"Хвале известняку"), и сикстины, и вилланели, и рондо, и горацианскую
оду. Формально -- Оден просто результат того, что мы считаем нашей
цивилизацией. По сути же он -- последнее усилие ее одушевить.
[Волков:]
английской "метафизической школе" говорится, что она "порывает с
реалистическими и гуманистическими традициями ренессансной лирики"; на
советском литжаргоне это означает неодобрение. С другой стороны, в
проспекте "Литературных памятников", изданном в Москве в том же 1967
году, поэты-метафизики были охарактеризованы с большим почтением. Этот
проспект объявлял о подготовке к изданию тома "Поэзия английского
барокко" в вашем переводе и с комментариями академика Жирмунского. Как
этот том затевался?
[Бродский:]
а затем и все остальные: Херберт, Крашоу, Воган. И я начал их
переводить. Сначала для себя и корешей, а затем для какой-нибудь
возможной публикации -- в будущем.
[Волков:]
[Бродский:]
этой знаменитой цитаты из хемингуэевского "По ком звонит колокол": "Нет
человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть
часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес,
меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок
твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я
един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком
звонит Колокол: он звонит по Тебе". На меня этот эпиграф произвел
довольно большое впечатление, и я попытался разыскать эту цитату из
Донна в оригинале (хотя и не очень знал английский об эту пору). Кто-то
из иностранных студентов-стажеров, учившихся в Ленинграде, принес мне
книжечку Донна. Я всю ее перебрал, но искомой цитаты так и не нашел.
Только позднее до меня дошло, что Хэмингуэй использовал не
стихотворение Донна, а отрывок из его проповеди, в некотором роде
стихотворный подстрочник. Но к этому времени заниматься Донном было уже
довольно поздно, потому что меня посадили. Потом, когда я уже был на
поселении, Лидия Корнеевна Чуковская прислала мне -- видимо, из
библиотеки своего отца -- книгу Донна в издании "Современной
библиотеки". И вот тут-то, в деревне, я принялся потихонечку Донна
переводить. И занимался этим в свое удовольствие на протяжении
полутора-двух лет. Через Анну Андреевну Ахматову я познакомился с
Виктором Максимовичем Жирмунским. Он, видимо, читал мои переводы и
предложил идею тома для "Литпамятников". Идея эта чрезвычайно мне
понравилась, но, к сожалению, работу над переводами я продолжал с
непростительными перерывами: надо было зарабатывать на жизнь, да еще
надо было что-то свое сочинять. В 1971 году Жирмунский умер, но с его
смертью идея издания не заглохла. Меня вызвали в Москву, в издательство
"Наука", где сказали, что договоренность остается в силе. К этому
времени переводов у меня было все еще недостаточно. Следовательно,
выпуск тома передвигался года на два. Но наступило 10 мая 1972 года, и
ни о какой книжке не могло уже быть и речи. Жаль. Там был бы не только
Донн. Планировалась антология метафизической поэзии, вся эта банда.
Параллельно со мной переводом Донна занимался Борис Томашевский...
[Волков:]
[Бродский:]
невозможно. Переводы -- на уровне "любовь коварная и злая"...
Расположения к этому переводчику у меня нет никакого, потому что
позволить себе такое действо -- это, конечно, полный моветон.
[Волков:]
вы переводили?
[Бродский:]
Лоуэлла. Переводил "Квартеты" Элиота; но это вышло довольно
посредственно, слишком много отсебятины. Пытался переводить Одена, что
труднее всего, на мой взгляд. Вообще, я ведь переводил со всех
существующих и несуществующих языков: с чешского, польского, арабского.
Переводил с хинди.
[Волков:]
области "легкого" жанра? Я знаю, что ему нравилось литературное
творчество Джона Леннона. А как вы относитесь к поэзии группы "Битлз"?
Вы ведь, кажется, перевели их "Желтую подлодку"?
[Бродский:]
отношусь к этим делам. По-английски это может быть очень интересно. А
тексты, написанные Джоном Ленноном и Полом Маккартни, совершенно
замечательные. Вообще, лучшие образцы английского и американского
легкого жанра -- не такой уж и легкий жанр. В известной степени это
пугающий жанр. Например, Ноэл Коуард. Или гениальный Коул Портер. А
блюзы! Но переводить все это чрезвычайно трудно: надо знать традиции
блюза, традиции английской баллады. В России никто не знает, что такое
английская баллада. Или, тем более, баллада шотландская.
[Волков:]
[Бродский:]
грустно, потому что русская культурная традиция ориентирована в
основном на французскую и немецкую литературы. Которые по сравнению с
тем, что происходило об ту же самую пору в английской литературе,
абсолютный детский сад. Помните, мы говорили о несчастной судьбе
антологии Гутнера? Переводы там были не такие уж и блестящие, но дух
английской изящной словесности эта антология все-таки передавала. Было
бы хорошо ее переиздать. Но я не знаю, кто этим будет заниматься.
___
[Волков:]
с богемным оттенком районе. Вас здесь все знают, вы всех знаете. Жизнь
ваша, с внешней стороны по крайней мере, вполне комфортабельна,
расписание более-менее установилось. Не кажется ли вам, что
существование здесь более предсказуемо, стабильно, чем в Союзе?
[Бродский:]
[Волков:]
[Бродский:]
живешь внешней жизнью. Ведь чем дурна предсказуемость? Она проявляется
в твоих сношениях с внешним миром -- место, где ты живешь, служба,
люди. Ну, во-первых, Нью-Йорк для такой предсказуемости слишком уж
многообразен. Здесь постоянно имеет место какой-то физиономический
калейдоскоп. И таким образом, хотя бы частично, эффект предсказуемости
снимается. Во-вторых, я внутренне не очень завишу от того, что со мной
происходит на улице, в метро, в университете, и так далее. Хотя это
окружение иногда надоедает. Не хочу сказать, что живу какой-то
разнообразной и богатой внутренней жизнью, но, в общем, все, что со
мной происходит -- происходит, главным образом не вовне, а внутри. И
здесь, на Западе, в большей степени, чем в Союзе. Может быть, благодаря
тому, что здесь среда все-таки несколько чуждая, да? И с моей стороны
это либо защитная реакция, либо...
[Волков:]
[Бродский:]
существенным. А уж здесь монотонность -- не то чтобы была совсем
исключена, но... И кроме того, в моем бизнесе, в литературе, работа так
или иначе проецируется на жизнь. И жизнь начинает зависеть от того, что
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Соломатина Татьяна
Витковский Евгений
Конан-Дойль Артур