сегодня!
или горя, крадучись приблизилась к кровати со стороны, противоположной той,
где сидела Хэриет, опустилась на колени, чтобы морщинистое ее лицо было на
одном уровне с одеялом, и, протянув руку, чтобы коснуться руки дочери,
начала:
боже, какой крик вырвался у нее в это мгновение!
на нее, сказала Элис. - Теперь не стоит горевать об этом.
скоро поправится и посрамит их всех своею красотой!
проронила ни слова.
сморщенным кулаком, - и посрамит их всех своею красотой! Да! Так оно и
будет! - Казалось, она вступила в страстный спор с каким-то невидимым
противником, находившимся у кровати. - Моя дочь была отвергнута и покинута,
но если бы она захотела, она могла бы похвалиться своим родством с
гордецами. Да! С гордецами! Это родство не имеет никакого отношения к вашим
священникам и обручальным кольцам - они могут на это ссылаться, но порвать
связь они не в силах, и у моей дочери хорошее родство. Покажите мне миссис
Домби, а я вам покажу мою Элис, ее двоюродную сестру!
отрывавшиеся от ее лица, и прочла в них подтверждение.
каким-то страшным тщеславием. - Хотя я теперь стара и уродлива - состарили
меня не столько годы, сколько тяжелая жизнь, - но когда-то и я была молодой.
Да, и хорошенькой, не хуже многих. Когда-то я была свеженькой деревенской
девушкой, и миловидной, дорогая моя, - добавила она, стараясь через кровать
дотянуться рукою до Хэриет. - Там, в моей деревне, отец миссис Домби и его
брат были самыми веселыми джентльменами, самыми желанными гостями, когда
наезжали к нам из Лондона... оба давно уже умерли! Господи боже мой, как
давно это было! Один из двух братьев, отец моей Эли, умер первым.
молодости, она, казалось, воскресила в памяти молодость своей дочери. Потом
она вдруг уткнулась лицом в одеяло и обхватила голову руками.
брата, почти сверстники, - продолжала старуха, не поднимая головы. -
Насколько я припоминаю, разница в возрасте была не больше года. И если бы вы
видели мою дочку так, как я видела ее однажды, рядом с дочерью того,
другого, вы бы заметили, что, несмотря на разницу в одежде, они похожи друг
на друга. О, неужели сходство исчезло, и моей дочке - только моей дочке -
суждено так измениться?!
моей дочки, а не для нее? Ее мать, конечно, изменилась - она состарилась так
же, как и я, и казалась такою же морщинистой, несмотря на румяна, но та
осталась красивой. Что же такое сделала я, в чем я провинилась больше, чем
она, и почему только моя дочка лежит здесь и угасает?
пришла, но тут же вернулась и, подкравшись к Хэриет, продолжала:
летом в Уорикшире я об этом узнала, когда начала собирать о той всякие
сведения. В ту пору мне нечего было ждать от таких родственников. Они бы
меня не признали и ничего бы мне не дали. Пожалуй, спустя некоторое время я
бы и попросила у них маленькую сумму денег, если бы не моя Элис. Мне
кажется, она могла бы меня убить, если бы я это сделала. Она была по-своему
такой же гордой, как и та - другая, - сказала старуха, боязливо
прикоснувшись к лицу дочери и быстро отдернув руку, - хотя сейчас она лежит
так спокойно. Но она еще посрамит их своею красотою! Ха-ха! Она их посрамит,
моя красавица дочка!
страшнее, чем взрыв безумных причитаний, которым он закончился; страшнее,
чем тот растерянный вид, с каким она уселась на прежнее место и стала
смотреть в темноту.
Потом она сказала:
этом узнали. Мне казалось, это объяснит вам, что способствовало моему
ожесточению. В пору моей преступной жизни я наслушалась о долге, мною не
выполненном, и тогда я пришла к убеждению, что прежде всего долг не был
выполнен по отношению ко мне и, стало быть, что посеешь, то и пожнешь. Я
узнала, что если у знатных леди бывают плохие матери и безрадостный домашний
очаг, то они тоже по-своему сбиваются с пути, но их путь не бывает таким
дурным, каким был мой, и за это они должны благодарить бога. Все это прошло.
Теперь это похоже на сон, который я плохо помню и не совсем понимаю. С
каждым днем это все больше и больше походило на сон - с тех пор, как вы
стали приходить сюда и читать мне. Я вам рассказываю то, что могу
припомнить. Не почитаете ли вы мне еще немного?
мгновение.
Я знаю, что она меня простила и в глубине души оплакивает меня. Вы ее не
оставите?
будете читать, я могла угадывать слова по вашему милому лицу.
всех усталых и обремененных, для всех несчастных, падших и обиженных на
земле; она читала священную повесть, в которой слепые, хромые, разбитые
параличом, преступники, женщины, запятнавшие себя позором, - все отверженные
получают свою долю, и до конца веков ее не могут отнять у них человеческая
гордыня, равнодушие или хитроумные рассуждения, не могут ее уменьшить хотя
бы на одну тысячную атома. Она читала о служении того, кто, пройдя весь круг
человеческой жизни со всеми ее надеждами и скорбями, от колыбели до могилы,
от младенчества до зрелого возраста, относился с глубоким состраданием и
участием ко всем ее событиям, ко всем ее страданиям и печалям.
потом снова открылись; Элис поцеловала и благословила ее.
больной была улыбка, когда дверь закрылась.
священное имя того, о ком ей читали, и жизнь угасла на ее лице, как будто
погасили свечу.
когда-то дождь, и черные волосы, когда-то развевавшиеся на зимнем ветру.
ГЛАВА LIX
протекли детство и одинокая юность Флоренс. Дом остается по-прежнему
величественным, не боится ветра и непогоды, крыша не протекает, ставни не
расшатаны, стены не обрушились. Но тем не менее дом стал развалиной, и крысы
убегают из него.
туманным слухам. Кухарка говорит: "Слава богу, кредит нашего хозяина не
очень-то легко подорвать"; а мистер Таулинсон не удивился бы, если бы ему
сказали, что Английскому банку грозит крах или драгоценности, хранящиеся в
Тауэре, будут проданы. Но затем является "Газета" * и с нею мистер Перч;
мистер Перч привел с собою миссис Перч, чтобы потолковать об этом в кухне и
провести приятный вечерок.
беспокоится главным образом о том, чтобы банкротство было солидным - не
меньше ста тысяч фунтов! Мистер Перч сомневается, хватит ли ста тысяч фунтов
на покрытие долгов. Женщины во главе с миссис Перч и кухаркой несколько раз
повторяют: "Сто ты-сяч фун-тов!" с величайшим удовлетворением, как будто
произносить эти слова - то же, что держать в руках деньги; а горничная,
которая неравнодушна к мистеру Таулинсону, хотела бы иметь хоть сотую часть
этой суммы, чтобы поднести ее своему избраннику. Мистер Таулинсон, памятуя о
старой обиде, высказывает предположение, что иностранец вряд ли знал бы, что
ему делать с такими деньгами, разве что потратил бы их на свои бакенбарды;
такой ядовитый сарказм заставляет горничную расплакаться и уйти.
чрезвычайно добросердечной, говорит, что как бы там ни было, но теперь они
должны поддерживать друг друга, потому что, быть может, им придется скоро
расстаться. В этом доме (говорит кухарка) они пережили похороны, свадьбу и
побег, и пусть никто не скажет про них, будто в такое время, как теперь, они
не могут жить в ладу. Миссис Перч очень растрогана этой умилительной речью и
во всеуслышание называет кухарку ангелом. Мистер Таулинсон отвечает кухарке:
он отнюдь не желает препятствовать этим добрым чувствам, которые может
только приветствовать. Затем он идет разыскивать горничную и, вернувшись под
руку с этой молодой леди, объявляет собравшимся в кухне, что об иностранцах
он говорил в шутку, и что он вместе с Энн решили отныне делить радость и
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Распопов Дмитрий