Чтение 20–й страницы книги ~Мегрэ и бродяга~

- Я же просил вас сесть...

Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей
посреди кабинета.

- А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу,
верно?

Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка
"Дофин" принесет бутерброды и пиво.

ГЛАВА VII

Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались
признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила,
подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз.

Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные
инспектора сразу поняли, в чем дело.

Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу
наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая
на Мегрэ.

То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко
раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики,
попадавшиеся в ветчине.

Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает
этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как
дикому зверю в клетке.

Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить,
в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких
установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать.
Просто надо обладать интуицией.

Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких
серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало
и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось
биться целую ночь.

В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие
мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал
на речника.

- Хотите еще бутерброд?

- Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене.

Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал,
что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку":
приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы
незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы
обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку,
и так мало-помалу затянуть узел.

Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с
Жефом.

- Послушайте, ван Гут...

- Я слушаю вас уже не первый час, верно?

- Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.

- Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?

- Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то
недоговариваете...

- А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и
детях?

- У вас было тяжелое детство... Ваша мать, должно быть, мало занималась
вами?

- Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она
умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная
женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес...

Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом
смотрел прямо перед собой.

- Ваш отец женился вторично?

- Отец - это другое дело... Он здорово пил...

- С каких лет вы стали работать?

- Я вам уже говорил. С тринадцати лет...

- Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?

- Есть сестра. Ну и что?

- Ничего. Просто мы знакомимся.

- В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.

- Извольте.

- - Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все
дозволено.

С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван
Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими.
Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что
утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в
собственные противоречия.

Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его
утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться".

- Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый
взгляд исподлобья.

- Это верно. Я всегда много работал.

- Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей
добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш
отец...

Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое
почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.

- Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте
Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.

- Мадам Виллемс тоже была славная женщина.

- Она не была заносчивой и властной, как ее муж...

- С чего вы взяли, что он был заносчивый?

- А разве это не так?

- Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.

- Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с
ее дочерью!

Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз
Мегрэ слишком поторопился.

- Ага... Значит, вот что вы придумали... А ведь и я тоже могу выдумывать
истории, верно?

- Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем,
быть может, я и ошибаюсь...

- Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.

- Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое
детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы
встречаете Аннеке... Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы
не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только
брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И
будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви...

Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и
это был уже прогресс.

- Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас
история.

- К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее
мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на
отсечение, Виллемс следит за вами...

- Это по-вашему так!

- Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня
без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным,
грубым...

Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил
за выражением глаз фламандца.

- И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?

- Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И
не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем...

На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.

- Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс
сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была
приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо
на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все
речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В
Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем...

В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул
Лапуэнт:

- Все в порядке, шеф.

- Подожди немного.

И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.

- Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в
ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал
ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь... мог ударить дочь...

- Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф.

- На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть
Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай...

- Это и был несчастный случай.

- Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в
воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?

- Да...

- Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы
не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого
проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в
полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве...

- Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?

- Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что