Чтение 194–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

Свет ложится на траву,

Мы Смоленск уж проиграли,

Проиграем и Москву.

И выражала она пожелание:

Чтобы школу разбомбили,

Нам учиться стало лень.

Разумеется, эти взрослые мужчины, спасающие родину в глубоком тамбовском тылу, эти рыцари с горячим сердцем и чистыми руками, должны были пресечь такую смертельную опасность. *(3) Нина была арестована. Изъяты были для следствия её дневники с 6-го класса и контррреволюционная фотография: снимок Варваринской уничтоженной церкви. "О чём говорил отец?" -- добивались рыцари с горячим сердцем. Нина только ревела. Присудили ей 5 лет и 3 года поражения в правах (хотя поразиться в них она еще не могла: не было у неё еще прав).

В лагере её, конечно, разлучили с отцом. Ветка белой сирени терзала её: а
подруги сдают экзамены! Нина страдала так, как по замыслу и должна страдать
преступница, исправляясь: что сделала Зоя Косьмодемьянская, моя ровесница, и
какая гадкая я! Оперы жали на эту педаль: "Но ты еще можешь к ней
подтянуться! [Помоги] нам!"

О, растлители юных душ! Как благополучно вы окончите вашу жизнь! Вам
нигде не придется, краснея и коснея, встать и признаться, какими же вы
помоями заливали души!

А Зоя Лещева сумела всю семью свою превзойти. Это вот как было. Её отца,
мать, дедушку с бабушкой и старших братьев-подростков -- всех рассеяли по
дальним лагерям за веру в Бога. А Зое было всего десять лет. Взяли её в
детский дом (Ивановская область). Там она объявила, что никогда не снимет с
шеи креста, который мать надела ей при расставании. И завязала ниточку узлом
туже, чтобы не сняли во время сна. Борьба шла долго, Зоя озлоблялась: вы
можете меня задушить, с мертвой снимите! Тогда, как не поддающуюся
воспитанию, её отослали в детдом [для дефективных!] Здесь уже были подонки,
стиль малолеток худший, чем описан в этой главе. Борьба за крест
продолжалась. Зоя устояла: она и здесь не научилась ни воровать, ни
сквернословить. "У такой святой женщины, как моя мать, дочь не может быть
уголовницей. Лучше буду политической, как вся семья".

И она -- стала политической! Чем больше воспитатели и радио славили
Сталина, тем верней угадала она в нём виновника всех несчастий. И,
неподдавшаяся уголовникам, она теперь увлекла за собою их! Во дворе стояла
стандартная гипсовая статуя Сталина. На ней стали появляться издевательские
и неприличные надписи. (Малолетки любят спорт! -- важно только правильно их
направить.) Администрация подкрашивает статую, устанавливает слежку,
сообщает и в МГБ. А надписи все появляются и ребята хохочут. Наконец, в одно
утро голову статуи нашли отбитой, перевёрнутой и в пустоте её -- кал.

Террористический акт! Приехали гебисты. Начались по всем их правилам
допросы и угрозы: "Выдайте банду террористов, иначе [всех расстреляем] за
террор!" (А ничего дивного, подумаешь, полторы сотни детей расстрелять! Если
б Сам узнал -- он бы и сам распорядился.)

Неизвестно, устояли бы малолетки или дрогнули, но Зоя Лещева объявила:

-- Это сделала всё я одна! А на что другое годится голова папаши?

И её судили. И присудили к [высшей мере], безо всякого смеха. Но из-за
недопустимой гуманности закона о возвращенной смертной казни (1950),
расстрелять 14-летнюю вроде не полагалось. И потому дали ей десятку
(удивительно, что не двадцать пять). До восемнадцати лет она была в обычных
лагерях, с восемнадцати -- в Особых. За прямоту и язык был у неё и второй
лагерный срок и, кажется, третий.

Освободились уже и родители Зои и братья, а Зоя всё сидела.

Да здравствует наша веротерпимость!

Да здравствуют дети, хозяева коммунизма!

Отзовись та страна, которая так любила бы своих детей, как мы своих!

1. Сборник "От тюрем...", стр. 333.

2. В марте 1972 года вся Англия была потрясена, что в Турции английский
14-летний подросток за торговлю [[крупными]] партиями [[наркотиков]]
приговорен к 6 годам -- да как же это можно??! А где же были сердца и глаза
ваших левых лидеров, когда читали сталинские законы о малолетках?
(Примечание 1972 г.)

3. Когда-нибудь, когда-нибудь неужели не вытащим мы одного такого крота,
утверждавшего арест восьмиклассницы за стишок? Посмотреть -- какой лоб у
него? какие уши?

Глава 18. Музы в ГУЛаге

Принято говорить, что [всё возможно] в ГУЛаге. Самая чернейшая низость, и
любой оборот предательства, дико-неожиданная встреча и любовь на склоне
пропасти -- всё возможно. Но если с сияющими глазами станут вам
рассказывать, что кто-то перевоспитался казёнными средствами через КВЧ --
уверенно отвечайте: брехня!

Перевоспитываются в ГУЛаге все, перевоспитываются под влиянием друг друга
и обстоятельств, перевоспитываются в разных направлениях, -- но ни один еще
малолетка, а тем более взрослый не перевоспитался от средств КВЧ.

Однако, чтобы лагеря наши не были похожи на "притоны разврата, общины
разбоя, рассадники рецидивистов и проводники безнравственности" (это -- о
царских тюрьмах), -- они были снабжены такой приставкой --
Культурно-Воспитательная Часть.

Потому что, как сказал когдатошний глава ГУЛага И. Апетер: "тюремному
строительству капиталистических стран пролетариат СССР противопоставляет
своё [культурное] (а не лагерное! -- А. С.) строительство. Те учреждения, в
которых пролетарское государство осуществляет лишение свободы... можно
называть тюрьмами или иным словом -- [дело не в терминологии]. Это те места,
где жизнь не убивается, а даёт новые ростки..." *(1)

Не знаю, как кончил Апетер. С большой вероятностью думаю, что вскоре и
свернули ему голову в этих самых местах, где жизнь пускает новые ростки. Но
дело не в терминологии. А понял читатель, что в лагерях наших было главное?
[Культурное] строительство.

И на всякий спрос орган был создан, размножен, щупальцы его дотягивались
до каждого острова. В 20-е годы они назывались ПВЧ (политико-воспитательные
части), с 30-х годов КВЧ. Они должны были в частности заменить прежних
тюремных попов и тюремные богослужения.

Строились они так. Начальник КВЧ был из вольных и с правами помощника
начальника лагеря. Он подбирал себе воспитателей (по норме один воспитатель
на 250 опекаемых) -- обязательно из "близких пролетариату слоев", стало быть
интеллигенты (мелкая буржуазия) конечно не подходили (да и приличнее было им
махать киркою), а набирали в воспитатели воров с двумя-тремя судимостями, ну
еще городских мошенников, растратчиков и растлителей. Вот такой молодой
парень, чисто себя содержащий, получивший пяток лет за изнасилование при
смягчающих обстоятельствах, сворачивал газетку в трубочку, шёл в барак
Пятьдесят Восьмой и проводил с ним беседу: "Роль труда в процессе
исправления". Воспитателям особенно хорошо видно эту роль со стороны, потому
что сами они "от производственного процесса освобождаются". Из таких же
социально-близких создавался еще [актив] КВЧ -- но активисты от работы не
освобождались (они могли только надеяться со временем сшибить кого-нибудь из
воспитателей и занять их место. Это создавало общую дружелюбную обстановку
при КВЧ.). Воспитатель с утра должен проводить заключённых на работу, после
этого проверить кухню (то есть, его хорошо покормят), ну, и можно пока идти
досыпать к себе в кабинку. [Паханов] цеплять и трогать ему не надо, ибо
во-первых это опасно, во-вторых наступит момент, когда "преступная спайка
превратится в производственную", и тогда паханы поведут ударные бригады на
штурм. А пока пусть отсыпаются и они после ночной картёжной игры. Но в своей
деятельности воспитатель постоянно руководствуется общим положением: что
культвоспит-работа в лагерях -- это не культпросветработа с
"несчастенькими", а культурно-производственная работа с остриём (без острия
мы никак не можем), направленным против... ну, читатель уже догадался:
против Пятьдесят Восьмой. Увы, КВЧ "сама не имеет прав ареста" (да, вот
такое ограничение культурных возможностей!), "но может просить
администрацию" (та не откажет!). К тому же воспитатель "систематически
представляет отчёты о [настроении] заключённых". (Имеющий ухо да слыши ь
культурно-воспитательная часть деликатно переходит в оперчекистскую, но в
инструкциях это не пишется.)

Однако мы видим, что увлечённые цитированием, мы грамматически сбились на
настоящее время. Мы должны огорчить читателя, что речь идёт о 30-х годах, о
лучших расцветных годах КВЧ, когда в стране достраивалось бесклассовое
общество и еще не было такой ужасной вспышки классовой борьбы, как с
момента, когда оно достроилось. В те славные годы КВЧ обрастала еще многими
важными приставками: культсоветами лишенных свободы; культпросветкомиссиями;
санбыткомиссиями; штабами ударных бригад; контрольными постами о выполнении
промфинплана... Ну, да как говорил товарищ Сольц (куратор Беломорканала и
председатель комиссии ВЦИК по частным амнистиям): "заключённый и в тюрьме
должен жить тем, чем живёт страна". (Злейший враг народа Сольц справедливо
покаран пролетарским судом... простите... борец за великое дело товарищ
Сольц оклеветан и погиб в годы культа... простите... при наличии
незначительного явления культа...)

И как были многоцветны, как разнообразны формы работы! -- как сама жизнь.
Организация соревнования. Организация ударничества. Борьба за промфинплан.
Борьба за трудовую дисциплину. Штурм по ликвидации прорывов. Культпоходы.
Добровольные сборы средств на самолёты. Подписка на займы. Субботники на
усиление обороноспособности страны. Разоблачение лжеударников. Беседы с
отказчиками. Ликвидация неграмотности (только шли неохотно). Профтехкурсы
для лагерников из среды трудящихся (очень пёрли урки учиться на шофёров:
свобода!) Да просто увлекательные беседы о неприкосновенности