быть...
подбородка подозвала Фила. - Оно и наполовину не закончено. Мы еще
увидимся. - Стоя в дверях, она оглянулась на пожилого человека за
письменным столом, угрожая ему своей непреклонной жизнеспособностью. - А
может быть, и нет, - продолжала она. - Я обойдусь своими силами. Не нужна
мне ваша полиция. - Полицейские в приемной беспокойно задвигались, кто-то
засмеялся, кто-то уронил банку с сапожной мазью. - У меня есть друзья.
послушно сопровождали своих жен к торговцам рыбой, они несли на пляж
детские ведерки, они слонялись вокруг баров, ожидая часа открытия, они
платили пенни за то, чтобы посмотреть в стереоскоп "Ночи любви" на молу.
Ей стоило только обратиться к кому-нибудь, потому что на стороне Айды
Арнольд была правда. Веселая, здоровая, Айда могла даже немного развлечься
с лучшими из них. Она любила позабавиться, не стесняясь, несла свою пышную
грудь по Олд-Стейн, но достаточно было взглянуть на нее, чтобы сразу
понять: на эту женщину можно положиться. Она не станет сплетничать вашей
жене, не станет напоминать вам на следующее утро то, что вы хотели бы
забыть; честная и добрая, она принадлежала к людям многочисленного
среднего, уважающего законы класса; ее развлечения были их развлечениями,
ее суеверия их суевериями (дощечка на колесиках, царапающая полировку
стола, и соль, брошенная через плечо), и ее человеколюбие было такое же,
как у всех...
бегов.
знаешь, что еще может произойти.
После того что написал врач?
жилыми домами.
прозвучала тоска. Он сказал: - Не можем мы теперь... просто пойти
ненадолго на мол, Айда?
остановилась там, где обычно стояли мелочные торговцы, напротив
"Аквариума" и женского туалета.
она смотрела на красные и зеленые огни светофора, на машины, мчавшиеся по
полю ее битвы, и составляла планы, выстраивала свои войска, а на
расстоянии пяти ярдов от нее стоял Спайсер, ожидая неприятеля. Только
легкое сомнение смущало ее уверенность в успехе. - Эта лошадь должна
выиграть, Фил, - сказала она. - Иначе мне не продержаться.
начались бега, он не чувствовал бы себя так скверно, не думал бы так много
о Хейле. Больше всего его угнетало заключение медицинской экспертизы:
"Смерть от естественных причин", а ведь он своими глазами видел, как
Малыш... Здесь было что-то не так, здесь было что-то подозрительное. Он
говорил себе, что не испугался бы допроса в полиции. Хуже всего было
неведение, эта обманчивая безопасность после такого заключения судьи на
дознании. Где-то была ловушка, и целый длинный летний день Спайсер
беспокойно бродил, пытаясь обнаружить признаки неблагополучия: он побывал
у полицейского участка, у места, где это свершилось, прогулялся даже до
кафе Сноу. Он хотел удостовериться в том, что сыщики ничего не предприняли
(он знал в лицо каждого полицейского в штатском из брайтонской полиции),
что никто из них ничего не выпытывал и не слонялся там, где ему незачем
было слоняться. Он знал, что все это просто нервы. "Я успокоюсь, когда
начнутся бега", - говорил он себе, словно человек, у которого отравлен
весь организм, а он думает, что выздоровеет, если ему вырвут зуб.
навеса, куда принесли убитого Хейла, бледного, с воспаленными глазами и
пожелтевшими, от никотина, кончиками пальцев. На левой ноге у Спайсера
была мозоль, и он слегка хромал, волоча ногу в ярком оранжево-желтом
башмаке. Вокруг рта у него высыпали прыщи, и причиной этому тоже была
смерть Хейла. От страха у него нарушилось пищеварение, поэтому и появились
прыщи: так бывало всегда.
сторону: это тоже было опасное место. Солнце било в большие зеркальные
стекла и, отражаясь, падало на него, как свет автомобильных фар. Проходя
мимо кафе, он покрылся мокрой испариной. Какой-то голос произнес:
рядом с ним на набережной, прислонившись к зеленому барьеру над прибрежной
полосой гальки. Он резко повернул вспотевшее лицо.
лиловатом костюме, с плечами наподобие вешалки для платья и узкой талией.
изменился...
прямее, и на нем были шрамы. Когда-то он был евреем, но парикмахер и
хирург сделали свое дело.
будете говорить мне "сэр". Я - правая рука Коллеони.
Пинки узнает, что ты вернулся.
волоча по тротуару свой оранжевый башмак; мозоль его стреляла острой
болью. Он слышал хохот Крэба у себя за спиной. Его преследовал запах
дохлой рыбы, он был больной человек. "Полицейский участок", "полицейский
участок" - эти слова, словно гнойник, изливали свой яд на его нервы. Когда
он пришел в пансион Билли, там никого не было. Он с трудом поднялся по
скрипучей лестнице, мимо подгнивших перил, в комнату Пинки: дверь была
открыта, пустота отражалась в висячем зеркале; никакой записки, крошки на
полу - все выглядело так, как бывает в комнате, из которой кого-то
неожиданно вызвали.
даже записки, которая могла бы сто успокоить. Никакого предупреждения. Он
посмотрел вверх и вниз, мозоль стреляла через все его тело прямо в мозг, и
вдруг он увидел в зеркале собственное лицо: жесткие черные волосы,
седеющие у корней, мелкие прыщи, воспаленные глаза, и ему показалось, что
перед ним кинокадр крупным планом, что такое лицо может быть у доносчика,
у полицейского шпика.
человек, чтобы предать, - подумал он. - Пинки, Кьюбит и Дэллоу - мои
друзья. Я не стану доносить на них, хотя ведь не я совершил убийство. Я с
самого начала был против этого; я только раскладывал карточки. Я только
был в курсе дела". Спайсер стоял на верхней площадке лестницы, глядя вниз,
на шаткие перила. "Я скорее на себя руки наложу, чем донесу", - говорил он
шепотом пустой площадке, но на самом деле знал, что у него не хватит
храбрости промолчать. Уж лучше; смыться отсюда, и он с тоской подумал о
Ноттингеме и о баре, который он там знал, о баре, который он когда-то
надеялся купить, если накопит деньги. Хороший город Ноттингем, воздух там
чистый, нет этой соли, разъедающей сухие губы, и девушки там добрые. Если
бы он мог выбраться отсюда... Но они ни за что его не отпустят: он знает
слишком много о слишком многом. Теперь он всю жизнь должен оставаться в
этой банде; он посмотрел на уходившую вниз лестницу, на крошечную
переднюю, на дорожку из линолеума, на полочку со старомодным телефоном
возле двери.
страхом и подозрением. Он не мог вынести больше ни одного плохого
известия. Куда это все подевались? Неужели сбежали без предупреждения и
оставили его одного? Даже Фрэнка не было в первом этаже. Пахло паленым,
как будто он оставил где-то горячий утюг. Телефон все звонил и звонил.
"Пусть себе звонят, - подумал он. - В конце концов им надоест; почему я
один должен делать всю работу в этой проклятой лавочке?" Звонки не
прекращались. Кто бы это ни был, ему, видно, не скоро надоест. Он поднялся
на верхнюю площадку и угрожающе посмотрел вниз на эбонитовый предмет,
распространяющий звон по притихшему дому.
он собирался произнести перед Нинки и другими, - что я становлюсь слишком
стар для этой игры. Мне пора на покой. Поглядите на мои волосы. Я ведь уже
поседел, правда? Мне пора на покой.
Корнев Павел
Буджолд Лоис
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Шилова Юлия