ГЛАВА LX
том, что эмигранты пишут домой бодрые, обнадеживающие письма, а мистер
Микобер уже несколько раз присылал небольшие суммы денег в счет погашения
тех "денежных обязательств", к которым он относился весьма по-деловому, "как
подобает мужчинам"; о том, что Дженет, снова вернувшись к бабушке, когда та
возвратилась в Дувр, окончательно отреклась от своей неприязни к мужскому
полу и вышла замуж за преуспевающего хозяина таверны, да и сама бабушка
окончательно отвергла свой замечательный принцип, приняв деятельное участие
в свадебных хлопотах и увенчав церемонию бракосочетания своим присутствием.
Таковы были некоторые темы нашей беседы - кое о чем я уже знал из ее писем.
Разумеется, говорили и о мистере Дике. По словам бабушки, он неустанно
переписывает все, что попадается ему под руку, причем, занимаясь этим делом,
держит короля Карла Первого на почтительном расстоянии; видеть его
счастливым и на свободе, а не влачащим жалкую жизнь под замком - великая для
нее радость, говорила бабушка, добавляя (это заключение она преподносила как
новинку), что только она знает настоящую цену этому человеку.
сидя, как обычно, перед камином и ласково поглаживая меня по руке.
завтра утром, - ответил я.
- Я останусь.
непременно там задержался, если бы мне предстояла встреча не с бабушкой, а с
кем-нибудь другим.
на огонь.
пробудились старые, знакомые сожаления. Сожаления, быть может смягченные,
ибо они учили меня тому, чего я не постиг в пору моей юности, но все же
сожаления. Казалось, я снова слышу слова бабушки: "О Трот! Слепец, слепец,
слепец!" Теперь я понимал их лучше.
на меня глядит. Быть может, она угадала ход моих мыслей; теперь это было
легче, чем в ту пору, когда я был так своеволен.
прямо заново родился, - сказала бабушка. - Теперь он не измеряет все людские
горести и радости своей жалкой меркой. Поверь мне, дитя мое, надо сперва все
очень приуменьшить, прежде чем измерять такой меркой.
думает только о других, - продолжала бабушка. - Если бы я могла сказать о
ней еще лучше, я сказала бы, Трот.
самый тяжелый укор. О, как я сбился когда-то с пути!
на нее, значит, благодарение богу, она недаром живет на свете, - сказала
бабушка, и на глазах ее показались слезы. - Приносить пользу - это счастье.
Так она сказала однажды. Как же ей не быть счастливой?
бы двадцать раз выйти замуж, мой дорогой, с тех пор как ты уехал!
тот, кто был бы достойным ее? Другого Агнес не смогла бы полюбить.
Потом медленно подняла на меня глаза и сказала:
- Этого я не имею права тебе говорить. Она никогда мне не признавалась, но я
подозреваю.
я почувствовал еще яснее, чем раньше, что она угадала мои мысли. Я призвал
всю свою решимость, пробудившуюся во мне в эти дни и ночи борьбы,
происходившей в моем сердце.
не полагайся. Ты должен держать их в тайне. Может быть, они неосновательны.
Я не имею права говорить.
Сестра, которой я во многом признавался, бабушка, не откажется признаться и
мне.
глаза; потом задумчиво заслонила глаза рукой и тихо положила руку мне на
плечо. Так мы сидели, не говоря ни слова, оба ушедшие в прошлое, пока не
настало время прощаться перед сном.
Меня ждала встреча с Агнес, но все же не знаю, был ли я счастлив при мысли,
что одержал над собой победу...
каждый камень на улицах я знал так же, как школьник знает свой букварь. У
старого, милого дома я спешился, но от волнения не мог войти и повернул
назад. Потом я возвратился и заглянул в низкое окно - в то самое окно
башенки, у которого сидел в старые времена Урия Хип, а потом мистер Микобер;
теперь эта комнатка превратилась из канцелярии в маленькую гостиную. Но в
остальном старый дом ничуть не изменился, он оставался все таким же
опрятным, как раньше, когда я увидел его впервые, и содержался в таком же
образцовом порядке. Служанка была новая. Я поручил ей передать мисс Уикфилд,
что ее ждет джентльмен, приехавший из-за границы от ее друга. По старой,
такой знакомой лестнице (это меня-то служанка предупреждала, чтобы я шел
осторожно!) я поднялся наверх в гостиную. Гостиная тоже ничуть не
изменилась. На тех же самых полках лежали книги, которые мы читали вместе с
Агнес; там же, где и раньше, неподалеку от стола, стояла моя конторка, за
которой я готовил уроки. Комнату эту восстановили в том виде, в каком она
была до пребывания в доме Хипов. Теперь она стала такой же, как и в старые,
счастливые времена.
вспоминал о том, как глядел я на них в те дождливые дни, когда только что
здесь поселился. Вспоминал о том, какие я строил догадки о жильцах,
видневшихся за стеклами окон, и с каким любопытством следил за ними, когда
они спускались и поднимались по лестницам, или за женщинами, которые стучали
патенами по тротуару, а надоедливый дождь хлестал косыми струями и изливался
из водосточных труб прямо на улицу. Вспомнилось мне, как любил я наблюдать
за бродягами, которые входили, прихрамывая, в город в эти дождливые вечера,
неся на плече палку, на которой болтался узелок; казалось мне, я чувствовал
тогда запах сырой земли, мокрых листьев, терновника и ощущал ветер, дувший
мне в лицо во дни моего трудного странствия.
обернулся.
схватилась рукой за сердце. Я обнял ее.
ее ласковое лицо обращено было ко мне, и эти глаза смотрели на меня с той
нежностью, о которой я уже несколько лет мечтал днем и ночью.
обязан ей, и она мне так была дорога, что я не знал, как выразить свои
чувства. Я пытался призывать на нее благословения, пытался благодарить ее,
пытался ей рассказать (сколько раз я писал об этом в своих письмах!), какое
влияние оказала она на меня, по все попытки мои были напрасны. Радость мою и
любовь я не мог выразить словами.
когда мы расстались, рассказала об Эмили, которую она тайком несколько раз
посещала, трогательно напомнила мне о могиле Доры. Инстинктивно, повинуясь
своему благородному сердцу, она с такой деликатностью коснулась струн моей
памяти, что ни одна из них не отозвалась во мне резким звуком. Я мог слушать
эту печальную музыку, доносившуюся откуда-то издалека, и не отшатываться от
того, что она пробуждала. Могло ли быть иначе, если со всем этим была
связана она, мой ангел-хранитель?
не рассказали о том, что делали все это время.
себя хорошо. Вы видите: мы здесь, в нашем доме, наши тревоги позади. Вы это
знаете, дорогой Тротвуд, а значит, знаете все.
Березин Федор
Круз Андрей
Шилова Юлия
Браун Дэн
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк