Чтение 192–й страницы книги ~Имаджика~

увлекся ею... - Губы его задрожали. - Я был вполне способен на это, когда
был моложе. Ну... и я познакомился с ней и сказал, что хочу показать ей сон
наяву, нечто такое, что она никогда не забудет. Сначала она не соглашалась,
но в те годы своими речами я и луну мог заставить улыбнуться или
нахмуриться, так что в конце концов она позволила мне одурманить ее чарами и
увезти отсюда. Ну и путешествие у нас было, доложу я тебе. Четыре месяца,
через Доминионы. Но в конце концов я доставил ее на место - назад, к
Просвету...

- И что случилось?

- Он открылся.

- И?

- Я увидел Божий Град.

Наконец-то она услышала от него нечто такое, что ее заинтересовало.

- Как он выглядел?

- Я видел его только мельком...

Она сдалась и, наклонившись к нему, повторила свой вопрос в нескольких
дюймах от его изуродованного лица.

- Как он выглядел?

- Просторный, сверкающий и совершенный.

- Золотой?

- Все цвета радуги. Но я видел его лишь мельком. Потом стены словно
взорвались, и что-то протянулось за Целестиной и утащило ее внутрь.

- Ты видел, что это было?

- Я много раз прокручивал этот момент у себя в голове. Иногда мне
кажется, что это была сеть, иногда - облако. Я не знаю. Но что бы это ни
было, оно утащило ее с собой.

- Ты, конечно же, попытался ей помочь, - сказала Юдит.

- Нет, я обосрался и уполз. Что я мог поделать? Она принадлежала Господу.
И, если смотреть на вещи широко, разве не оказалась она в конце концов
счастливицей?

- Похищенная и изнасилованная?

- Похищенная, изнасилованная и обретшая частицу божественности. А я -
тот, кто выполнил труднейшее поручение - кем оказался я?

- Сводником.

- Да, сводником. В любом случае, она мне отомстила, - сказал он кисло. -
Ты только посмотри на меня! Она должна быть более чем удовлетворена.

Это было правдой. Жизнь, которую не под силу оказалось истребить ни
Оскару, ни Кезуар, Целестина практически вытрясла из его тела, и теперь она
держалась на тоненькой-тоненькой ниточке.

- Так это и есть история Отца? - спросила Юдит. - Большую часть ее мне
приходилось слышать и раньше.

- Это история. Но в чем ее мораль?

- Скажи мне.

Он едва заметно покачал головой. - Не знаю, смеешься ты надо мной или
нет.

- Я ведь слушаю тебя, верно? Будь благодарен и за это. Мог бы сейчас
подыхать тут без единого зрителя.

- Да, но ведь этого не случилось? Конечно, ты могла прийти сюда уже после
моей смерти. А может быть, вообще не пришла бы. Но наши жизни вновь
пересеклись - в последний раз. Это сама судьба говорит мне, чтобы я облегчил
душу.

- От чего?

- Сейчас я тебе расскажу. - Вновь затрудненный вдох. - Все эти годы я
размышлял над тем, почему Бог выбрал жалкого представителя актерской братии,
поднял его из грязи и послал через три Доминиона себе за женщиной?

- Ему нужен был Примиритель.

- А у себя в городе Он не мог найти жену? - сказал Дауд. - Тебе не
кажется это немножечко странным? Кроме того, почему Его вообще волнует,
примирена ли Имаджика или нет?

Вопрос показался ей точным. Действительно, Бог, который замуровал себя в
своем собственном городе и не проявил никакого желания разрушить стену между
своим Доминионом и остальными, вдруг ни с того ни с сего добыл себе невесту
на краю света, чтобы она родила Ему ребенка, который разрушит все стены в
мире...

- Действительно, странно, - сказала она.

- Вот и я тоже так считаю.

- И у тебя есть какие-нибудь догадки?

- Я бы не сказал... Но я так думаю, у Него должна была быть какая-то
цель, иначе к чему вся эта заваруха?

- Здесь какая-то интрига...

- Боги не плетут интриги. Они творят. Они защищают. Они карают.

- Так чем же Он, по-твоему, был занят?

- Вот в этом вся соль. Может быть, ты сумеешь это выяснить. Может быть,
это уже выяснили другие Примирители.

- Другие?

- Те сыновья, которых Он посылал на Землю до Сартори. Может быть, они
поняли, какую цель Он преследует, и отказались следовать Его воле?

Да, эту мысль стоило обдумать.

- Может быть, Христос умер вовсе не для того, чтобы спасти смертного
человека от его грехов, а для того...

- ... чтобы спасти его от своего Отца?

- Да.

Она подумала о видении, которое открылось ей над Бостонской Чашей -
ужасное зрелище города, да и, судя по всему, всего Доминиона, залитого
необоримой чернотой, - и тело ее, которому не раз приходилось биться в
припадках и судорогах после всех тех мук, что на нее обрушивались,
неожиданно замерло. В ней не было ни паники, ни исступления - только
бездонный ледяной ужас.

- Что же мне делать?

- Не знаю, дорогуша. Ты вольна делать все, что тебе захочется, помни об
этом.

Несколько часов назад, сидя на пороге вместе с Клемом, она чувствовала
горечь обиды и разочарования, сознавая, что для нее нет места в Евангелии
Примирения. Теперь же это обстоятельство, похоже, могло подарить ей тонкую
нить надежды. Как Дауд не раз заявлял в Башне, она не принадлежит теперь
никому. Род Годольфинов угас, Кезуар погибла. Миляга пошел по стопам Христа,
а Сартори либо занят строительством Нового Изорддеррекса, либо копает себе
могилу. Она была сама по себе, а в мире, где все остальные были ослеплены
страстью или долгом, подобное состояние имело свои выгоды. Возможно, только
она сможет увидеть ситуацию со стороны и вынести беспристрастное суждение.

- Выбрать будет трудновато, - сказала она.

- Может быть, тебе лучше вообще забыть все, о чем я говорил, дорогуша, -
сказал Дауд. С каждой фразой его голос становился все слабее, но он изо всех
сил старался сохранить свой беспечный тон. - Просто сплетня парня из
актерской братии.

- Если я попытаюсь остановить Примирение...

- Ты плюнешь в лицо Отцу, Сыну, а возможно, и Святому духу.

- А если я не стану этого делать?

- То на тебе будет лежать ответственность за все, что произойдет.

- Почему?

- Потому... - Голос его так ослабел, что даже треск разведенного им
костра был громче. - ... потому что я думаю, что только ты сможешь его
остановить...

Сжимавшая ее рука разжалась.

- ... ну... - сказал он. - ... вот и все...

Глаза его стали закрываться.

- ... одна последняя просьба, дорогуша? - сказал он.

- Да?

- Может быть, я прошу слишком многого...

- Чего же?

- ... я вот все думаю... могла бы ты... простить меня? Я знаю, это
нелепо... но мне не хотелось бы умереть, зная, что ты презираешь меня...

Она вспомнила о той жестокой шутке, которую он сыграл с Кезуар, когда та
молила его о милосердии. Пока она колебалась, вновь раздался его шепот.

- ... ведь мы были... два сапога... пара, а?

Она протянула руку, чтобы дотронуться до него и постараться утешить хотя
бы немного, но не успели ее пальцы коснуться его тела, как дыхание его
прервалось, а глаза окончательно закрылись. Она испустила сдавленный стон.
Здравому смыслу вопреки, она ощутила горькое чувство потери.

- Что-то не так? - спросил Понедельник.

Она поднялась на ноги. - Это зависит от твоей точки зрения, - сказала
она, заимствуя дух комедийного фатализма у того, чей труп лежал у ее ног.
Этот тон стоит порепетировать. Он вполне ей может пригодиться в ближайшие
несколько часов. - Не дашь мне сигарету? - спросила она у Понедельника.

Понедельник выудил пачку из кармана и швырнул ей. Она вытащила одну
сигарету и бросила пачку назад. Подойдя к костру, она вытащила горящую с
одного конца палочку и прикурила.

- Что с парнем такое?

- Он мертв.

- И что мы будем делать?

А действительно, что? Если на ее дороге и есть развилка, то она именно
здесь. Должна ли она предотвратить Примирение - это будет нетрудно, камни
лежат у нее под ногами - и позволить истории заклеймить ее разрушительницей?
Или же она должна не препятствовать ему и допустить опасность того, что всем
историям на свете будет положен конец?

- Сколько еще будет светло? - спросила она Понедельника.

Часы у него на руке входили в состав добычи, которую он притащил на
Гамут-стрит из своего первого похода. Вычурным жестом он поднес их к лицу.

- Два с половиной часа, - ответил он.

Времени на действия оставалось так мало, не говоря уже о размышлениях. Но