Чтение 20–й страницы книги ~Возвращение блудной мумии~

— Вы не понимаете, насколько все это серьезно, — покачала головой она.

— Так объясните нам, — попросил Ник. — Сядьте в кресло, расслабьтесь, начните говорить и сами увидите, что все пойдет как по маслу.

Ван Аахен вяло, как тряпичная кукла, вновь опустилась в кресло.

Не выпуская ее руки, Миллендорф уселся на львиную шкуру у ее ног.

— Кто такая Джоанна Мастере? — спросила я.

— Джоанна Мастере? Так Родни говорил вам о ней? — нервно дернулась Эсмеральда.

— Немного, — соврала я. — Почти ничего.

— Так кто такая Джоанна Мастере? — вкрадчиво спросил Ник, накрывая свободной ладонью колено бурки-бурячки.

— Да так, одна женщина, — еле слышно ответила Эсмеральда. — Она уехала из Южной Африки несколько лет назад. Джоанна организовала в Кейптауне группу Творческой поддержки для художников, музыкантов и писателей.

Вытащив из сумочки фотографию Джейн с мандалой, я подошла к ван Аахен.

— Вы знаете эту женщину? Выхватив у меня снимок, Эсмеральда уставилась на него с выражением нескрываемого ужаса.

— Господи! — прошептала она. — Значит, это все-таки правда!

— Что правда? — мгновенно отреагировал Ник.

— Нет, — закричала ван Аахен. Вырвав руку из пальцев Миллендорфа, она разорвала снимок пополам.

— Нет, нет, нет, — стонала она, превращая останки фотографии в бумажное конфетти. Стон перешел в истерические рыдания.

— Убирайтесь! Убирайтесь! Убирайтесь! Я тронула Миллендорфа за локоть.

— Пойдем отсюда. Пусть она успокоится. Детектив задумчиво почесал в затылке.

— Хотел бы я знать, что ее так напугало, — задумчиво произнес он.

* * *

До дома машину вел Ник. Истерика, устроенная Эсмеральдой, слегка протрезвила его. Находясь под впечатлением последних событий, Миллендорф, к моему невыразимому облегчению, отказался от намерения давить всех встречных негров, так что до его особняка мы добрались без приключений.

Потеря фотографии меня не слишком расстроила, поскольку еще в Барселоне на всякий пожарный случай я сделала несколько копий. Несмотря на то что ван Аахен так ничего толком и не сказала, загадка понемногу начала проясняться.

Теперь я была уверена, что Джоанна Мастере и Джейн Уирри — одно и то же лицо. Также было очевидно, что Джейн что-то натворила в Кейптауне, из-за чего была вынуждена сменить имя и фамилию и сбежать из Южной Африки.

Родни не был лично знаком с Джейн, но мог слышать о Джоанне Мастере и ее тайне от Эсмеральды или еще от кого-нибудь. Очевидно, Вэнс вспомнил нечто связанное с Джейн в тот момент, когда Уирри читала главу о своих предках — розенкрейцерах, тамплиерах и прочих исторических личностях.

Используя в формируемых ею группах стандартный трюк с автобиографией, мадам Творческий Блок, сменив фамилию и имя, то ли поленилась, то ли не захотела вносить изменения в столь впечатляющую историю своей жизни.

Знакомая песня про барона де Босолейла, ясновидящую Вивиан и пастуха-чудотворца Корнелиуса Маккормика насторожила Родни, наведя его на нежелательные для Джейн размышления. Чтобы окончательно утвердиться в обоснованности своих подозрений, Вэнс позвонил бурке-бурячке и сразу после этого принялся шантажировать Уирри. Жаль, что я так и не узнала, какую информацию Родни искал в южноафриканских газетах.

В свете истории с шантажом логичнее всего было бы предположить, что именно Джейн убила Вэнса. То, что найденный в пещере волос ей не принадлежал, ничего не доказывало. Этот волос там мог оставить кто угодно и когда угодно. Ладно, допустим, что это Уирри прикончила Родни. Кто же тогда задушил мадам Творческий Блок и устроил обыск в ее доме?

А что, если Эсмеральда после разговора с Вэнсом проговорилась кому-нибудь о том, что Джоанна Мастере, превратившаяся в Джейн Уирри, перебралась в Барселону? Слухи имеют противоречащее всем законам физики свойство распространяться с околосветовой скоростью, а в Кейптауне наверняка должна была найтись парочка-тройка человек, здорово сердитых на правнучку ясновидящей Вивиан, — иначе вряд ли бы ей потребовалось убегать из Южной Африки и обзаводиться фальшивыми документами.

Некий агрессивно настроенный субъект, очень сердитый на Джоанну Мастере, вполне мог лично отправиться в Испанию, чтобы убить ее. Если же у этого агрессивно настроенного субчика водились денежки, не исключено, что он, не желая марать руки, подослал к ней наемного убийцу.

Интересно, почему ван Аахен так испугалась, увидев фотографию Джейн?

"Господи! Значит, это все-таки правда!” — воскликнула бурка-бурячка, и сразу после этого у нее началась истерика.

На вопрос о том, кто такая Джоанна Мастере, Эсмеральда отреагировала гораздо спокойнее. Значит, дело было не столько в Уирри, сколько в изображенной на снимке мандале Бесконечного Света.

Несмотря на то что мне страшно хотелось спать, я решила поделиться своими соображениями с Ником.

— Не исключено, что талисман Блаватской хранился у кого-то, живущего в Кейптауне, а Джейн украла его. В этом случае ее вполне мог убить хозяин мандалы, — изложила я свою версию происходящего.

— Темное это дело, — покачал головой Мил-лендорф. — Ты уверена, что стоит влезать в него? Ван Аахен смертельно напугана, налицо уже два трупа. Не забывай, что я обещал Марио присматривать за тобой. Если тебя прикончат, я буду плохо выглядеть в глазах друга.

— Значит, единственное, что тебя беспокоит, — это долг перед приятелем по легиону, — обиделась я.

— Не передергивай, — поморщился Ник. — И не пытайся сменить тему. Попробуй хоть раз в жизни прислушаться к голосу разума. Почему бы нам не прийти к компромиссу: я устрою тебе роскошный вояж по Южной Африке, а ты взамен перестанешь совать свой излишне любопытный нос куда не следует. Только представь — Сан-Сити, Крюгер-парк, сафари, путешествие на каяках по Оранжевой реке, заповедник Салмонсдам, виндсерфинг в Фолс-Бэй, восхождение на Столовую гору и прочие экзотические удовольствия. Если хочешь, даже охоту на черномазых тебе организую. Это, конечно, запрещено законом, но кто в Южной Африке обращает внимание на закон? У меня есть пара великолепных снайперских винтовок.

— Только вот этого не надо, — взмолилась я. — Не для того я летела в Южную Африку, чтобы палить из винтовки по неграм. И сафари я тоже не хочу. Я вообще не стреляю по живым мишеням.

— Женщина, — с сожалением вздохнул Миллендорф. — Ничего-то ты в жизни не понимаешь.

— И не говори, — согласилась я.

— Ладно, не хочешь сафари — дело твое. А как насчет всего остального? Неужели ты откажешься от стольких удовольствий ради того, чтобы добровольно сунуть голову в петлю, расследуя убийство жалкого английского альфонса и эзотерической шарлатанки?

— Разве тебе самому не интересно это расследование?

— Мне? — удивился Ник. — Нисколько. По-твоему, я похож на идиота-тинейджера, начитавшегося детективов о Шерлоке Холмсе? Свою дозу адреналина я успел получить в Иностранном легионе и с тех пор за лишними проблемами не гоняюсь. Я богат, молод, здоров, привлекателен, и мне нет дела ни до Родни Вэнса, ни до Джейн Уирри с ее предками-тамплиерами. Уверяю тебя, я не имею ни малейшего намерения портить себе жизнь из-за пары жалких англичан.

— Наверное, ты прав, — согласилась я. — Действительно, чего ради я нарываюсь на неприятности? Если честно, убийство Родни скорее стало для меня предлогом, чтобы забросить на недельку-другую работу и попутешествовать в свое удовольствие. Мне до чертиков надоело писать книги.

— Вот и умница, — обрадовался Миллендорф. — Даже не ожидал, что ты так быстро согласишься. К сожалению, здравомыслящие женщины встречаются даже реже, чем белые носороги. Выспись как следует, а завтра с утра мы решим, что делать. Как насчет того, чтобы начать со Столовой горы?

— Ты прямо читаешь мой мысли, — кивнула я.

* * *

Проснувшись около десяти часов утра, я приняла душ и спустилась вниз. Из-за перегородки, соединяющей холл с офисом Ника, доносился голос Миллендорфа, говорившего на африкаанс. Не желая ему мешать, я задержалась у двери, вслушиваясь в изобилующие двойными гласными непривычные созвучия, напоминающие причудливую смесь английского и немецкого языков.

— Джоанна Мастере, — отчетливо произнес Миллендорф.

Дальше снова полились незнакомые слова. “И этот парень вчера вечером уверял меня, что ему не нравится нарываться на неприятности”, — усмехнулась я.

Услышав, как Ник повесил трубку, я толкнула дверь и вошла в помещение агентства.

— Наводишь справки о Джоанне Мастере? — поздоровавшись, ехидно поинтересовалась я. — Уж не ты ли вчера с пеной у рта убеждал меня позабыть об этом деле?

— Тебе говорили, что подслушивать нехорошо?

— А обманывать хорошо?

— Я вовсе не наводил справки. Так, поинтересовался, из чистого любопытства. Мы же решили не заниматься этим делом, верно?

— Верно.

— Собирайся. Тебя ждет завтрак в знаменитом винном погребке Бошендаал, самом старом в Кейптауне. Оттуда мы поедем на Столовую гору.

— Здорово. Так что ты узнал о Джоанне?

— Пока ничего. Не беспокойся. Я не собираюсь утаивать от тебя информацию. Мне известно, насколько женщины любопытны.

— Но все-таки не настолько, как мужчины, — усмехнулась я.

* * *

Свернув с Клооф-Некроуд на Тафельберг, Ник остановил “Рейндж Ровер” на просторной стоянке у канатной дороги.

Несмотря на воскресный день, туристов оказалось не так уж много, вероятно, в связи с тем, что в Южной Африке уже наступила зима. Шесть минут, пока длился подъем на вершину, я наслаждалась великолепием окружающего пейзажа, а потом кабинка плавно затормозила у края гладкой, как бильярдный стол, равнины, вознесенной над Кейптауном на более чем километровую высоту.

Точно в тот момент, когда я ступила на землю, словно приветствуя нас, на Сигнальном холме выстрелила пушка, отмечая наступление полудня.

Погода была божественной, небо — лазурным безоблачным, а воздух — прозрачен и настолько чист, что за простирающимися до горизонта Капскими равнинами можно было разглядеть величественные очертания гор Голландских Готтентотов. С противоположной стороны открывался не менее захватывающий вид на снежно-белые пляжи с черными вкраплениями зализанных волнами скал, казавшихся огромными зловещими птицами, присевшими отдохнуть у бирюзовой кромки океана.

Рощи эндемичных серебряных деревьев сменялись юкками и бугенвиллеями, среди жестколистных темно-зеленых кустов, красуясь, как манекенщицы на подиуме, буйно цвели дикие орхидеи. Словно позабыв о том, что стоит зима, над ними кружились огромные яркие бабочки, сами напоминающие ожившие цветы.

Расположенный неподалеку от канатной дороги ресторан побаловал нас миниатюрными жареными осьминогами с зеленью, фаршированной креветками рыбой-ангелом и восхитительным фруктовым салатом.

— Все время забываю спросить, — обратилась я к Нику. — Как ты оказался в испанском Иностранном легионе? Судя по тому, что ты свободно говоришь на африкаанс, в тебе должна быть бурская кровь, и в то же время ты прекрасно владеешь кастельяно (Кастельяно — государственный язык Испании.). Ты специально учился языку? — Мой дед, тот самый, что оставил мне кровать с балдахином, был испанцем, — пояснил Ник. — Он и научил меня языку. Отец был буром, но носил немецкую фамилию, а мать была англичанкой. В испанский Иностранный легион я подался отчасти в поисках приключений, отчасти под влиянием деда. Он постоянно капал мне на мозги, что только десантник-спецназовец может считать себя настоящим мужчиной.

— Меня всегда занимал вопрос, чем настоящий мужчина отличается от ненастоящего. Может, объяснишь?

— Наш сержант утверждал, что настоящий мужчина должен пахнуть вином и женщинами, а на завтрак съедать, как минимум, льва вместе с когтями и хвостом, — усмехнулся Ник. — По праздникам львов можно было для разнообразия намазывать мармеладом.

— Насчет этого Марио меня уже успел просветить.

— Если мы принимали душ и пользовались после бритья одеколоном, сержант обзывал нас трусливыми гомиками и жалкими педерастами, поскольку мы теряли дух настоящих мужчин. Он считал, что от мужчины должно за версту нести тигром, чтобы один запах его разил врага наповал.

Я поежилась.

— В таком случае я, пожалуй, предпочту мужчин ненастоящих. Кстати, в России тоже есть поговорка, что настоящий мужчина должен быть свиреп, волосат и вонюч.

— А знаешь, как лечатся настоящие мужчины?

— Лечатся? От чего?