read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



- Нет ее у меня. Кости одни остались.
- Пожалеть?
- Пожалел волк кобылу...
- Какая ты кобыла? Я бы кобылку пожалел. У лошади сердце большое и глаз
добрый. А ты - человек. Самый страшный на земле зверь. Или я тебя, или ты
меня. Какой номер обуви, подследственный?
- Сорок второй.
- Костюм какого размера носил?
- Тот, что украл?
- Ты мне не верти! Украл... Дома какой размер носил?
- Не знаю.
- Как не знаешь?
- У меня один и был-то костюм, отец подарил ко дню рождения.
- Давай, давай, чекистская харя! "Отец подарил"! Мозги-то мне не крути,
знаем, сколько вам грошей отваливали. Высосали из народа всю кровушку... А
ну, стань к стене!
- Стрелять хочешь?
- Мараться!.. Исполнителя держим - все, как у больших.
Я подхожу к стене. Он меряет мой рост линейкой, работает ею легко, как
купец.
- Так я и думал, - говорит он, - пятидесятый, третий рост.
- Раньше-то продавал?
- Точно. Продавал, - тихо отвечает он, - у тебя зрачок есть.
- Что продавал-то?
- Слезы в бутылочках. Русский слезу любит. И покаяние. Без содеянного
не покаешься - вот и грешим.
Он снимает трубку телефона, набирает номер и говорит:
- Алло, Василий Иванович, привет! Пятидесятый, третий рост. Сорок два.
Ага. Ну а как у тебя? Слышу, слышу... Горластый. - Пал Палыч манит меня к
себе. Я подхожу. Он протягивает трубку и шепчет: - Послушай, твои друзья
концерт задают.
Я слышу в трубке отчаянный, нечеловеческий вой, чей-то пьяный смех и
крики. Пал Палыч жадно смотрит мне в лицо:
- Страшно, подследственный?
- Страшно.
- Мне - тоже.
- Тебе-то понятно отчего. Трусишь.
- Что ты? - удивляется Пал Палыч. - Я храбрый, я возмездия жду - а все
одно отступничаю. Думаешь, мне по ночам пенька ноздрю не щекочет? Коньяк
жру - трезвею, спать не могу, страх душит. Но утром-то я где? Я тут утром,
на своем боевом посту, я утром - боец.
- Какой ты боец? Палач.
- Я? Да что ты, подследственный! Какой же я палач? Разве я тебе пальцы
ломал? Низ резал? Я с тобой, как боец с бойцом - по-честному, я - вот он
весь. Я мук тебе не делал, зачем напраслину возводишь?
- Будешь еще, верно, и резать и ломать...
- Боишься? А? Я - не стану. А за других ответ не держу, не табуном
живем, а каждый по своей свободе.
В кабинет приносят власовскую форму. Пал Палыч берет френч, привычным
жестом продавца прикидывает к руке, оттопырив локоть, и протягивает мне:
- Пятидесятый, третий рост. Носи на здоровье.
- Не пойдет.
- Боль чувствовать станешь, подследственный. Горло сорвешь криком, а
потом согласишься. В гестапо тебя просто лупили. Это не страшно, они
аккуратисты, гансы-то. Аккуратисты вонючие. Побили - велик страх! Мы
страданий больше гансов прошли, у нас в каждом своя досада. Гансы служат,
когда бьют, а мы, когда вашего брата обрабатываем, мы тоской своей русской
исходим, правду ищем. Вот какой коленкор выходит, так что смотри!
- Ладно, посмотрю.
Пал Палыч говорит:
- В окошко глянь. Не бойсь, не бойсь, заглянь, там решетка, все одно
ничего не сделаешь. Вишь одноэтажненький домишко? Это тюряга, а за тем
забором - наш спецлагерь для тех, кто вроде тебя фордыбачит и лягается.
Знаешь, что такое спецлагерь? Это вот что: немцы - химики, они когда
кой-чего изобретают, на жидочках испытывают, но ведь жид - из юркости
составлен, поди угадай, как немецкие лекарства будут на обыкновенных людей
действовать. Так вот, мы спецлагерников к евреям приравниваем. Когда у
аккуратистов появляется нужда - так отрываем с работы одного-двух и
отправляем в лаболатории.
- "Лаборатории" надо говорить, а не "лаболатории"...
- Силен. Страх в себе дерзостью давишь? Силен, ничего не скажу. Ну так
что? Попробуешь боль или в согласие перейдешь?
- В согласие не перейду.
- Дурак обратно же. Ты моего совета послушай: надень форму, сапожки - и
на фронт, а там жик-жик и к своим. Так, мол, и так, заставил меня Пал
Палыч.
- А фамилия у Пал Палыча какая?
- Абрамсон у него фамилия! Абрамсон, по имени Еврей Иванович! А ну,
надевай форму, падла!
- Не сторгуемся. Пал Палыч. Не выйдет.
Пал Палыч набирает номер и говорит в трубку, посмеиваясь:
- Вася, привет, милый! Снова Баканов беспокоит. Веселый у меня
подследственный сидит, веселенький. Заходи, побалакаем. Может, ты ему все
растолкуешь, тогда и решим на месте, чтоб резину не тянуть. Лады. Жду. А
как твой? Понятно. Ну, ничего, ничего, бог простит...
Василий Иванович все время сосет ментоловые леденцы, поэтому у него изо
рта пахнет кондитерским магазином. Руки он держит глубоко засунутыми в
карманы, словно урка-малолеток на "толковище". Брови у него мохнатые,
громадные, сросшиеся у переносья, лоб высокий и гладкий, без единой
морщины.
- Этот? - спрашивает он Пал Палыча.
- Так точно.
- На карточке ты красивше, - говорит Василий Иванович и коротко
бросает: - Можете садиться.
Пал Палыч присаживается на краешек стула и смотрит на Василия Ивановича
с обожанием.
Василий Иванович долго и обстоятельно чистит свои ногти спичкой, а
после начинает неторопливо поучать меня:
- Чудак, ты запомни: победит тот, кто стариком помрет. Старикам все
прощается, да и время - хороший лекарь. Помяни мое слово. Кто у немца
лучшим другом будет через десяток лет? Русский будет ему лучшим другом.
Фюрер перебесится, поймет, что без нас он - ноль без палочки. Диалектика,
никуда не попрешь. Вот такие пироги, брат... Пал Палыча мы бросаем на
интеллигентов, он умеет Достоевского наизусть шпарить, в лагере у Авербаха
научился, на Колыме. У тебя лик осторожный. Скула не прет, ну мы и
определили его на тебя. Ошиблись, ничего не скажешь. Я-то лично считаю,
что интеллигентность - категория возраста, а не крови или там образования.
Честно говоря: нам ты на кой сдался? Ни на черта ты нам! Но гестапо на
тебя замкнуло, у них, я думаю, заготовлен план интересного процесса против
своих коммунистов, они их хотят под шпионаж подвести, ну а ты - карты им в
руки. Образованность тебя погубила, аккуратен ты в словах, а это для
процесса - самый смак. Понял? То-то и оно! А нам - расхлебывай, гестапо не
шутит... Как ни верти, а нам поручили тебя до конца расколоть, иначе сами
потом щебенкой харкать будем. Так что помозгуй, помозгуй как следует. Мы
тогда погодим тебя через соты пропускать. Страшное это дело - наши соты. С
мозгов сдвинешь, во всем признаешься, все на себя
римешь - только здоровье до конца сорвешь. Думай.
Я мотаю головой.
Василий Иванович перестает чистить ногти, засовывает руки еще глубже в
карманы и просит меня:
- Ну-ка ладошки покажи, я гадать умею. Не бойсь, не бойсь, не съем
тебя, чудак.
Он смотрит издали на мои ладони, морщится и говорит:
- Ну-ка, ну-ка на стол положи, у тебя линии интересные, долгие, не на
смерть ты записан.
Я кладу руки на стол ладонями вверх. Василий Иванович изгибается над
моими ладонями, делает какой-то быстрый жест, и я на мгновение слепну, а
потом вижу, что из моих пальцев торчат белые костяшки и растекается вокруг
ладоней кровь по столу. Это он хлобыстнул кастетом.
- Отопри шкаф, - говорит он Пал Палычу, снимая с руки кастет.
Тот открывает дверцы маленького шкафа, и они меня заталкивают туда и
запирают за мной дверь. Из перебитых пальцев хлещет кровь. Я пытаюсь
поднять руки ко рту, чтоб унять кровь, но рук поднять не могу - они
прижаты к телу.
- Подследственный, - слышу я голос Пал Палыча, - ты не обижайся на
меня-то... Он ушел, а я тебя упреждал по-хорошему. Как решишь согласиться
- ты покричи, охрана враз услышит, отопрет, к лекарю сводит. Только про
несогласие не кричи, а то хуже будет...
Ничего в жизни не надо бояться. Ничего, кроме фашизма. Его люди обязаны
уничтожать в зародыше, где бы он ни появлялся.
Старика зовут Сергей Дмитриевич. Говорят, у него туберкулез. С большим
трудом, как рассказывал русский парень-моряк, захваченный власовцами в
Бельгии, удалось перевести его на самую благодатную должность - в
ассенизаторы.
- Доцент, - отрекомендовался Сергей Дмитриевич на второй день, когда
нас загнали в бараки. - Вожу дерьмо.
Нас здесь заставляют делать одно дело: разнашивать офицерские сапоги.
Поэтому у всех в бараке ноги окровавлены, синие, громадные. Но утром так
лупят, что не надеть сапог нельзя - насмерть запорют нагайками. Час
разнашивается одна пара. Норма - пятнадцать пар в день. Пятнадцать часов



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [ 20 ] 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.