саксонца. (Прим. автора.)
так сказать, чистилище театра, скрытое за сценой, может поразить вообра-
жение больше, чем пресловутые эффекты на сцене, освещенной и разукрашен-
ной во время представления. У меня не раз возникал вопрос: в чем заклю-
чается эта красота и удастся ли мне описать ее, если бы мне захотелось
передать эту тайну чужой душе? "Как? - скажут мне. - Разве может внешний
облик предметов, лишенных красоты, формы, порядка и освещения, принять
такой вид, который заинтересовал бы взоры и ум?" Только художник может
ответить: "Да, я это понимаю". Вспомним картину Рембрандта "Философ в
раздумье": огромная комната, бесконечные лестницы, уходящие неизвестно
куда, неясные проблески света, то вспыхивающие, то потухающие неизвестно
почему в разных планах картины; неопределенная и в то же время четкая
сцена, густой коричневый колорит, повсюду разлитый то более темными, то
более светлыми тонами, волшебство светотени, игра световых лучей, падаю-
щих на самые незначительные предметы, на какой-нибудь стул, кувшин, мед-
ную вазу. И вдруг все эти предметы, не заслуживающие внимания, а тем бо-
лее изображения в живописи, становятся такими интересными, даже своеоб-
разно красивыми, что вы не в силах оторвать от них взора. Они наполни-
лись жизнью, они существуют, они достойны существования, ибо художник
прикоснулся к ним своей волшебной палочкой, заронил в них искру солнеч-
ного луча, сумел протянуть между ними и собою призрачный и таинственный
покров - тот воздух, который мы видим и вдыхаем, проникая в него и пог-
ружаясь воображением в глубину полотна. И вот, когда случается в
действительности натолкнуться на подобную картину, хотя бы составленную
из еще более презренных предметов - разбитых досок, изодранных лос-
кутьев, закопченных стен - и если бледный свет осторожно проникает туда,
если светотень придает им художественный эффект, таящийся в слиянии и
гармонии всего существующего без активного человеческого участия, - че-
ловек сам сумеет открыть и понять эту тайну, восхититься и насладиться
ею, словно великою победой, им одержанной.
живописует своею кистью и представляет нашему взору. Созерцая картины
внутренней жизни в созданиях Рембрандта, Тенирса, Герарда Доу, самый за-
урядный зритель вспомнит и сам какуюнибудь картину из действительной
жизни, никогда, однако, не производившую на него поэтического впечатле-
ния. Для того чтобы воспринять поэтически эту реальность и мысленно
превратить ее в картину Рембрандта, надо обладать тем даром чувства жи-
вописного, которое свойственно лишь немногим человеческим организмам. Но
чтобы словесным описанием создать эту картину в чужом воображении, нужно
обладать такою силой таланта, что, должно признаться, я поддаюсь в дан-
ном случае своей фантазии без всякой надежды на успех. Даже гению, ода-
ренному такой силой и притом высказывающемуся в стихах (попытка еще бо-
лее удивительная), это не всегда удается. Я сомневаюсь, чтобы в наш век
какой-либо писатель-художник мог достичь хотя бы приблизительно таких
результатов. Перечитайте стихотворение под названием "Индийские колодцы"
- это гениальное произведение или плод разыгравшейся фантазии, в зависи-
мости от того, связывают ли вас с поэтом узы симпатии или нет. Что каса-
ется меня, то при первом чтении оно меня возмутило. Беспорядочность и
разгул фантазии в описании претили мне. Но после прочтения в мозгу моем
упорно держались картины этих колодцев, подземелий, лестниц и пропастей,
куда меня завел поэт. Все это продолжало грезиться мне и во сне и наяву:
не было сил вырваться оттуда, словно я был заживо погребен. Я испытывал
такое угнетение, что мне страшно было перечитать эти стихи - из боязни
обнаружить небезупречного писателя в столь великом живописце и поэте.
Между тем в моей памяти долго сохранялись последние восемь строф, кото-
рые во все времена и для всякого вкуса будут иметь глубокий, возвышенный
и безупречный смысл, независимо от того, будем ли мы воспринимать их
сердцем, слухом или умом. (Прим. автора.)
в надежде первым обнаружить бочки с золотом, о существовании которых ему
говорили, Тренк стремительно поднес огонь к одной бочке с драгоценностя-
ми, но в ней оказался порох. Взрыв обрушил на него часть сводов, и его
извлекли из-под обломков умирающим; тело его было покрыто страшными ожо-
гами, а лицо - глубокими ранами оставившими неизгладимые следы. (Прим.
автора.)
Тренка, вызвавших такое бесчеловечное обращение с ним. С первого же дня
своего прибытия в Вену он по приказу императрицы был подвергнут домашне-
му аресту. Но в тот же вечер он появился в опере и в антракте хотел
сбросить в партер графа Госсау. (Прим. автора.)
Мережковский Дмитрий
Акунин Борис
Конан-Дойль Артур
Семенова Мария
Березин Федор
Лукьяненко Сергей