивана домой на такси.
декламировать с ужасом наблюдавшей за ним Тане:
его, брыкающегося, в ванну и насильно влила в глотку три литра чуть розового
раствора марганцовки.
треугольнику кухня-туалет-кровать. Выпить чаю, проблеваться - и на Таню. Два
захода Таня выдержала, на третий решительно прогнала его, оделась и пошла к
техникумовской подруге. Под вечер она вдруг спохватилась, что Иван за это
время мог успеть сбегать за бутылкой. Когда она, запыхавшись и надсадно
кашляя, вбежала в квартиру, Иван мирно спал.
все: в каком виде притащил его сюда два года назад Рафалович, как его
привезли из колхоза, больницу, сеансы у нарколога. Иван клялся, божился,
бухался на колени, плакал. Под конец Таня тоже не удержалась от слез. Так
они и заснули, обнявшись, зареванные.
крепко стоя на ногах и лишь немного припахивая коньяком, Таня решила твердо:
надо Что-то менять. Обстановку, образ жизни... Вкрадчивую мысль, что
правильней всего было бы поменять мужа, она с негодованием гнала от себя.
Назад пути нет. Но мысль все возвращалась... Нет, на лето надо ехать туда,
где она еще могла ощущать себя прежней Таней - живой, энергичной,
притягательной. В Хмелицы, к Лизавете. И непременно с Иваном.
отличием и предложили продолжить обучение на подготовительном отделении
Инженерно-строительного института. Она согласилась. От вступительных
экзаменов ее освободили, и в середине июня она вновь была студенткой.
II
стояло уже над головой, значит, пора на дневную дойку. Забежав в дом за
подойником, она застала в накуренной горнице Ивана. Он лежал на кровати и со
страдальческим видом смотрел в потолок.
таскают. - Там комары... И вообще. Домой хочу.
деревенскую жизнь, будто и не уезжала никуда. Сенокос, корова, огород, в
свободную минутку купание, по субботам - баня. Иван же как приехал, так и
залег. Воды принести - и то чуть не палкой гнать приходилось. Про дрова и
говорить нечего: раз поколол с полчасика, потом весь день отлеживался. И все
жаловался: в доме скучно, на озере слепни заедают, в лесу комарье жрет, от
работы спина болит, от молока парного живот пучит, голова раскалывается
постоянно. Последнее он объяснял "кислородным отравлением" - дескать,
организм к свежему воздуху не привык - и лечился двойной дозой "Беломора".
Один раз собрался с духом, вылез на огород грядку прополоть - и выдергал
Лизавете половину свеклы и рядок картошки. На сенокос они его и не думали
звать - от греха подальше.
Таня видела, что дается сестре эта сдержанность нелегко и назревает скандал.
Тем более что наедине с Таней Лизавета в выражениях не стеснялась:
оказываются. Один дом пристраивает, другой в сарае с утра до ночи скребет,
сверлит, пилит - механику какую-то ладит, третий вон на горушке с кисточкой
сидит, природу нашу зарисовывает. Четвертого из лесу не вытащить - травы
всякие собирает, изучает, старух расспрашивает. И никто про них слова
плохого не скажет, все правильно: каждый к своему делу приспособлен. А твой
знай лежит да стонет, и то ему не так, и это не эдак! Как старик столетний,
честное слово! А на ряху посмотришь - да на нем пахать бы!..
писать, говорил, буду. Так давай пиши, кто ж мешает? А ты скажи мне, он хоть
раз тут открыл этот чемодан-то?
сложил рукописи. Тогда он с гордостью сообщил Тане, что решил возобновить
работу над одной большой вещью, которую начал еще в студенчестве и над
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Андреев Николай