Чтение 197–й страницы книги ~Имаджика~

- Меня одолел такой голод, - сказал он. - Я полагаю, ты постился, не так
ли?

- Нет. А что, надо было?

- Каждый решает по-своему, - ответил Афанасий. - У каждого - своя дорога
на Небеса. Я, к примеру, знал человека, который мог молиться, только
примотав к чреслам целое гнездо зарзи.

Миляга поморщился. - Это не религия, это какой-то мазохизм.

- А мазохизм, по-твоему, не религия? - спросил Афанасий. - Ты меня
удивляешь.

Миляга был поражен, убедившись, что Афанасий обладает определенными
способностями к остроумию, и обнаружил, что стал относиться к нему куда
теплее, чем до этого разговора. Возможно, в конце концов они и сумеют
поладить, но любое примирение будет иметь поверхностный характер, если не
состоится разговора о Просвете и о том, что там произошло.

- Я должен попросить у тебя прощения, - оказал Миляга.

- Вот как?

- За то, что произошло в лагере. Ты потерял множество своих людей, и все
это из-за меня.

- Сомневаюсь, что события могли развиваться как-то иначе, - сказал
Афанасий. - Никто из нас не знал природы тех сил, с которыми мы столкнулись.

- Не уверен, что знаю ее сейчас.

Лицо Афанасия помрачнело. - Мистиф причинил много несчастий, послав к
тебе свое привидение.

- Это было не привидение.

- Так или иначе, это потребовало от него колоссального усилия воли. Я
уверен, что Пай-о-па знал о том, чем это грозит ему самому и моим людям.

- Он никогда никому не хотел зла.

- Так какая же цель толкнула его на этот поступок?

- Он хотел увериться в том, что я понял свое предназначение.

- Это недостаточная причина, - сказал Афанасий.

- Это единственная причина, которую я знаю, - ответил Миляга, умолчав о
другой части послания Пая, которая была связана с Сартори. У Афанасия все
равно нет ключа к этой разгадке, так зачем же его понапрасну беспокоить?

- У меня такое впечатление, что происходит что-то, чего мы не понимаем, -
сказал Афанасий. - Ты видел воду?

- Да.

- И тебя это не беспокоит? Миляга, здесь трудятся какие-то другие силы,
помимо нас. Может быть, мы должны найти их, спросить у них совета?

- Какие силы ты имеешь в виду? Других Маэстро?

- Нет. Я имею в виду Мадонну. Мне кажется, что она может быть здесь, в
Изорддеррексе.

- Но ты не уверен.

- Но что-то же двигает эти воды?

- Если б она была здесь, неужели ты не знал бы об этом? Ведь ты был одним
из ее верховных священнослужителей.

- Никогда я им не был. Мы молились у Просвета, потому что там было
совершено преступление. С этого места в Первый Доминион была похищена
женщина.

Флоккус Дадо рассказал Миляге эту историю, когда они ехали по пустыне, но
потом произошло столько волнующих и тревожных событий, что он забыл о ней, а
ведь это, без сомнения, была история его матери.

- Ее звали Целестина, не так ли?

- Откуда тебе это известно?

- Я встречался с ней. Она все еще жива и сейчас находится в Пятом
Доминионе.

Афанасий прищурился, словно для того, чтобы навострить свой взгляд и
пригвоздить эту ложь к позорному столбу. Но через несколько секунд улыбка
тронула его губы.

- Стало быть, ты поддерживаешь отношения со святыми женщинами, - сказал
он. - Значит, для тебя еще есть надежда.

- Ты сможешь сам встретиться с ней, когда все завершится.

- Я очень хотел бы.

- Но сейчас мы должны строго придерживаться нашего курса. Никаких
отклонений быть не должно. Ты понимаешь? Мы сможем отправиться на поиски
Мадонны, когда Примирение закончится, но не раньше.

- Я чувствую себя таким уязвимым, - сказал Афанасий.

- Мы все себя так чувствуем. Это неизбежно. Но существует кое-что еще
более неизбежное.

- Что же?

- Целостность, - сказал Миляга. - Мир будет исцелен, и это куда более
неизбежно, чем грех, смерть или темнота.

- Хорошо сказано, - ответил Афанасий. - Кто тебя этому научил?

- Ты еще спрашиваешь - ты ведь обвенчал меня с ним.

- Ааа, - он улыбнулся. - Тогда позволь тебе напомнить, для чего мужчина
женится. Чтобы обрести целостность в своем союзе с женщиной.

- Может быть, кто-то другой, но не я, - сказал Миляга.

- Разве мистиф для тебя не был женщиной?

- Иногда...

- А в другое время?

- Ни мужчиной, ни женщиной. Блаженством.

Афанасий, похоже, был крайне обескуражен.

- Это кажется мне нечестивым, - сказал он.

Миляга никогда не рассматривал свою связь с мистифом с точки зрения
религиозной морали, да и сейчас не собирался взваливать на себя ношу
подобных сомнений. Пай был его учителем, его другом и его возлюбленным, а
кроме того был беззаветно предан Примирению с самого начала. Миляга не мог
поверить, что его Отец допустил бы подобный союз, не будь он святым и
благословенным.

- По-моему, лучше нам оставить эту тему, - сказал он Афанасию. - А иначе
мы опять вцепимся друг другу в глотки, чего лично мне крайне не хотелось бы.

- Мне тоже, - ответил Афанасий. - Больше не будем это обсуждать. Скажи,
куда ты отправишься дальше?

- К Просвету.

- А кто из членов Синода будет там?

- Чика Джекин.

- Ага, так ты выбрал его?

- Ты его знаешь?

- Не очень хорошо. Мне было известно, что он пришел к Просвету гораздо
раньше меня. Собственно говоря, вряд ли вообще кто-нибудь знает, сколько лет
он там провел. Странный он человек.

- Если бы это было основанием для вывода о профнепригодности, - заметил
Миляга, - тогда мы бы оба остались без работы.

- Согласен, что ж.

После этого Миляга высказал Афанасию все свои наилучшие пожелания, и они
расстались - с учтивостью, если не с симпатией. Миляга подумал о пустыне за
пределами Изорддеррекса, и Эвретемекская кухня скрылась из виду, через
несколько секунд уступив место огромной стене Просвета, возвышавшейся из
тумана, в котором он надеялся отыскать последнего члена Синода.

4

По дороге потоки продолжали сливаться друг с другом, и вскоре женщины шли
уже по берегу настоящей реки, которая была слишком широкой, чтобы
перепрыгнуть через нее, и слишком бурной, чтобы перейти ее вброд. Никакие
берега, кроме сточных канав, не сдерживали эти воды, но та же сила, что
влекла их к вершине холма, не давала им растечься в разные стороны. Река
взбиралась вверх, словно животное, чья шкура постоянно росла, чтобы дать
приют силе, которая вливалась в нее с каждым новым притоком. К настоящему
моменту цель ее не вызывала никаких сомнений. На вершине холма было
расположено только одно здание - дворец Автарха, и если только бездна не
собиралась разверзнуться посреди улицы и поглотить эти вода, они неизбежно
должны были привести их к воротам крепости.

У Юдит были разные воспоминания о дворце. Некоторые, подобно видению
Башни Оси и расположенной под нею комнаты, в которую стекали подслушанные
молитвы, внушали тревогу и страх. Другие же были исполнены нежной эротики:
она дремала в постели Кезуар под пение Конкуписцентии, а любовник, который
показался ей слишком совершенным, чтобы быть реальным, покрывал поцелуями ее
тело. Конечно, его уже нет там, но она вернется в построенный им лабиринт,
ныне обращенный на службу совсем другим силам, неся с собой не только его
запах (от тебя воняет соитием, - сказала Целестина), но и плод их любви. Ее
надежды на откровения Целестины, без сомнения, были разбиты именно из-за
этого. Даже после отповеди Тэя и увещеваний Клема эта женщина все равно
продолжала обращаться с ней, как с парией. А если она, лишь раз
соприкоснувшаяся с божеством, учуяла Сартори в запахе ее кожи, то Тишалулле
наверняка не только почувствует тот же запах, но и догадается о ребенке. В
ответ на возможные вопросы и обвинения Юдит решила говорить только правду. У
нее были свои причины для каждого ее поступка, и она не собирается
подыскивать для них фальшивые оправдания. К алтарю Богинь она приблизится не
только со смирением, но и с чувством собственного достоинства.

Вдали показались ворота. Белый, ревущий поток устремлялся в их
направлении. То ли его натиск, то ли недавнее революционное насилие снесли
обе створки с петель, и вода исступленно рвалась в проем.

- Как мы попадем внутрь? - закричала Хои-Поллои, голос которой был едва
слышен за ревом потока.

- Здесь не так глубоко, - крикнула в ответ Юдит. - Мы сможем перейти
вброд, если пойдем вместе. Давай, берись за мою руку.

Не дав ей времени возразить или уклониться, Юдит крепко сжала запястье
Хои-Поллои и шагнула в реку. Как она и предполагала, здесь было не очень
глубоко. Пенистая поверхность потока доходила им только до середины бедер.
Но мощь его была велика, и им приходилось двигаться с крайней осторожностью.