Чтение 20–й страницы книги ~Бриллианты для диктатуры пролетариата~

Если Аванесов скоро приедет, покажите ему тоже.

С коммунистическим приветом.

Ленин"

"Попробуйте сопоставить с обычным, ходячим понятием

"революционера" лозунги, вытекающие из особенностей переживаемой

полосы: лавировать, отступать, выжидать, медленно строить, беспощадно

подтягивать, сурово дисциплинировать, громить распущенность...

Удивительно ли, что некоторых "революционеров", когда они слышат это,

охватывает благородное негодование, и они начинают "громить" нас за

забвение традиций Октябрьской революции, за соглашательство с

буржуазными специалистами, за компромиссы с буржуазией, за

мелкобуржуазность, за реформизм и прочее и тому подобное?"

"Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех

и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих веревках. И я еще не

потерял надежды, что нас когда-нибудь за это поделом повесят...

Почему не возможен приговор типа примерно такого: ...объявляем

виновными в волоките, безрукости, в попустительстве бюрократизму и

объявляем строгий выговор и общественное порицание, с

предупреждением, что только на первый раз так мягко караем, а впредь

будем сажать за это профсоюзовскую и коммунистическую сволочь - суд,

пожалуй, помягче выразится - в тюрьму беспощадно..."

"В 1921 году на III конгрессе (Коминтерна. - Ю. С.) мы приняли

одну резолюцию об организационном построении коммунистических партий

и о методах и содержании их работы. Резолюция прекрасна, но она

насквозь русская, то есть все взято из русских условий. В этом ее

хорошая сторона, но также и плохая. Плохая потому, что ни один

иностранец прочесть ее не сможет... она слишком длинная. Таких вещей

иностранцы обычно не могут прочитать... Если в виде исключения

какой-нибудь иностранец ее поймет, то он не сможет ее выполнить... У

меня создалось впечатление, что мы совершили этой резолюцией большую

ошибку... Резолюция отражает наш российский опыт, поэтому она

иностранцам совершенно непонятна, и они не могут удовлетвориться тем,

что повесят ее, как икону, в угол и будут на нее молиться. Этим

ничего достигнуть нельзя. Они должны воспринять часть русского опыта.

Как это произойдет, этого я не знаю..."

"Вся работа правительства... направлена к тому, чтобы то, что

называется новой экономической политикой, закрепить законодательно в

наибольшей степени для устранения всякой возможности отклонения от

нее"

"Об образовании СССР. Одну уступку Сталин уже согласился

сделать.

1. Сказать вместо "вступления" в РСФСР "формальное объединение

вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии".

Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя

равноправными с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим

в новый союз, новую федерацию..."

"Объявить строгий выговор Московскому комитету за послабления

коммунистам... Подтвердить всем губкомам, что за малейшую попытку

"влиять" на суды в смысле "смягчения" ответственности коммунистов ЦК

будет и с к л ю ч а т ь и з п а р т и и... Циркулярно оповестить

НКюст (копия губкомпартам), что коммунистов суды обязаны карать

с т р о ж е, чем некоммунистов...

Р. S. Верх позора и безобразия: партия у власти защищает "своих"

мерзавцев!!".

"...Мы можем... сделать из городского рабочего проводника

коммунистических идей в среде сельского пролетариата.

Я сказал "коммунистических" и спешу оговориться, боясь вызвать

недоразумение или быть слишком прямолинейно понятым... До тех пор,

пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех

пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать,

гибельно для коммунизма..."

...К ИСТОРИИ ВОПРОСА
__________________________________________________________________________

За полгода до того, как Альского вызвал Ленин, сведения о
неблагополучном положении в Гохране дошли до Рабоче-крестьянской
инспекции. Нарком Сталин пригласил своего заместителя Аванесова, и, по
обыкновению прохаживаясь по большому кабинету, он попросил соединить
вместе три комнаты, чтобы окна выходили не только на улицу, но и во двор,
- негромким, глуховатым голосом сказал:

- Если то, что болтают о Гохране, хоть в незначительной толике
соответствует правде и эта правда откроется, - этим не преминет
воспользоваться товарищ Троцкий для того, чтобы на ближайшем Политбюро
повторить свои нападки на систему Рабоче-крестьянской инспекции. Если же
никакого хищения народных ценностей нет, то именно РКИ должна взять под
защиту честь и достоинство старых спецов. Достаточно товарищ Троцкий
жонглирует примерами честной работы военспецов в своем ведомстве - не он
один думает о привлечении к работе старых специалистов. Подберите цепких,
опытных людей и бросьте их в Гохран контролерами. Это не обидит, не может
обидеть работников Гохрана, и это гарантирует республику от каких-либо -
не только в настоящем, но и в будущем - хищений.

Через три дня инспекционный отдел предложил Аванесову кандидатуры
трех работников: Козловская, Газарян и Потапов. Аванесов предполагал
побеседовать с каждым из предложенных товарищей, но свалился в тяжелейшей,
с осложнением на легкие, инфлюэнцей. Сталин был занят в Наркомнаце и ЦК, и
эти три человека автоматически перешли из системы РКИ в Гохран. Однажды на
оргбюро наркомфин Крестинский перекинулся со Сталиным несколькими словами,
- и тот и другой знали Козловскую по временам подполья, да и жила она
сейчас в Кремле, только в Кавалергардском корпусе, в квартире рядом со
Стучкой. Крестинский, правда, еще не переехал в Кремль из Второго дома
Советов, бывшего "Метрополя", но это не помешало ему сразу же вспомнить
Козловскую и поблагодарить Сталина за то, что он прислал в Гохран такого
надежного и проверенного, сугубо интеллигентного работника.

- Товарищ Крестинский, - усмехнулся Сталин, - я запомню эти ваши
слова: вы первый нарком, который благодарит нас за контролера. Об этом я
непременно расскажу товарищу Демьяну - пусть он напишет басню, но
опубликуем мы ее попозже, лет через десяток - в назидание потомству. Если
же говорить серьезно, я рад, что вы верно поняли эту нашу акцию, спасибо
вам за разумную доброту по отношению к бедному Рабкрину...

Пожамчи остро приглядывался к трем контролерам. Он попросил оценщика
Шелехеса зайти к Левицкому, начальнику Гохрана, в прошлом председателю
Ссудной кассы, и договориться с ним, чтобы именно они, Пожамчи и Шелехес,
и никто иной, провели контролеров по Гохрану, показали им драгоценности,
хранившиеся здесь, и ввели их в курс дела.

- Согласитесь, товарищ Левицкий, - Шелехес подчеркнуто называл
Евгения Евгеньевича Левицкого, бывшего тайного советника, "товарищем" - и
в беседах один на один, и на совещаниях, и на профсоюзных отчетах, -
согласитесь, что новым коллегам будет трудно самим входить в русло наших
ювелирных тонкостей... Им надо помочь так, чтобы они с первого же дня
верно сориентировались.

"У, сволочь, до чего хитер, - думал Левицкий, глядя на красное
квадратное лицо Шелехеса, - ведь облапошит бедных комиссаров, не иначе..."

Зарплату, как теперь по-новому называли "оклад содержания", Евгений
Евгеньевич получал, как и все в Гохране, мизерную, но сильно выручал паек:
давали воблу, сахар и муку. В первые месяцы, получив этот пост, Левицкий
был несказанно удивлен и обрадован. Он понимал, что только избыточная
честность может сохранить ему это, в общем-то свалившееся на голову,
совершенно неожиданное счастье - сытость. Пусть смехотворная в сравнении с
той, которая была ему привычна до переворота, - но ведь благополучие
забывается куда как быстрее, чем горе и голод.

Но после того как ввели нэп, жизнь в столице начала стремительно
меняться: не поймешь, то ли несется в неизвестное "завтра", то ли,
наоборот, так же стремительно откатывается в прекрасное и благодушное
"вчера". Открылись маленькие кафишки на Арбате, невесть откуда в лавчонках
появилась ветчина; бургундское - этикетки с потеками, грязные, истинная
французская беспечность; извозчики приосанились, в голосе появились
прежние почтительные нотки при виде хорошо одетого человека. Заметив это
острым глазом человека, всю жизнь дававшего ссуды, Левицкий вдруг понял,
как же, в сущности, он жалок и несчастен - со своей воблой и толстыми
мокрыми блинами, которые так старательно и неумело пекла жена.

Примерно через неделю после разрешения частной торговли к нему зашел
Шелехес, долго унижал его своим нагло произносимым "товарищем", а потом,
положив на стол сафьяновую подушечку с бриллиантами, сказал: