пойти в баптистскую, где преподобный Брустер служит - в Файв Пойнст, угол
Майо-стрит и Омаха-авеню. Я сам туда хожу. Нам преподобный Брустер очень
нравится - большого ума человек.
"Файв Пойнтс" и что Майо-стрит - его главная улица. Второй Национальный
Банк вел там дела по закладным, и ему несколько раз приходилось туда
ездить, но он ничего там не увидел. О "преподобном Брустере" он слышал
впервые в жизни, и когда Уош снова принялся за его туфли. Нийл с шутливой
непринужденностью белого человека произнес:
чернокожего проповедника.
призвук деланного южного акцента:
от Колумбийского университета.
степени?
кажется, смеется надо мной!"
завтрак Ассоциации Ветеранов Войны. Он вспомнил небылицы, которые плел в
Миннесотском Историческом обществе, и подумал, что становится искушенным
лжецом.
ничем не отличалась от любой торговой улицы мещанской окраины, тот же
затрапезный вид, те же крикливые фасады деревянных магазинов с грубо
намалеванными вывесками. В квартале между Денвер- и Омаха-авеню были две
аптеки, совсем похожие на привычные глазу сокровищницы Сильван-парка, с
такой же выставкой бутылок минеральных вод, молитвенников, аспирина,
резиновых душей и неизбежного "Знамени фронтира". Кооперативная
Продуктовая Лавка, бакалейный магазин "Старая Англия", магазин
электрооборудования с реставрированными радиоприемниками на витрине - все
напоминало ему англосаксонский город Гранд-Рипаблик; напоминала его и
Мясоторговля Люстгартена - старенький жилой дом, где первый этаж был
наспех перелицован под торговое помещение, а во втором сушилось на
веревках хозяйское белье. Но вся эта знакомая сутолока сразу стала Нийлу
чужой, как только он осознал, что в многолюдной толпе на тротуарах не
видно ни одного белого лица.
здоровенные негры-рабочие, смотревшие на него недружелюбно, как на
непрошеного гостя, - чем он, в сущности, и был; говорили они больше на
диалекте Крайнего Юга, которого он не мог понять. Дальше навстречу попался
молодой парень в ультрамодном костюме: желтая спортивная куртка, яркие
брюки, остроносые ботинки и черная шляпа с широкими полями. Еще дальше шли
по мостовой двое пьяных, обнявшись и распевая громкими голосами, а там
появилась, наконец, и классическая "чернокожая нянюшка" с пухлым
шоколадным лицом, осклабившимся из-под желтой с красным косынки.
оштукатуренными коттеджами с аккуратным палисадничком перед каждым
начинаются такие трущобы, что трудно было поверить, неужели может
существовать что-либо подобное в штатах просвещенного Севера: лачуга на
лачуге, в три, в четыре ряда, покосившиеся собачьи конуры, в каких ни одна
уважающая себя собака не стала бы жить, с обломком железной трубы на
крыше. На всем свободном пространстве между лачугами копошились вперемешку
собаки, куры и голые коричневые ребятишки.
должны будут переехать сюда?"
нем, когда он проходил мимо закусочной на Бил-стрит и видел в запотевшем
окне темные пятна лиц, со злобой обращенных к белому человеку, туристом
явившемуся в их трущобную глушь; когда он поравнялся с ночным клубом
"Буги-Вуги" и вспомнил, что хозяин его - тот самый приятель Белфриды,
сардонический Борус Багдолл, что насмеялся над Кингсбладами в их
собственной кухне. Прежде в этом доме помещался магазин; теперь всю
витрину занимала морская раковина из позолоченного гипса, а в ней, в венке
из серебряных еловых шишек, перевитых ядовито-зелеными лентами,
красовалась огромных размеров фотография почти нагой черной танцовщицы.
во время войны, и ему казалось, что каждое темное лицо, каждая
покосившаяся стена дышит ненавистью к нему, и так будет всегда, и незачем
ему было приходить сюда.
на шестой минуте чары рассеялись и он увидел себя среди толпы, ничем не
отличающейся от любого сборища благочестивых американских горожан, кроме
разве того, что лица тут были более заметно обласканы солнцем.
ожидании, когда колокол призовет их в церковь: благодушные, чисто выбритые
мужчины в воскресных костюмах, таких, какие и принято надевать в
воскресенье; матери семейств, беспокойно худые или уютно дебелые, с
разговорами о том, что пишет из армии сын; мальчики в чересчур тесных
башмаках, отмытые до сверхъестественной воскресной чистоты, и девочки,
щеголяющие великолепием воскресного наряда; почтенные старцы, на чьих
гравюрных ликах запечатлена долгая и праведная жизнь; жизнерадостные
младенцы, которые еще не знают, что они негры, и воображают себя просто
младенцами.
речи любого жителя Миннесоты; они тоже смотрели на Нийла чуть недоверчиво,
но он уже не чувствовал себя непрошеным гостем, как перед праздными
насмешниками на Бил-стрит.
строением с нелепой крошечной колоколенкой. В узкие окна, деревянные
переплеты которых суживались кверху в робком подражании готике, вставлены
были цветные стекла с библейскими текстами. На этом попытки возродить
готический стиль оканчивались.
крыльца; Нийл нерешительно последовал за остальными.
на божий храм. Стены были облицованы сухой штукатуркой, аккуратно прибитой
гвоздиками с красными шляпками, и такие же аккуратные и серые тянулись
прямые ряды скамей. На стенах висели таблички с текстами, золотом по
черному, и картина, изображающая черного святого Августина Карфагенского.
Впереди, на возвышении, уже собрался хор, девять девушек в черных мантиях
и четырехугольных шапочках. У двух девушек кожа была молочной белизны.
в презрении к языческим побрякушкам Рима, явился импровизированный алтарь,
покрытый обшитой кружевом скатертью, и на нем крест, украшенный
поддельными драгоценными камнями.
в приемной незнакомого врача. Вдруг они рассердятся, попросят его уйти? Но
служитель, уже спешивший к нему на цыпочках, негр с черным, как черный
шелк, лицом, с приплюснутым носом и толстыми губами, улыбался так ласково,
словно хотел сказать, что в божьем доме все друзья. На нем был
иссиня-серый костюм в елочку - точно такой, как последняя обновка доктора
Кингсблада. Он вежливо дотронулся до локтя Нийла, повел его по проходу,
остановился, сделал церемонный приглашающий жест, и негритянская карьера
Нийла обогатилась новым достижением: он сел между двумя чернокожими
людьми, и ему показалось, что это люди как люди.
торопливой безмолвной молитве и не обратила на него никакого внимания;
справа оказался крупный мужчина, черный, как уголь, вероятно, плотник или
маляр, который приветливо улыбнулся в ответ на смущенный кивок Нийла.
заглавие проповеди: "Избавление от погибели". Что это будет - какая-нибудь
убогая, смехотворная негритянская чепуха, невзирая на пышное, хоть и
сомнительное, ученое звание проповедника, или же просто еще одна порция
той безвкусной баптистской жвачки, которую Нийл привык потреблять
(примерно раз в месяц) с самого раннего детства?
доктор Ивен Брустер. Он замер в короткой рассчитанной паузе, чтобы обвести
глазами всю свою паству, и вопросительным взглядом задержался на Нийле. Но
если и была некоторая театральность в его выходе, в следующее мгновенье
она уже исчезла; доктор Брустер запросто поздоровался с хором, шепнул
что-то подоспевшему служителю (Нийл испугался, уж не на его ли счет) и
прошел к кафедре, - духовный пастырь в своем храме, уверенный и спокойный.
японская лакированная шкатулка, и у него были курчавые волосы,
приплюснутый нос, выпяченные губы, покатый лоб - все классические приметы
негра с примелькавшихся Нийлу популярных картинок, изображающих, как
черный бездельник нападает на доброго белого полисмена. Именно при взгляде
на таких, как он, падают в обморок лилейно-нежные белые леди, и хотя Нийл
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Акунин Борис