невзгоды и открыть на Оксфордском рынке зеленную лавку, где будут
продаваться также лечебные травы и пиявки, для какового начинания он просит
благосклонной поддержки присутствующих. Это заявление встречено радостными
возгласами, и миссис Перч, прозревая грядущее, торжественно шепчет на ухо
кухарке: "Девочки!"
сопровождается пиршеством. Поэтому кухарка готовит на скорую руку одно-два
горячих блюда к ужину, а мистер Таулинсон заправляет салат из омаров,
посвящая его все тому же священному гостеприимству. Даже миссис Пипчин,
взволнованная происшествием, звонит в колокольчик и отдает распоряжение на
кухню, чтобы ей разогрели к ужину оставшийся от обеда кусочек сладкого мяса
и подали на подносе вместе со стаканчиком горячего хереса, так как она
неважно себя чувствует.
преимущественно о том, давно ли ему было известно, что это должно случиться.
Кухарка говорит с проницательным видом: "О, боже мой, конечно, давно! Можете
поклясться, что давно". А когда обращаются к мистеру Перчу, тот подтверждает
ее предположение. Кто-то задает вопрос, каково же будет теперь мистеру Домби
и удастся ли ему как-нибудь выпутаться. Мистер Таулинсон этого не думает и
замечает, что можно найти пристанище в одной из лучших богаделен для
благородных. "Ах! Там, знаете ли, у него будет свой собственный садик, -
жалобно говорит кухарка, - и весной он может выращивать сладкий горошек". -
"Совершенно верно, - говорит мистер Таулинсон, - и вступит в члены
какого-нибудь братства". - "Все мы братья", - говорит миссис Перч,
оторвавшись от стакана. "За исключением сестер", - говорит мистер Перч.
"Таково падение великих людей!" -замечает кухарка. "Гордыня всегда приводит
к падению. Всегда так было и будет", - добавляет горничная.
делают эти замечания; и какое христианское единодушие они выказывают,
безропотно перенося обрушившийся удар. Такое превосходное расположение духа
нарушается только один раз по вине особы, занимающей весьма низкое
положение, - молоденькой судомойки в черных чулках, которая долго сидит,
разинув рот, и вдруг изрекает: "А что, если не заплатят жалованья?" На
мгновение все лишаются дара речи; кухарка первая приходит в себя,
поворачивается к молодой женщине и выражает пожелание узнать, как
осмеливается та оскорблять такими бесчестными подозрениями семью, чей хлеб
она ест, и неужели она думает, что человек, у которого осталась хоть крупица
совести, может лишить бедных слуг их жалкого жалования? "Если у вас такие
религиозные убеждения, Мэри Даус, - с жаром говорит кухарка, - я, право, не
знаю, до чего вы дойдете!"
молоденькая судомойка, которая как будто и сама хорошенько этого не знает,
окутана смущением, словно покрывалом.
назначать друг другу свидания в столовой, словно они живут в этом доме.
Особого внимания заслуживает джентльмен с иудейско-арабским обликом и очень
массивной цепочкой от часов, который посвистывает в гостиной и, поджидая
другого джентльмена, всегда носящего в кармане перо и чернильницу,
спрашивает мистера Таулинсона (непринужденно именуя его "приятелем"), не
знает ли он случайно, сколько уплачено было за эти малиновые с золотом
занавески. С каждым днем все чаще появляются эти гости, и все чаще
назначаются деловые свидания в гостиной, и чудится, будто у каждого
джентльмена имеются в кармане перо и чернила и каждому представляется случай
воспользоваться ими. Наконец распространяется слух, будто аукцион уже
назначен; появляются еще какие-то люди, с пером и чернильницей в кармане,
командующие отрядом рабочих в кепи, которые немедленно принимаются снимать
ковры, двигают мебель и оставляют в холле и на лестнице бесчисленные следы
башмаков.
настоящие пиры, так как делать ей нечего. Наконец всех слуг призывают в
комнату миссис Пипчин, и прекрасная перуанка обращается к ним с такими
словами:
миссис Пипчин. - Полагаю, вам это известно?
обстоятельство им известно.
миссис Пипчин, качая головой. Пронзительный голос восклицает в заднем ряду:
огненным взором поверх голов в передних рядах.
- Ну, а дальше что?
Пипчин. - Чем скорее, тем лучше! И я надеюсь, что больше никогда не увижу
вашей физиономии.
ее жалование по сегодняшний день, а также за месяц вперед и крепко сжимает в
руке деньги, пока расписка в получении не написана по всем правилам, после
чего неохотно разжимает руку. Эту операцию миссис Пипчин проделывает с
каждым из слуг, пока не расплачивается со всеми.
кто хочет остаться, пусть останется еще на недельку на прежних условиях и
исполняет свои обязанности. Но эта дрянь, кухарка, - говорит,
воспламенившись, миссис Пипчин, - пусть убирается немедленно.
хорошего, миссис Пипчин, и искренне сожалею о том, что не могу назвать ваш
вид привлекательным.
в крайнее раздражение миссис Пипчин, и вскоре к ней присоединяются внизу
остальные члены конфедерации.
а за этой закуской ему хотелось бы сделать одно предложение, которое он
считает весьма уместным при создавшихся обстоятельствах. Когда угощение
подано, за него принимаются с большой охотой, и мистер Таулинсон, излагая
свое предложение, говорит, что кухарка уходит, а если мы не будем верны друг
другу, то и нам никто не будет верен. Мы ведь долго жили в этом доме и
всегда старались сохранять дружеские отношения. (Тут кухарка с волнением
восклицает: "Слушайте, слушайте!", а миссис Перч, которая снова здесь
присутствует и сыта по горло, проливает слезы.) И в настоящее время он
считает, что надлежит поступить так: уходит один - уходят все! Горничная
глубоко растрогана этими благородными словами и горячо поддерживает
предложение. Кухарка одобряет такое решение, но выражает надежду, что это
делается не в угоду ей, а из чувства долга. Мистер Таулинсон подтверждает -
да, из чувства долга; и теперь, раз уж его принудили высказать свое мнение,
он говорит напрямик, что почитает не совсем приличным оставаться в доме, где
предстоит продажа с торгов и всякое такое. Горничная не сомневается в этом и
в подтверждение своих слов рассказывает, как сегодня утром незнакомый
человек в кепи хотел поцеловать ее на лестнице. Тут мистер Таулинсон
срывается со стула с намерением отыскать и "прихлопнуть" обидчика, но дамы
удерживают его и умоляют успокоиться и рассудить, что гораздо легче и
благоразумнее будет немедленно покинуть дом, где происходят такие
непристойные вещи. Миссис Перч, осветив вопрос с другой стороны, утверждает
даже, что деликатность по отношению к мистеру Домби, сидящему взаперти в
своих комнатах, настоятельно требует отбыть немедленно. "Что должен он
почувствовать, - говорит эта добрая женщина, - если вдруг встретит
кого-нибудь из бедных слуг, которых он обманул: мы-то ведь считали его
ужасно богатым!" Кухарка столь поражена этим высоконравственным
соображением, что миссис Перч считает нужным подкрепить его многочисленными
благочестивыми аксиомами, как оригинальными, так и позаимствованными.
Становится совершенно ясно, что уйти должны все. Сундуки уложены, кэбы
наняты, и вечером того же дня никого из членов этой компании уже нет в доме.
развалиной, и крысы убегают из него.
чернильницами составляют опись имущества, присаживаются на такие предметы
обстановки, на которых никогда не полагалось сидеть, раскладывают бутерброды
с сыром, принесенные из трактира, на таких предметах, которые никогда для
этого не предназначались, и как будто испытывают удовольствие, заставляя
драгоценные веши служить странным целям. Мебель расставлена в хаотическом
беспорядке. Матрацы и постельное белье появляются в столовой; стеклянная и
фарфоровая посуда проникает в оранжерею; парадный обеденный сервиз разложен
на длинном диване в большой гостиной; металлические прутья, прикреплявшие
ковры на лестнице, связаны в пучки и декорируют мраморные камины. И,
наконец, с балкона вывешивается коврик с приклеенным к нему печатным
объявлением, и такие же украшения висят по обе стороны парадной двери.
двуколок и карет - и толпы оборванных вампиров, евреев и христиан, наводняют
дом, постукивают пальцами по зеркалам, берут нестройные аккорды на рояле,
проводят мокрым указательным пальцем по картинам, дышат на лезвия лучших
столовых ножей, бьют грязными кулаками по подушкам кресел и диванов,
тормошат пуховики, открывают и закрывают все ящики, взвешивают на ладони
серебряные ложки и вилки, разглядывают каждую ниточку драпировок и белья и
хулят все. В доме нет ни одного недоступного для них уголка. Небритые
субъекты, пожелтевшие от нюхательного табака, рассматривают кухонную плиту с
не меньшим любопытством, чем стенные шкафы в мансарде. Здоровенные парни в
потертых шляпах выглядывают из окон спальни и перебрасываются шутками с
приятелями на улице. Спокойные, расчетливые люди удаляются с каталогами в
гостиные и огрызками карандаша делают пометки на полях. Два маклера атакуют