остался на дозоре, показалось, что какие-то люди тихонько подкрадываются к
баррикаде. Он тотчас же крикнул:
гурьбой выбежали из кабачка. Уже почти не оставалось времени. Они увидели
густое поблескивание штыков, колыхавшихся над баррикадой. Рослые солдаты
муниципальной гвардии, одни - перелезая через омнибус, другие -
воспользовавшись проходом, пробрались внутрь, оттесняя мальчика, а тот
отступал, но не бежал.
когда река поднимается вровень с насыпью и вода начинает просачиваться
сквозь щели в плотине. Еще секунда, и баррикада была бы взята.
в упор. Второй заколол Баореля штыком. Третий уже опрокинул наземь
Курфейрака, кричавшего: "Ко мне!" Самый высокий из всех, настоящий великан,
шел на Гавроша, выставив штык. Мальчуган поднял своими ручонками огромное
ружье Жавера, с решительным видом нацелился в гиганта и спустил курок.
Выстрела не последовало. Жавер не зарядил ружья. Гвардеец расхохотался и
занес над ребенком штык.
чья-то пуля ударила его прямо в лоб, и он упал на спину. Вторая пуля ударила
в самую грудь гвардейца, напавшего на Курфейрака, и свалила его на мостовую.
Глава четвертая. БОЧОНОК С ПОРОХОМ
сомнением, присутствовал при начале боя. Однако он не мог долго противиться
тому таинственному и неодолимому безумию, которое можно было бы назвать
призывом бездны. Надвигавшаяся опасность, смерть Мабефа - эта скорбная
загадка, убитый Баорель, крик Курфейрака: "Ко мне!", ребенок на краю гибели,
друзья, взывавшие о помощи или отмщении, - все это рассеяло его
нерешительность, и он с пистолетами в руках бросился в свалку. Первым
выстрелом он спас Гавроша, вторым освободил Курфейрака.
на укрепление, на гребне которого теперь по пояс виднелись фигуры
смешавшихся в кучу муниципальных гвардейцев, кадровых солдат и национальных
гвардейцев предместья, с ружьями на изготовку. Они занимали уже более двух
третей заграждения, но за него не прыгали, точно боясь ловушки. Они смотрели
вниз, в темноту, словно в львиную пещеру. Свет факела озарял только их
штыки, меховые шапки и беспокойные, раздраженные лица.
но в нижней зале, возле дверей, он заметил бочонок с порохом.
него целиться. Солдат уже взял его на мушку, как вдруг чья-то рука охватила
конец дула и закрыла его. Это был бросившийся вперед молодой рабочий в
плисовых штанах. Раздался выстрел, пуля пробила руку и, быть может, грудь
рабочего, потому что он упал, но не задела Мариуса. Все это, казалось,
скорее могло померещиться в дыму, чем произойти в действительности. Мариус,
входивший в нижнюю валу, едва заметил это. Однако он смутно видел
направленный на него ствол ружья, руку, закрывшую дуло, и слышал выстрел. Но
в такие минуты все, что видит человек, проносится, мелькает перед ним, и он
ни на чем не останавливает внимания. Он лишь смутно чувствует, что этот
вихрь увлекает eго в еще более глубокий мрак и что вокруг него все в тумане.
силы. Анжольрас крикнул:
друга. Большинство повстанцев поднялось во второй этаж и в чердачные
помещения, оттуда они могли из окон обстреливать осаждающих. Самые
решительные, в том числе Анжольрас, Курфейрак, Жан Прувер и Комбефер, отошли
к домам, поднимавшимся за кабачком, и гордо стали лицом к лицу с солдатами и
гвардейцами, занявшими гребень баррикады.
которая предшествует рукопашной схватке. Противники целились друг в друга на
таком близком расстоянии, что могли переговариваться. Достаточно было одной
искры, -чтобы вспыхнуло пламя. Офицер, в металлическом нагруднике и густых
эполетах, взмахнул шпагой и крикнул:
раненые и умирающие.
стороны баррикады, но, оставаясь на своих местах, они молча заряжали ружья.
воспользовавшись дымом и мглой, застилавшими все огражденное пространство,
проскользнул вдоль баррикады до той каменной клетки, где был укреплен факел.
Вырвать факел, поставить на его место бочонок с порохом, подтолкнуть под
него кучу булыжника, причем дно бочонка с какой-то страшной податливостью
тотчас же продавилось, - все это отняло у Мариуса столько времени, сколько
требуется для того, чтобы наклониться и снова выпрямиться. И теперь все -
национальные гвардейцы, гвардейцы муниципальные, офицеры, солдаты,
столпившиеся на другом конце баррикады, остолбенев от ужаса, смотрели, как
он, встав на булыжники с факелом в руке, гордый, одушевленный роковым своим
решением, наклонял пламя факела к этой страшной груде, где виднелся разбитый
бочонок с порохом.
казался видением юной революции после призрака старой.
раненых, отхлынули к другому концу улицы и снова исчезли в ночи. Это было
паническое бегство.
Глава пятая. КОНЕЦ СТИХАМ ЖАНА ПРУВЕРА
его мысли превратились в вихрь. Ему казалось, что этот вихрь, заключенный в
нем самом, бушует вокруг и уносит его с собой. Ему представлялось, что он
уже отдалился от жизни на бесконечное расстояние. Два светлых месяца радости
и любви, внезапно оборвавшиеся у этой ужасной пропасти, потерянная для него
Козетта, баррикада, Мабеф, умерший за Республику, он сам во главе повстанцев
- все это казалось ему чудовищным кошмаром. Он должен был напрячь весь свой
разум и память, чтобы все происходившее вокруг стало для него
действительностью. Мариус слишком мало жил, он еще не постиг, что нет ничего
неотвратимее, чем невозможное, и что нужно всегда предвидеть непредвиденное.
Словно непонятная для зрителя пьеса, пред ним развертывалась драма его
собственной жизни.
Жавера, который не повернул головы во время штурма баррикады и смотрел на
разгоравшееся вокруг него восстание с покорностью жертвы и величием судьи.
Мариус даже не заметил его.
топчутся и копошатся в конце улицы, однако они не отваживались снова
обрушиться на неприступный редут, быть может, ожидая приказа, быть может,
подкрепления. Повстанцы выставили часовых; студенты медицинского факультета
перевязывали раненых.
корпии и патронов, и стола, на котором лежал папаша Мабеф; вынесенные столы
добавили к баррикаде, а в нижней зале заменили их тюфяками вдовы Гюшлу и
служанок. На тюфяки положили раненых, что касается трех бедных созданий,
живших в "Коринфе", то никто не знал, что с ними сталось. Потом их нашли в
погребе.
Одного из самых любимых, самых мужественных - Жана Прувера. Поискали среди
раненых - его не было. Поискали среди убитых - его не было. Очевидно, он
попал в плен.
Березин Федор
Трубников Александр
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Суворов Виктор
Флинт Эрик