поймет, что она просит у него прощения. Он послал ей ультиматум в трех
повелительных строках, без единого ласкового слова. Она прочла, вздохну-
ла и улыбнулась - на этот раз уже строгой улыбкой. У нее тоже была своя
гордость. Она не подчинялась никаким требованиям. От нее всего можно бы-
ло добиться, но только если обратиться к ее уму или сердцу. Приказами же
- ничего. Она заперла письмо и оставила его без ответа. И продолжала
хождение по джунглям, позади мамонта, который служил ей живым щитом...
"Когда ты захочешь поговорить со мной вежливо, мой милый Марк, я тебя
буду ждать. А меня не жди!"
наково упрямые головы. Ни один не скажет: "Я ошибался".
вести. Нужно было напрягать все свои чувства, чтобы не отстать... Идем!
"Куда ты ведешь меня?" - "Идем, идем! Там видно будет..." Да знает ли он
сам? Даже если не знает, у него безошибочное чутье. Это не только инс-
тинкт. Тимон накопил множество жизненных уроков; он почерпал их из лич-
ного опыта и из книг: он читал гораздо больше, чем можно было подумать.
Он глотал книги. Но с еще большей жадностью впитывал он в себя людей. Он
постигал их до конца. С первого взгляда он уже знал, что каждый собой
представляет, знал его слабости, его возможности и за сколько его можно
купить. Он не питал ни малейшего уважения к животным, не имеющим панци-
ря, к мягкотелым, к безоружным: в его глазах это были низшие твари; он
без зазрения совести злоупотреблял ими. А что касается здоровяков, та-
ких, как он сам, то уж тут поединок на ножах. С ними все было дозволено,
любое оружие. Если бы только старая Европа созрела (а ее гноили, как ки-
зил в соломе), они могли бы дать не одно очко вперед чикагским гангсте-
рам.
бесполезных нравоучений. Он чувствовал, что она несокрушима, недоступна
- и все же свободна от предрассудков. Ее ничем нельзя было смутить. У
нее на все была своя точка зрения, и возражений она не допускала. При
этом она не ссылалась на какие бы то ни было принципы. Ей не нужно было
костылей - ни нравственных, ни религиозных. У нее были женские глаза,
гордые и спокойные. Они не моргали. Они не лгали - ни ей самой, ни тому,
в кого проникал их взгляд. И то, что этим глазам были чужды иллюзии, ни-
чуть не мешало ей быть жизнерадостной и твердой. Она любила жизнь, но
она не согласилась бы (Тимон был в этом уверен), чтобы ей продлили жизнь
хотя бы на час, если бы для этого ей пришлось поступиться своими права-
ми. ("Ее права!" Тимон смеялся: "Я бы мог раздавить их двумя пальца-
ми!.." Но он знал, что даже если бы Аннета была раздавлена, остался бы
ее гордый и вызывающий взгляд, и этот взгляд жалил бы его, как пчела.)
Крепкая баба! Она не хуже, чем он, вооружена для борьбы!.. Но она не со-
биралась бороться за себя, за себя одну. Она была женщина. Чтобы заинте-
ресоваться борьбой, ей нужен был мужчина, за которого она могла бы бо-
роться: сын, любовник или, если их нет, хозяин. Мужчина, с которым она
составила бы одно целое... Так, со свойственной ему грубостью, судил о
ней Тимон. Ее возмутило бы подобное оскорбление. Но Тимон не видел здесь
ничего обидного. Он расценивал ее глазами самца, для которого женщина
стоит того, чего она стоит лишь по сравнению с мужчиной. Она не может
существовать сама по себе. Она создана для борьбы и потому нуждается в
мужчине, который повел бы ее на борьбу. Так лезвие ищет рукоятку и руку,
которая держит рукоятку. Размышляя об этом, Тимон начинал еще больше
уважать Аннету. Он судил о лезвии как знаток.
ней он вынужден был следить за собой. Ее присутствие было для него тор-
мозом: оно останавливало его на самом краю опасных поступков.
Ну, а если скачок делает природа Тимона, - тогда берегись!
чувствителен к утонченным отравам. Ему была присуща грубая невоздержан-
ность грузчика, который одинаково легко переносит и вино и бочку. Никог-
да он не бывал совершенно трезв, и его гений, если к нему применимо это
выражение, только в пьяном виде и расцветал. Но Тимон достаточно хорошо
владел собой и знал, до какого градуса, до какого предела ему можно до-
водить брожение в своей бочке coram populo [115], чтобы это не только не
повредило его демагогическим выступлениям, но даже послужило им на
пользу: он извлекал выгоду из своих винных паров подобно тому, кто пос-
тавил на службу нашим прихотям пар водяной. Но время от времени ему нуж-
но было освободить котел от излишнего давления, иначе котел мог лопнуть.
Обычно Тимон устраивал это при закрытых дверях, по возможности за преде-
лами Парижа, в местах укромных и тайных: если и выходили какие-нибудь
неприятности, их улаживали.
бе, что там происходило; к тому же во время отлучек хозяина до редакции
доходило достаточно слухов - правда, трусливых и завистливых, изображав-
ших все в преувеличенном и искаженном виде. Хозяин возвращался мрачный,
отяжелевший, как только что разорвавшаяся туча, которая вновь поднимает-
ся над землей в виде густых испарений. Аннета, враждебная, холодная как
лед, хмурила брови и пыталась изобразить из себя безличную машину, кото-
рая исполняет то, что велит хозяин. Тимон прекрасно знал, что она дума-
ет. Это его забавляло. Он не прочь был вызвать ее на разговор. Но она
держалась начеку. Открыть дверь было бы неблагоразумно. Если бы она и
вошла, то еще неизвестно, как бы она вышла. Но именно это ее и подзадо-
ривало.
которому дверь между ними была наглухо заперта. Он не хотел вводить Ан-
нету с ее обостренным чутьем в эти области своей жизни, свои охотничьи
заказники: она бы его стесняла; он ее щадил... А потом, мало-помалу уве-
рившись в ней, он стал щадить ее меньше. Ему захотелось сделать именно
то, чего он избегал: ткнуть ее носом в это болото и посмотреть, какую
она скорчит гримасу. В сущности, это был все тот же мучительный зуд:
унизить то, что втайне уважаешь и от чего ты сам отказался.
ся возбудить ее любопытство, задеть ее самолюбие. Он говорил ей:
удобнее... Тут уж не рискуешь соблазниться...
бы я посмотреть на тебя, когда ты" теряешь голову.
не хочется возвращаться.
посмотреть, что делается по ту сторону? Чего ты боишься?
смогу его вынести.
все-таки ему захотелось дать ей оплеуху. Он встал и начал шагать по ка-
бинету, чтобы побороть это желание. Он остановился перед Аннетой.
сказала не подумав, я обидела вас, простите меня...
был. Но недели две спустя Тимон сказал ей:
ле.
терять помощницу, которой вы доверяете.
ешься.
работы потребовать расчет. И в то же время самолюбие нашептывало ей: "Не
такая уж ты, значит, смелая! Увиливаешь? Силенок не хватает?.." Лучше бы
она не прислушивалась. В каждой женщине сидит бес. Тимон знал этого бе-
са. Тимон ничего не говорил, только глаза его поддразнивали: "Боишься!..
Бедненькая ты моя, чего же ты боишься?.."
ту, не явилась молоденькая женщина. Она была очень юна, очень хрупка и
очень хороша собой. По виду совсем еще девочка. Она сильно робела. Анне-
та поняла, что Тимон ее ждал. Она сверкала украшениями, как чудотворная
икона, но казалась неискушенной и явно смущалась красотой и новизной
своего наряда. Тимон сказал Аннете:
буркнула она.
Василенко Иван
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Посняков Андрей