Чтение 20–й страницы книги ~Горение~

успокоительном тоне:

"заминка", "несомненно, общих промышленных успехов не коснется и по
истечении некоторого промежутка времени, вероятно (!!), наступит новый
период промышленного оживления..." А дальше господин из "Искры" замечает,
что это не утешение для рабочего класса, страдающего от безработицы; их он
жалеет, нас - не очень... Ничего, это стерпим, ради следующего пассажа.
Сейчас... Вот: "Слова "голод" Витте совсем избегает, уверяя в своем
докладе, что "тяжелое влияние неурожая... будет смягчено щедрой помощью
нуждающимся". Эта щедрая помощь, по его же словам, равняется 70 млн. руб.,
тогда как недобор хлеба оценивается в 250 млн.". И еще, последнее: "По
каким статьям всего более увеличились расходы с 1901 по 1902 год! ...П о ч
т и н а ч е т в е р т ь возросли расходы по двум с т а т ь я м: "на
содержание особ императорской фамилии" - с 9,8 млн. руб. до 12,8 млн., и
"на содержание отдельного корпуса жандармов" с 3,96 млн. до 4,94 млн.

руб. Вот ответ на вопрос: какие "нужды русского народа наиболее
настоятельны!"

Николаев поднял глаза сначала на Шавецкого, потом на Дзержинского и
Сладкопевцева.

- Про нас ничего не сказано, - задумчиво сказал Сладкопевцев и сразу
добавил: - Про купцов, а мы ведь к мужику ближе...

- Отчего же? - не согласился Николаев. - Про купцов он тоже сказал, ибо
вы вне экономического развития, которое не баррикадируют обломовским,
бюрократным идиотизмом, обречены на гибель первыми. И громить вас станет
не мужик, а именно фабричный рабочий, которому новый "искровский трибун"
сострадает словесно, а я - делом.

- То есть? - не понял Дзержинский. - Научите нас с Новожиловым
сострадать фабричному - делом.

- Мы их с Шавецким приобщаем к промышленности р а з м а х а, - ответил
Николаев, - и в этом аспекте статьи "Искры" меня о-очень интересуют.

- Где вы достаете эти возмутительные листки? - поинтересовался
Дзержинский.

- Юзеф, я могу дать вам посмотреть эти листки, но ответить, где и как я
их достаю, увольте: предательству не учен.

...(Никто из следовавших в поезде не знал, что автором этой статьи в
"Искре" был Ленин. Но у г а д а л Николаев верно: в газете выступил новый
вождь партии.)

"Милостивый государь Игорь Васильевич!

В связи с тем, что фотограф Московского охранного отделения Грузденский
был в отъезде по причинам вполне уважительным, только сегодня ему передали
фотографические карточки ссыльнопоселенцев Дзержинского и Сладкопевцева,
кои совершили дерзкий побег из Якутской губернии. Фотографические карточки
распечатаны Грузденским в количестве тридцати штук, показаны филерам и
отправлены в железнодорожную жандармерию.

Остаюсь Вашего Высокоблагородия покорным слугою подполковник фон Шварц".

По прошествии двух дней после т о г о, особого с Шевяковым разговора,
когда Глазов с Граббе рассчитался (к немалому для ротмистра удивлению),
подполковник вел себя так, словно бы ничего между ними не было. Поэтому
когда сегодня Шевяков заглянул в его кабинетик без стука, Глазов,
внутренне содрогнувшись, сразу определил: началось!

И - не ошибся.

- Вот, - Шевяков достал письмо из десятка других, по форме похожих, -
на ловца и зверь бежит. Все остальные-то о чем? "Хочу послужить верой и
правдой делу охраны устоев Империи. Могу давать сведения о студентах,
профессорах и революционерах".

А это, извольте взглянуть, Глеб Витальевич, пахнет духами и написано на
твердой бумаге.

- Дайте, - хмуро сказал Глазов и пробежал текст:

"Ввиду крайне тяжкого материального положения, в коем я оказалась,
хотела бы увидаться с чинами охранного отделения Варшавы для беседы о моем
возможном сотрудничестве. Я хорошо знакома с Розой Люксембург, Тышкой и
Адольфом Барским в Главном Правлении социал-демократии Польши и Литвы, а в
Варшаве мне были известны Ганецкий, Уншлихт (до его ареста), Винценты
Матушевский, Каспшак и Дзержинский, когда он еще не был арестован. За
услуги я хочу получать не менее ста рублей в месяц. Если это мое условие
не будет принято, прошу не беспокоить себя ни звонком, ни письменным
ответом. Елена Гуровская, Варшава, отель "Лион", тел. 64-91".

- Каково? - спросил Шевяков. - Для вас работа, Глеб Витальевич. А я
потом с радостью оформлю э т о.

- Пусть ваши люди подберут все по Матушевскому с Ганецким и по
Дзержинскjму, - сказал Глазов, продолжая с в о ю игру.

- Уже. Дзержинский-то сейчас в бегах, но я тут его братьев выявил, все
они под филерским наблюдением. У его сестрицы, у Альдоны, родился
младенец, - кухарка там по моей части. Дзержинский, как записано в его
формулярчике, имеет страсть к детям: агентура уверяет - заглянет
всенепременно.

- Но его сестра живет в своем имении, в Варшаве не появляется.

- Так он, глядишь, к ней в имение-то и наведается. А мы - тут как тут.

- На что ориентировать Гуровскую?

- Как на что?! На сотрудничество, так сказать!

- Это я понимаю, - поморщился Глазов. - Меня интересует сфера будущей
деятельности.

- Сферу я определю. Когда вы будете убеждены, что человек она верный, я
определю сферу.

- Что у вас по Гуровской собрано?

Шевяков протянул Глазову несколько листочков бумаги: друзья,
родственники, знакомые.

Глазов, бегло просмотрев листочки, поднял трубку телефона, назвал
барышне номер "64-91", кроша длинную папироску в ожидании ответа.

- Да.

Голос был ломкий, ждущий, красивый.

- Вы писали нам, - сказал Глазов. - Вот я и звоню. Добрый вечер,
госпожа Гуровская.

- Добрый вечер. С кем имею честь?

- За вами подослать пролетку? - не отвечая на ее вопрос, предложил
Глазов. - Или вы сами? Мы от вас недалеко.

- Я знаю. Пролетку подсылать не надо.

- Вуальку только наденьте, пожалуйста, чтоб лишних глаз не было, хорошо?

- Какую вуальку? - голос на том конце провода дрогнул, выдал х а р а к
т е р, который подчиняться не любит.

- Желательно темную. Мой помощник вас встретит у входа через десять
минут.

Положив трубку на рычаг, Глазов попросил Шевякова:

- Начальному общению просил бы не мешать, Владимир Иванович, я
предпочитаю работать соло.

- Хорошо, - чуть помедлив, ответил подполковник, - у каждого, как
говорится, свой стиль. Ни пуха ни пера.

- Спасибо.

- А "к черту"?

- Не знаю, как у вас по части юмора, Владимир Иванович, а то б послал...

...Ротмистр усадил Гуровскую в кресло, предложил чаю с лимоном и
осведомился:

- По отчеству как позволите вас называть?

- Казимировна. Елена Казимировна.

- Меня зовут Глеб Витальевич. Рад знакомству и благодарю за письмо. Но
сразу хочу сказать вам, Елена Казимировна, о ста рублях не может быть и
речи. Бога ради, не сердитесь и постарайтесь меня выслушать непредвзято.
Мы сто рублей редко кому платим. Да что же тут секретиться, я - чуть
больше ста получаю, а ведь к этим деньгам шел семь лет. Конечно же, окажи
вы государю и охране какие-то особые услуги - мы можем обратиться с
хлопотами в Санкт-Петербург, в Департамент полиции.

- О какой сумме может идти речь?

- Прежде чем я отвечу вам, сблаговолите объяснить, на какие цели вам
надобны деньги?

- Надоело в нищете жить.

- Не верю.

- Почему?

- Да просто-напросто потому, что вы говорите неправду.

- Я говорю правду.

- Если вы говорите мне правду, возможны два исхода, Елена Казимировна.
Первый:

мы установим, что вас к нам подослали "товарищи", но сие - вряд ли,
слишком вы открыто лжете. Второй: вы ничего не знаете о революционерах и
пришли нас шантажировать, ибо в той среде, которую вы изъявляете желание о
с в е щ а т ь, очень быстро обнаружат человека, которому, по вашим словам,
"надоела нищета", и перестанут такому человеку верить. Зачем вы тогда нам?
Ради какой корысти? Итак, я повторяю свой вопрос...

Гуровская перебила его нервно:

- У меня есть друг. Он голодает.

- А вы? В каких условиях живете? Где? На какие средства?

- Отец умер. Я учусь в Берлине. Мама высылает мне крохи, чтобы я могла
снять мансарду и не умереть с голода.

- Вы учитесь медицине?

- Да.

- Ваш друг - поэт?

- Да... Хотя больше, кажется мне, публицист. Откуда вы знаете об этом?