экономическим саботажем. Им ничего не грозит! Им сейчас принесут молоко!
даже стыдно так серьёзно охранять малышей. А не тут-то было! Они сговорились
-- свист!! -- и кто хочет, бегут в разные стороны! Что делать конвою?
Стрелять? В кого именно? Да можно ли в детей?.. На том и кончились их
тюремные сроки! Сразу лет сто пятьдесят убежало от государства. Не нравится
быть смешным? -- не арестовывай детей!
множество затей малолеток, как они озоровали в колониях, мстили и гадили
воспитателям. При кажущейся строгости их сроков и внутреннего режима, у
малолеток из безнаказанности развивается большая дерзость.
малолеток, я вполне ему верю. К медицинской сестре в колонии прибегают
взволнованные испуганные ребятишки, зовут её к тяжело заболевшему товарищу.
Забыв о предосторожности, она быстро отправляется с ними в их большую --
человек на сорок -- камеру. И тут начинается муравьиная работа! -- одни
баррикадируют дверь и держат оборону, другие десятком рук срывают с сестры
всё надетое, валят её, те садятся ей на руки, те на ноги, и теперь, кто во
что горазд, насилуют её, целуют, кусают. И стрелять в них не положено, и
никто её не отобьет, пока сами не отпустят, поруганную и плачущую.
малолеток он еще сильно раскаляется красочными рассказами и похвальбою. И
они не упускают случая разрядиться. Вот эпизод. Среди бела дня на виду у
всех сидят в кривощекинской зоне (1-й лагпункт) четверо малолеток и
разговаривают с малолеткой же Любой из переплетного цеха. Она в чём-то резко
им возражает. Тогда мальчики вскакивают и высоко вздёргивают её за ноги. Она
оказывается в беспомощном положении: руками опираясь о землю, и юбка спадает
ей на голову. Мальчики держат её так и свободными руками ласкают. Потом
опускают не грубо. Она ударяет их? убегает от них? Нет, садится по-прежнему
и продолжает спорить.
(Это -- в ней тот самый барак на 500 женщин, где все соединения происходят
без завешиваний и куда малолетки с важностью ходят как мужчины.) В детских
колониях малолетки трудятся четыре часа, а четыре должны учиться (впрочем,
вся эта учёба -- тухта). С переводом во взрослый лагерь они получают
10-часовой рабочий день, только уменьшенные трудовые нормы, а нормы питания
-- те же, что у взрослых. Их переводят сюда лет шестнадцати, но недоедание и
неправильное развитие в лагере и до лагеря, придаёт им в этом возрасте вид
маленьких щуплых детей, отстаёт их рост, и ум их, и их интересы. По роду
работы их содержат здесь иногда отдельными бригадами, иногда смешивая в
общую бригаду со стариками-инвалидами. Здесь и спрашивают с них "облегчённый
физический", а попросту детский туземный труд.
пайка, на который зарился надзор -- и поэтому надзор перестаёт быть главным
врагом. Появились какие-то старики, на которых можно испробовать свою силу.
Появились женщины, на которых можно проверить свою взрослость. Появились и
настоящие живые воры, мордатые лагерные штурмовики, которые охотно руководят
и мировоззрением малолеток и их тренировками в воровстве. Учиться у них --
заманчиво, не учиться -- невозможно.
он ничего не понял! Это слово произносится в блатном мире, как в дворянской
среде "рыцарь", и даже еще уважительнее, не в полный голос, как слово
священное. Стать достойным вором когда-нибудь -- это мечта малолетки, это --
стихийный напор их дружины. Да и самому самостоятельному среди них
не найти жребия верней.
мной на нарах оказался худенький мальчик старше пятнадцати, кажется Слава.
Мне показалось, что весь обряд малолеток он выполняет как-то изневольно,
будто вырастя из него или устало. Я подумал: вот этот мальчик не погиб и
умнее, он от них скоро отстанет. Мы разговорились. Мальчик был из Киева,
кто-то из родителей у него умер, кто-то бросил его. Слава начал воровать еще
перед войной, лет девяти, воровал и "когда наши пришли", и после войны, и с
задумчивой невесёлой улыбкой, такой ранней для пятнадцати лет, объяснил мне,
что и в дальнейшем собирается жить только воровством. "Вы знаете, -- очень
разумно обосновывал он, -- рабочей профессией кроме хлеба и воды ничего не
заработаешь. А у меня [детство] было плохое, я хочу хорошо пожить." -- "А
что ты делал при немцах?" -- спросил я, восполняя два обойденных им года --
два года оккупации Киева. Он покачал головой: "При немцах я работал. Что вы,
разве при немцах можно было воровать? Они за это на месте расстреливали."
-- дружность нападения и дружность отпора. Это делает их сильными и
освобождает от ограничений. В их сознании нет никакого контрольного флажка
между дозволенным и недозволенным, и уже вовсе никакого представления о
добре и зле. Для них то всё хорошо, чего они хотят, и то всё плохо, что им
мешает. Наглую нахальную манеру держаться они усваивают потому, что это --
самая выгодная в лагере форма поведения. Притворство и хитрость отлично
служат им там, где не может взять сила. Малолетка может прикинуться
иконописным отроком, он растрогает вас до слёз, пока его товарищи будут
сзади потрошить ваш мешок. Всей своей злопамятной дружиной они кого хочешь
доймут местью, -- и, чтоб не связываться с этой ордой, никто не помогает
жертве. Цель достигнута -- соперники разъединены, и малолетки бросаются
сворою на одного. И они непобедимы! Их налетает так много сразу, что не
успеешь их заметить, различить, запомнить. Не хватит рук и ног отбиться от
них.
Кривощекинского лагпункта Новосиблага. Жизнь в громадных (на 500 человек)
полутёмных землянках, вкопанных в землю на полтора метра. Начальство не
вмешивается в жизнь зоны (уже ни лозунгов, ни лекций). Засилие блатарей и
малолеток. На работу почти не выводят. Соответствующее и питание. Зато
избыток времени.
самым ящиком малолетки затевают мнимую драку, толкают друг друга и
опрокидывают ящик. Бригадники бросаются поднимать пайки с земли. Из двадцати
они успевают подхватить только четырнадцать. "Дравшихся" малолеток уже и
помина нет.
зимой. Баланду и пайку надо донести по морозу от кухни до землянки -- метров
150. Для стариков-инвалидов это -- опасная тяжелая операция. Пайка всунута
глубоко за пазуху, мерзнущие руки вцепились в котелок. Но внезапно, с
бесовской быстротой, налетают со стороны двое-трое малолеток. Они сбивают
старика с ног, в шесть рук его обшаривают и уносятся вихрем. Пайка отобрана,
баланда пролилась, валяется пустой котелок, старик силится подняться на
колени. (А другие зэки видят -- и спешат обойти опасное место, спешат
свою-то пайку донести до землянки.) Чем слабей жертва -- тем беспощаднее
малолетки. Вот у совсем слабого старика отнимают пайку в открытую, рвут из
пальцев. Старик плачет, умоляет отдать: "Я с голоду умру!" -- "А тебе и всё
равно скоро подыхать, какая разница!" -- Вот наладились малолетки нападать
на инвалидов в пустом холодном помещении перед кухней, где вечно снует
народ. Шайка валит жертву на землю, садится на руки, на ноги, на голову,
обшаривая все карманы, берут махорку, деньги и исчезают.
кожаных коричневых шнуровых высоких сапогах английского летчика,
зашнурованных через крючки на высоту всей голени. Он даже на ночь не снимает
их с ног. И он уверен в своей силе. Но вот его подстерегают чуть прилегшим
на помост в столовой, на него мгновенно налетает шайка и так же мгновенно
улетает -- и сапог нет! Все шнурки перерезаны и сапоги сдёрнуты. Искать?
Куда там! Сейчас же через надзирателя (!) сапоги отправляют за зону и там
продают за высокую цену. (Чего только не сплавляют малолетки за зону! Всякий
раз, когда, пожалев их юность, лагерное начальство даёт им чуть получшее
обувку или одёжу, или какие-нибудь жалкие лепешки матрасов, отобранные от
Пятьдесят Восьмой, -- в несколько дней это всё загоняется за махорку
вольным, а малолетки снова ходят в продранном и спят на голых нарах.)
отвернуться -- шкуру своей собаки к вечеру он может купить за зоной: собака
вмиг отманена, зарезана, ободрана и испечена.
разминка, бескорыстная забава и беготня нужны молодому телу. Если уж дали им
молотки сколачивать снарядные ящики, -- они машут ими непрестанно и с
удовольствием (даже девочки) вколачивают гвозди во что попало, в столы, в
стены, во пни. Они постоянно борются друг с другом -- и не для того только,
чтоб опрокинуть хлебный ящик, они и действительно борются и бегают друг за
другом по нарам и по проходам. Нужды нет, что они бегут по ногам, по вещам,
что-то опрокинули, что-то испачкали, кого-то разбудили, кого-то сшибли --
они играют!
нашу эпоху -- не более, чем "всё же"), есть какая-то управа, их можно
остановить, пронять, наказать, отправить в другое место, -- в лагере это всё
невозможно. Пронять малолеток словами -- просто нельзя, человеческая речь
вырабатывалась не для них, их уши не впускают ничего, не нужного им.
Раздраженные старики начинают одергивать их руками -- малолетки забрасывают
стариков тяжелыми предметами. В чем не находят малолетки забавы! -- схватить
у инвалида гимнастерку и играть в перекидашки -- заставить его бегать как
ровесника. Он обиделся, ушел? -- так он её и не увидит! продали за зону и
прокурили! (Теперь к нему же и подойдут невинно: "Папаша, дай закурить! Да
ладно, не сердись. Чего ж ты ушел, не ловил?").
Березин Федор
Перумов Ник
Круз Андрей
Жюль Верн
Лукин Евгений
Орлов Алекс