Чтение 20–й страницы книги ~Плюшевый мишка~

слабости и возможности.

Шабо отодвинул подальше ногу, избегая глядеть в это бледное лицо,
искривленное похотливой улыбкой.

- Понимаете? Впрочем, у меня все записано в блокноте, день за днем...

Он со смешком поглаживал себя по карману, где, должно быть, лежал
пресловутый блокнот.

- Само собой, я не записываю имен, только инициалы, а некоторые слова
заменяю значками. Есть забавные... И если позже мой блокнотик найдут...
Но не будем отвлекаться. Я не врач и полагаю, что каждый должен зани-
маться своим делом... Я даже в газетах пропускаю медицинские статьи...
Может быть, я не прав, а? Но мне кажется, исходя из того, о чем я вам
рассказал, что как раз с медицинской точки зрения невозможно, чтобы за
эти три недели до заключения брака я сделал ей ребенка.

Шабо не отвечал и для приличия отхлебнул глоток коньяка из пузатого
бокала с инициалами шурина.

- Короче говоря, теперь вам ясно, как важно установить срок... Два
месяца - ребенок мой... Три - от другого.

- Не всегда можно точно определить... - пробормотал наконец Шабо.
Только из жалости к несчастной девчонке он дал себе труд ответить Ламбе-
ру.

- Ну-ну-ну-ну-ну-ну! Не говорите мне этого и не воображайте, что я
вам поверю, если вы мне потом скажете, что она переносила лишний ме-
сяц... Знаю я эти песни! Не в первый раз ставлю девиц в подобное положе-
ние и, если нужно, найду врачей, которые мне скажут правду... Могу вас
успокоить - в любом случае развода не будет. Но все равно: мой это ребе-
нок или не мой - вряд ли я захочу сохранить его...

Взгляд его стал жестким:

- Молчите?

Шабо в упор смотрел на него, и губы его дрожали.

- Да вы, часом, не пьяны?

- Нет.

- Можно подумать, что вы опьянели. Что это вас так скрутило в послед-
нее время?

- Кто вам это сказал?

- Не важно.

Ламбер встал, замешкался у камина:

- В любом случае все будет так, как решил я. Завтра моя жена позвонит
вашей милой секретарше - ведь это она назначает часы приема? После обс-
ледования мы с вами встретимся еще раз - такие вещи лучше не обсуждать
по телефону...

Шабо тоже встал, и голова у него закружилась. Бокал он все еще держал
в руке, не отдавая себе отчета, и ему вдруг ужасно захотелось выплеснуть
содержимое в лицо Ламберу.

Тот только повел плечами и, словно уговаривая ребенка, пробурчал:

- Завтра вы будете смотреть на вещи по-иному.

Уверенный в себе, раскачиваясь всем корпусом, он вышел из комнаты, не
добавив ни слова. Шабо снова ощутил в кармане тяжесть оружия. Здесь, над
камином, также висело зеркало, и он видел свое лицо. Он чуть было не
повторил свой недавний опыт - до того ему захотелось приставить дуло к
виску.

К тем свидетельствам, которые он собирал в течение дня, прибавилось
бы еще немало. Почти для всех его действий и поступков нашлись бы зрите-
ли, он оставил за собой длинный след через весь Париж. А что сказал бы
человек с орденской ленточкой? А молодая жена Ламбера - единственная, с
кем он хоть немного поговорил?

Ламбер оставил дверь приоткрытой, но в гостиной было так шумно, что
выстрела, вероятно, не услышат. Играла музыка. Танцевали.

Наверное, тело обнаружит слуга, когда придет гасить свет.

Ему стало дурно. Желудок взбунтовался, и он поспешил из комнаты, но
не через дверь, ведущую к гостиной, а в холл. Туалеты были заняты, он
поднялся на второй этаж и заперся в ванной Филиппа.

Он спустил воду и, заметив в зеркале, что веки у него покраснели,
ополоснул лицо холодной водой, затем с отвращением вытерся махровым по-
лотенцем шурина, пропахшим лосьоном.

Спускаясь по лестнице, он встретил Мод. Она шла наверх:

- Тебе нехорошо? Ты не видел Филиппа?

- Нет.

- Наверняка он где-нибудь в укромном уголке с женщиной... Пойду в
спальню, приведу себя в порядок...

Это было невыносимо. Он не знал, что именно, но чувствовал, что
больше ему не вынести. Для него и для них одни и те же вещи были напол-
нены разным смыслом, и он недоумевал, как до сих пор он все это выдержи-
вал.

И самое ужасное заключалось в том, что другие, казалось ему, правы, и
мать права. Да, он сам этого хотел.

Благодаря своему труду он стал важной птицей, как она говорит. Одно
это могло бы внушить ему веру в себя. В доме у сквера Круазик он зараба-
тывал достаточно денег, чтобы прилично жить на них вместе с семьей.

Если б он не ввязался в авантюру с клиникой, то до сих пор посылал бы
статьи в медицинские журналы и закончил бы свой труд об акушерской прак-
тике, который ему давно уже советовали написать коллеги, а он так и
застрял на первых страницах.

В конце концов, это он лгал им. Всем. И для каждого у него была от-
дельная ложь. В разных декорациях он играл различные роли.

Один человек преподавал в Пор-Рояле - и совсем другой подолгу держал
за руку своих пациенток на Липовой улице. И совершенно отличался от них
врач в смотровом кабинете, глава семьи за обеденным столом, любовник Ви-
вианы и сын в доме матери.

В конечном итоге он стал никем. Что искал он сегодня с самого утра,
что искал все эти месяцы и годы? Самого себя. Вот истина.

Ему не хотелось больше видеть ни шурина, ни Ламбера, ни гостей. Он
решил уйти, стал искать пальто и шляпу, не нашел, не нашел и того лакея,
который взял у него одежду с ироническим видом и, наверное, чтобы поза-
бавиться, спрятал ее.

Одна из американок, не то мать, не то дочь, вышла из туалета, и он
остановился, разглядывая ее, как диковинную рыбу в аквариуме.

Он так и не понял, почему она, остановясь в дверях гостиной, оберну-
лась и показала ему язык. Может, она была вдрызг пьяна? Может, ее тоже
рвало в туалете?

Нужно немедленно уходить. Ему не терпелось оказаться на улице, с ее
прохожими, газовыми рожками, легковыми машинами и автобусами.

Он открыл какую-то дверь, и в комнате, которой он не помнил, обнару-
жил женщину. Она стояла к нему спиной и пристегивала чулок.

- Это ты, Филипп? - спросила она, не оборачиваясь.

Он ничего не ответил, не полюбопытствовал, кто она такая, спустился
по лестнице желтого мрамора и наконец нашел гардеробную. Он долго рылся
в норковых манто и плащах и наконец наткнулся на свое пальто - оно было
в самом низу, - отыскал и шляпу, но никак не мог открыть дверь из кова-
ного железа.

В ярости оттого, что ему не выйти из этой ловушки, он стал изо всех
сил трясти дверь. Появился слуга. Не Жозеф.

- Месье уже уходит?

Взгляд, брошенный им на слугу, должно быть, внушал опасения, потому
что человек в белой куртке заторопился:

- К вашим услугам... Доброй ночи...

Вдоль тротуара вытянулась вереница автомобилей. Его машина оказалась
за огромным американским авто, поставленным так, что ему никак не удаст-
ся вывести свою машину.

Он сжал кулаки и посмотрел на дом шурина с ненавистью, сунул руки в
карманы и пошел пешком.

* * *

Он шел куда глаза глядят. Ему никуда не хотелось.

Вместо того чтобы свернуть направо, к площади Звезды, он свернул вле-
во, по направлению к Клиши, а когда заметил свою ошибку, не захотел
возвращаться.

Этот отвратительный тип, Ламбер, осквернил святая святых: посягнул на
его профессиональное достоинство.

"Завтра вы будете смотреть на вещи по-иному".

Старый подлец был заранее уверен, что, поразмыслив, Шабо сообщит ему
о результатах осмотра, а потом, если прикажут, угодливо уничтожит ребен-
ка.

Но Ламбер еще не хозяин клиники, хотя он настоял, чтобы туда взяли на
должность бухгалтера одного из его служащих, наделенного, очевидно, обя-
занностью направлять свой отчет лично Ламберу.

Мимо шла молчаливая парочка. Прямо на земле, прислонясь спиной к сте-
не, спала старуха посреди отбросов.

Самый подходящий миг для человека, который неделями выслеживает его
по всему Парижу. Если б они встретились, Шабо непременно расспросил бы
его, хотя и не знал, о чем именно. Но он чувствовал, что это единствен-
ный человек, с которым у него есть тесная связь.

У него что - тоже револьвер? И так же слегка мешает ему при ходьбе,
как этот?

Не знал он ту девочку так, как знал ее Шабо. Никогда он не видел ее в
неярком свете маленькой комнатки для дежурных. Он даже не подозревал,
что у нее такая улыбка, что она может обернуться таким же трогательным
существом, как плюшевый мишка для ребенка в его постельке.

- Единственное даровое счастье...

Единственный подарок, полученный им в жизни.