но с прошлым я покончил, и когда видел ее перед собой с воздетой вверх
рукою, мне казалось, она указует на небо, где в таинственном грядущем мне
еще суждено ее любить неведомой на земле любовью и рассказать о той борьбе,
какую я вел с собой здесь, внизу.
ГЛАВА LXI
должно было занять несколько месяцев, - я поселился в Дувре у бабушки; там я
и работал у того самого окна, откуда глядел на луну, вставшую над морем, в
те дни, когда впервые появился под этим кровом, ища убежища.
произведений лишь постольку, поскольку они могут быть случайно связаны с
ходом этого повествования, и потому не стану говорить на этих страницах о
надеждах, радостях, трудностях и удачах моей писательской жизни. О том, что
я целиком отдавался своей работе и вкладывал в нее всю мою душу, мне уже
приходилось упоминать. Если мои книги чего-нибудь стоят, мне нечего к этому
прибавить. А если им цена невелика, кому интересно все, что я могу о них
сказать?
посоветоваться с Трэдлсом по какому-нибудь деловому вопросу. Во время моего
отсутствия он очень умело вел мои дела, и они находились в прекрасном
состоянии. Я приобрел известность, на мое имя приходило огромное количество
писем от неведомых мне людей - большей частью это были письма бог весть о
чем, на которые и отвечать-то было нечего, - и я не возражал против
предложения Трэдлса повесить на двери его квартиры табличку с моим именем.
Туда и доставлял надежный почтальон груды писем, и там, время от времени, я
в них погружался, не щадя сил, как министр внутренних дел, но не получая за
это никакого вознаграждения.
ходатаи по делам, шнырявшие вокруг Докторс-Коммонс, любезно предлагали
выступать под моим именем (если я согласился бы купить себе звание
проктора), уплачивая мне определенную часть своих доходов. Но все эти
предложения я отклонял; мне было известно, что несть числа таким подпольным
юристам, а Докторс-Коммонс и так достаточно плох, чтобы у меня возникло
желание сделать его еще хуже.
Трэдлса, и смышленый подросток делал вид, будто понятия не имеет о
существовании Софи, которая заключена была в заднюю комнатку, откуда,
отрываясь от работы, она могла увидеть уголок закопченного садика, где
находился насос. Там я всегда и заставал ее, очаровательную хозяйку, и когда
никто не подымался по лестнице, она услаждала наш слух пением девонширских
баллад, умиротворяя мелодией смышленого подростка, сидевшего в конторе.
что-то писала в тетради, а при моем появлении быстро запирала ее в ящик. Но
скоро тайна открылась.
своего бюро лист бумаги и спросил, что я могу сказать об этом почерке.
туфли.
восхищение. - Ну, что вы думаете, Копперфилд, об этом почерке?
никогда не видал такой твердой руки.
камень.
писала Софи, она поклялась, что скоро ему не нужен будет переписчик, так как
бумаги станет переписывать она, а этот почерк она приобрела, копируя
прописи, и теперь пишет... не помню сколько страниц в час. Софи очень
сконфузилась при этих словах и сказала, что, когда Тома назначат судьей, он
не станет так, как сейчас, кричать о ней на всех перекрестках. Том это
отрицал. Он утверждал, что будет по-прежнему ею гордиться.
когда она, посмеиваясь, вышла из комнаты.
здесь управляет! Как она аккуратна и бережлива, как она любит порядок и
какая домовитая! А какая веселая, Копперфилд! - воскликнул Трэдлс.
оба, мне кажется, самые счастливые люди на свете.
только подумайте. Она встает при свечах, когда еще темно, делает уборку,
идет на рынок в любую погоду, когда клерки еще не появились в Инне, готовит
из самых дешевых продуктов вкусный обед, печет пудинги и пироги, наводит
повсюду порядок, заботится о своей внешности, сидит со мной по вечерам, как
бы это ни было поздно, всегда бодрая, всегда в хорошем расположении духа. И
все это ради меня. Честное слово, Копперфилд, иногда я не могу этому
поверить!
он надел их и с наслаждением положил ноги на каминную решетку.
Нам они дорого не стоят, но как мы веселимся! Когда мы по вечерам дома и
запираем входную дверь и опускаем эти шторы... это она их сшила... как у нас
уютно! А если погода хорошая и мы вечером идем погулять, как мы развлекаемся
на улицах! Мы останавливаемся у освещенных витрин ювелирных лавок. Я
показываю Софи, какую змейку с бриллиантовыми глазками - она, знаете ли,
лежит, свернувшись, на белом шелку - я подарил бы ей, если бы смог купить. А
Софи показывает мне, какие золотые часы с крышкой, украшенной
драгоценностями, она подарила бы мне, если бы только могла... И тут мы
выбираем себе ложки, вилки, лопатки для рыбы, десертные ножи, сахарные
щипцы, которые мы непременно купили бы, если бы могли. А потом идем дальше
очень довольные, словно в самом деле нее это приобрели. Когда же мы попадаем
на площади и на главные улицы и видим дома, которые сдаются внаем, мы их
внимательно разглядываем и иногда спрашиваем себя: а подошел бы нам этот
дом, если бы меня назначили судьей? Потом мы начинаем в нем устраиваться:
эта комната - нам, та комната - сестрам и так далее. И решаем, подошел бы
дом или нет. А иногда мы идем за полцены в театр *, в партер... На мой
взгляд, не жалко заплатить деньги только за то, чтобы подышать его
воздухом... И наслаждаемся пьесой как только возможно. Софи верит каждому
слову на сцене, да и я тоже. По дороге домой мы покупаем в кухмистерской
малую толику чего-нибудь или, скажем, омара у торговца рыбой, приносим сюда
и устраиваем великолепный ужин. А за ужином вспоминаем все, что видели. Ну,
скажите, Копперфилд, могли бы мы проводить время так хорошо, будь я
лорд-канцлером?
хорошо", - подумал я и сказал:
сидеть в задних рядах в Суде Королевской Скамьи, в руках у меня было перо, и
мне взбрело в голову попробовать, не разучился ли я этому делу. Ох, боюсь,
на краю пюпитра красуется теперь скелет... в парике!
сказал знакомым мне тоном, в котором слышалось всепрощение:
Трэдлса, видя, что сам Трэдлс готов ему это простить.
известность и заработок, - сказал я, поднимая глаза от вороха писем. - И он
также обнаружил, что всегда любил меня. Теперь у него нет школы, Трэдлс. Он
теперь мировой судья Мидлсекса *.
я.
Может быть, он за кого-нибудь голосовал или кому-нибудь дал взаймы денег...
А может быть, у кого-нибудь что-нибудь купил или кому-нибудь оказал услугу,
а тот был знаком с кем-нибудь, и этот "кто-нибудь" попросил лорд-наместника
графства назначить Крикла на эту должность.
он мне пишет, что был бы рад показать мне единственно правильную систему,
обеспечивающую поддержание дисциплины в тюрьмах - единственно непогрешимый
способ достигнуть искреннего раскаяния заключенных... и этот способ,
оказывается, - одиночное заключение. Что вы скажете?
говорить об обращении его с нами - выгнал из дому своего сына? И помните,
какую жизнь он заставил вести свою жену и дочь?
человек, когда речь идет о преступниках, заключенных в тюрьму и виновных
решительно по всех преступлениях. Но на других представителей рода
человеческого его мягкость не простирается.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Перумов Ник
Пехов Алексей
Суворов Виктор
Шилова Юлия