Чтение 20–й страницы книги ~Большая скука~

действие которой перенеслось уже в спальню, а там в кухню и даже ванную.
Конечно, без моего участия.

Маргарита была не настолько легкомысленной, чтобы умиляться при виде
какого-то холодильника. И если все же делала вид, что восхищена всем этим,
то лишь для того, чтобы досадить мне: "Погляди, мол, как люди живут!" Вот
что означал весь этот спектакль. В последнее время Маргарита не упускала
случая, чтобы дать понять, что мы не живем как надо. Другие люди как люди,
а мы...

Хочется заметить в свое оправдание, что даже в пору юности, когда
бываешь особенно нетерпим ко всякого рода условностям, даже и тогда я не
восставал против удобств, лишь бы эти удобства не вызывали массу
неудобств. Не отказывался я и от бытовой техники, полагая, что делать это
так же глупо, как и преклоняться перед нею. А Тодоров чуть ли не
боготворил бытовую технику - он демонстрировал свои холодильники и бойлеры
с такой любовью и гордостью, будто был обладателем сокровищ Лувра.

- Да, у вас не обстановка, а чудо, - сделала заключение Маргарита
после того, как экскурсия по квартире окончилась.

- Если человек не в состоянии справиться с устройством собственной
квартиры, как же ему тогда справляться с устройством общества! - скромно
заметил хозяин.

- Скажите об этом Эмилю.

- В сущности, ваша специальность - торговля, если не ошибаюсь... -
заметил я просто для того, чтобы уточнить, в каком именно секторе Тодоров
печется об устройстве общества.

Однако хозяин, явно задетый, истолковал мое замечание несколько
иначе.

- Но ведь без торговли общество...

- Оставьте! - прервала его Маргарита. - Эмиль презирает все
профессии, кроме своей собственной.

Быть может, в ту пору мне была свойственна некоторая самонадеянность,
но это не помешало мне почувствовать после реплики Маргариты, что я
начинаю сдавать позиции. Правда, я и не собирался участвовать в каком бы
то ни было состязании. Вступать в борьбу за женщину почти в одинаковой
мере унизительно и для тебя, и для женщины, которая должна потом послужить
вещественным вознаграждением победителю. Это напоминало мне сиротский дом,
где надзирательница иногда говорила: "Кто будет вести себя примерно,
получит на обед рисовую кашу с молоком".

- Я уважаю героические профессии, но считаю, что не только они
являются обладателями патента на героизм, - заявил Тодоров.

- Зря вы сердитесь, - успокаивал я его. - Я нисколько не претендую на
звание героя.

- Я неточно выразился. Мне хотелось сказать, что круг людей,
защищающих интересы родины, гораздо шире, чем вы думаете, и не
ограничивается только той областью, где вы служите.

- Совершенно верно, - кивнул я. - Если защита родины будет
ограничиваться лишь нашими служебными обязанностями, то родине не
позавидуешь.

Эта моя уступчивость приподняла настроение хозяина, и он стал
излагать свои мысли о значении торговли - внешней и внутренней - конечно,
в самых общих чертах. Вообще Тодоров говорил со мной добродушным и
чуть-чуть нравоучительным тоном, пытаясь втолковать мне, без особой
надежды на успех, некоторые азбучные истины.

- И все-таки внешняя торговля во многих отношениях заманчивей, -
осмелился я заметить.

Однако, учуяв грозящую опасность, Маргарита поспешила воскликнуть:

- Какое роскошное зеркало!..

- Особенно когда видишь в нем ваше отражение, - галантно добавил
хозяин.

Затем подали кофе и конфеты.

Шесть часов. Черно-белый пароход исторгает надрывный, решительный
рев, словно готовится пересечь океан, хотя рейс до Мальме длится не более
часа. Грохот машин становится сильней, и корабль медленно отделяется от
причала. Дороти стоит на палубе в очень красивом платье в белую и синюю
полоску. Разве мыслимо морское путешествие без такого платья? Она
вскидывает на прощание руку, и мы с Грейс отвечаем ей с берега тем же.

К счастью, пассажирский пароход быстро исчезает за товарными судами,
так что уставшие от махания руки теперь могут отдохнуть.

- Возьмем такси? - спрашиваю у секретарши, стоящей возле меня, как
истукан.

- Зачем? Мистер Сеймур живет совсем рядом.

Пройдя метров сто по набережной, сворачиваем на широкую тихую улицу.
На углу высится отель в современном стиле. На его фасаде, облицованном
гранитом, неоновая вывеска: "Кодан".

- До чего унылый вид... - произносит Грейс.

- Вы слишком нелестно отзываетесь о моем отеле.

Я действительно перекочевал сюда, притом всего час назад. Верно,
окрашенный масляной краской фасад отеля "Англетер" значительно эффектнее
этого. Но я не могу себе позволить идти на такие разорительные траты
только из-за степени белизны фасада и из-за стиля мебели.

- Я не про отель говорю, а про это вот здание, - уточняет женщина.

Возле самого отеля высится огромное складское помещение почти
зловещего вида - бесчисленные окна, закрытые ржавыми ставнями, мрачные
островерхие башни.

- До чего унылый вид... - повторяет Грейс.

- Никак не подозревал, что вы склонны придавать значение внешнему
виду.

Секретарша не отвечает, продолжая идти ровным, почти солдатским
шагом.

- Вот, например, ваш внешний вид и то, как вы держитесь, нисколько не
согласуются с вашим именем, - откровенно говорю я, ибо, насколько я знаю
английский, слово "грейс" значит "грация".

- Человек не сам себе выбирает имя. Имя вам навязывают родители, а
поведение обусловливает профессия, - сухо замечает женщина.

- Только ваше поведение более свойственно секретаршам, которым уже за
пятьдесят, стройным, как гладильная доска, и жалующимся на несварение
желудка.

Грейс молчит.

- Я даже подозреваю, что и эти вот ваши очки вам совершенно ни к
чему.

- О, у них всего полдиоптрии, - небрежно бросает женщина, глядя перед
собой.

- А по-моему, и того меньше.

И, прежде чем она успела возразить, добавляю:

- Удивительно, как он не заставил вас имя свое сменить.

Секретарша несколько огорошенно смотрит поверх очков, потом неловко
бормочет:

- Не понимаю, что вы хотите сказать.

- Конечно, нельзя не признать, вам присущи какие-то черты
женственности, - говорю я. - Но чтобы их обнаружить, надо хорошенько
присмотреться.

- Интересно, как это вы сумели присмотреться ко мне, когда были так
заняты Дороти?

- При должной организации на все найдется время.

- У вас, видать, организация четкая. Не успели проводить свою бывшую
приятельницу, а уже занялись поисками будущей.

- Еще нет. Займусь несколько позже. И вероятно, не в подозреваемом
вами направлении.

Эта дружеская пикировка продолжается до самой квартиры Сеймура. Она
находится в бельэтаже старинного особняка, скрывающегося за высокими
деревьями. Грейс дергает за ручку звонка, падающую из латунной львиной
пасти. Но так как изнутри никто не отвечает, женщина еще два-три раза
дергает хищника за язык.

- Странно. Говорил, что будет ждать нас тут, и... Ничего. В таком
случае мы сами его подождем.

Секретарша достает из сумочки ключ и отпирает дверь.

- Прошу.

Комнаты, по которым мы проходим, кажутся нежилыми. Окна плотно
зашторены массивными бархатными занавесями, старинная мебель в белых
чехлах, над мраморными каминами огромные мутные зеркала. Похоже, что
здешних обитателей давным-давно нет в живых.

- Ваш шеф тоже живет в довольно-таки мертвящей обстановке, - замечаю
я, следуя за Грейс, которая зажигает свет и открывает двери.

- Владелец этой квартиры, один наш знакомый, постоянно в разъездах.

Наконец мы попадаем в помещение, с виду более жилое: занавеси на
окнах раздвинуты, мебель без чехлов, на небольшом столике стоят бутылки и
бокалы, на диване разбросаны газеты. Это нечто вроде кабинета или
библиотеки: вдоль двух стен до самого потолка устроены стеллажи, сплошь
заставленные книгами в старинных кожаных переплетах.

- Выпьете чего-нибудь? - спрашивает Грейс.

- Почему бы нет?

- Тогда поухаживайте за собой.

Торопливо убрав газеты, Грейс, однако, не садится на диван, а
опускается в кресло и тут же замирает в своей обычной позе безучастной
сосредоточенности, как бы готовая стенографировать. От нечего делать
приближаюсь к столику и наливаю в высокий, вроде бы чистый бокал немного
виски. Закурив сигарету, беру бокал и также устраиваюсь в одном из кресел.
Мой взгляд, минуя строгое лицо секретарши, устремляется в окно, где на
фоне серого полуденного неба темнеют высокие деревья.

- Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску, - устанавливает
Грейс.