Чтение 197–й страницы книги ~Призвание варяга~

В Главной же армии дела обернулись не так.

Область "засек", что с одной стороны, что с -- другой, - почти что
безлюдна. Сие -- этакая выжженная земля меж двумя историческими
противниками. Ни Россия, ни Польша долгие годы ничего не строили, ни
выращивали на сей земле и здесь весьма редкое и бедное население.

Но кормить армию -- все равно надо! Как надобно командирам...

По сей день неизвестны причины того, - почему возникает "неукротимый
понос". Ясно, что сие связано с соитием мужеложеским и по неизвестной
причине умирает исключительно бедный "горшок".

Когда в Главной пошла эпидемия "поноса мужеложеского", я (как Куратор)
попытался хоть что-то сделать, но Государь сразу же отстранил меня.
Считалось, что он командует Главной армией и "выносить сор из избы" Царь не
желал. Я стал Куратором Трибуналов Северной армии, в Главной же на сей пост
взошел Кочубей. Он же не дал никаких объяснений повальной эпидемии
"венерического поноса"...

Я думаю, что немаловажным толчком во всем этом стало то, что наиболее
активные, дерзкие и решительные из ребят к тому времени перешли
Добровольцами в Армию Северную. А те, что остались, грубо говоря, - не
решились перечить начальству, когда то принималось спускать штаны этим
мальчикам...

Многие скажут, - а что делать в этакой ситуации? Есть общеизвестный
пример, когда тринадцатилетний малыш при угрозе неминуемого изнасилованья
откусил себе фалангу мизинца на левой руке. После этого он сплюнул кусок
своего пальца под ноги насильникам и, усмехнувшись, сказал:

- "А может я сперва - ... это (так сказать -- "по-французски")?"

Так вот -- ни в эту ночь, ни в последующем его -- пальцем не тронули. А
ему хватило ума подать Прошение в армию Северную и через неделю о любой
угрозе для его Чести можно было забыть.

Я не смею назвать его имени, но... Посмотрите на мое окружение -- у
одного из моих генералов не хватает фаланги мизинца на левой руке... Так
что, - даже в положеньи "безвыходном" можно сохранить свою Честь, а можно -
нагнуть себя и расслабиться!

Через много лет я спрашивал тех, кого мы отправляли в отставку: "неужто
не жаль было мальчиков, пошедших защищать свою Родину"? Знаете, что
отвечали? "Привычка".

В первое время люди держались. Сексуальная надобность нашла выход в
немногочисленных польских пленниках с пленницами -- с коими вытворяли --
черт знает что. Ничего удивительного -- вообразите тысячи мужиков посреди
бескрайнего леса при полном отсутствии любых развлечений. Что людям делать?

Разумеется, - гнать самогон. Каждый день от безделья тысячи офицеров
гонят брагу из старой картошки, да несъедобного гнилого зерна. К вечеру все
-- пьяны. К ночи пьяной компании выводят пленниц, да пленников. Что
происходит далее -- не смею описывать.

Проходит какой-то срок, люди привыкают к таким развлечениям и однажды
вместо малолетнего пленника начинают принуждать к тому ж самому -- юного
офицерика, только что пошедшего на войну. Он своими глазами много раз видел,
что делали с пленными мальчиками, когда те смели отказывать (а сплошь и
рядом -- сам принимал во всем этом участие!), поэтому он... Ну, - вы
понимаете.

Когда слишком многие умерли от сего, начался призыв "маменькиных
сынков". Наверху многие понимали, что новобранцы, не имеющие необходимых
воинских навыков -- пушечное мясо и сделали из того свои выводы. Иным
казнокрадам в карман шли целые состояния, - лишь бы юные князья Н., или - Л.
не пошли в армию. Но потери в боях в Северной, да поносом -- в Главной
сделали свое дело.

Опять же -- многие осознали, что отсидеться в тылу уже не удастся, а
Главная армия все равно -- практически не воюет!

Опять-таки, - у всех простой Выбор: под якобинские пули в Пруссию, иль
-- карателем в Польше. Как вы думаете, - много ль из тех, кто прятался от
Призыва, полез под пули в горячую Пруссию?

Зато восточной, да южной Польше -- досталось за все. Офицеры, привыкшие
за сии дни не просто насиловать, но и -- издеваться при этом над жертвами,
отвели душу. В Главной армии укоренился обычай содержать личную клюкву и все
"маменькины сынки" в первые ж дни были попросту атакованы жаждущими "клюкв"
офицерами. Не назову сие -- содомскою похотью, - скорей в эти дни содержание
клюквы стало знаком отличия для людей, не принявших участия в реальной
Войне.

Я не хочу сказать, что все "маменькины сынки" летом года того прошли
через "этакое". Но...

Я лично думаю, что ежели юноша боится идти на Войну -- "потому что там
убивают", иль еще почему, - вероятность того, что он станет женщиной для
старших товарищей, мягко говоря -- велика.

Так и вышло почти что со всеми будущими "декабристами".

Ни для кого не секрет, что цвет декабрьских бунтовщиков был из самых
видных и родовитых семей, но в непристойно низких чинах для нашей касты. И
что примечательно, - как ни один из сих трусов не решился добровольно пойти
на Войну, - так ни один из сих болтунов не смог возглавить мятеж в
решительную минуту.

Сподличал один раз в детстве, - чего ж странного, что в зрелые годы
катаешься в сапогах у жандарма, топя своих же товарищей?! Нам даже пришлось
выдумать байку, - будто сии мерзавцы "признавались Царю, согласно Кодексу
Чести", ибо штатские вообще не имеют Чести и не представляют себе Ее
Кодекса...

Тот же Грибоедов после смеялся, что тут концы не сходятся. Коль они
выступали, чтоб не давать Присяги нашему Nicola, - странно слышать о том,
как они сдали друг друга, дабы "исполнить свой долг"!

Человек, свободно критикующий Власть -- настолько смел, что готов идти
поперек мнения Общества. В минуту опасности он, не задумываясь, поведет за
собой солдатскую массу...

Но так и происходило в реальности! Люди отважные и отчаянные оказались
в цене и обласканы -- и Россией, и -- Пруссией! Империя так сильна сегодня
именно потому, что все потенциальные бунтовщики оказались востребованы и в
итоге -- сами стали правящей Партией!

А вот - "декабристы" даже в день Мятежа не знали, что делать. А сие --
поведение не бунтарей, но тех, кто привык с радостью грызть подушку
начальника!

Итак, - либо тебе - сам черт не брат, либо ты -- "клюква развесистая"!
Третьего-то ведь не дано.

А теперь -- сами думайте, - какую же из Привычек (а в трудную минуту
люди действуют -- как Привычней!) проявили "декабристы" в тот день...
Конечно, - вы Правы: они развернули знамена и под градом пуль бросились к
Зимнему, как и полагается Истинным Бунтарям!

Или -- наоборот?!

Все эти юные твари (не могу звать их ни офицеры, ни даже юноши!),
насильно призванные по моему представлению, затаили немалое зло на меня и
сговорились на известную подлость. За ними же стояли люди опасные, -
начальник Особого отдела Главной армии князь Кочубей и мой старый друг -
Константин.

Однажды в день прибытия в Ставку, один из юных князей, забритых мною в
штрафные (А вы думали -- из князя не получится клюква?! Полноте, - на
безрыбье изголодавшиеся мужики уже не смотрят на титул и родственников!),
стоило мне появиться в офицерской столовой, нервно вскочил на ноги и под
одобрительный гул таких же как он -- "мужежен" выкрикнул:

- "Я требую, чтоб сей живой труп немедля покинул сие общество!"

Я, ожидавший чего-то в этаком роде, сразу же отозвался:

- "Прежде чем назвать трупом, вам придется это доказывать. Но по мне
лучше быть Честным трупом, нежели выжить... Так же - как вы. Я дорожу своей
задницей".

Юнец растерялся, тем более что мои слова одобрительным ревом тут же
подхватили все мои спутники. Константиновцы тоже опешили. Они надеялись на
то, что я вспылю каким-нибудь образом, или вызову юнца на дуэль, а они
смогут застыдить меня, как "убийцу детей". А тут они не знали, как быть
дальше и несчастный дурачок, поняв, что Честь его замарана безвозвратно,
взвизгнул:

- "Сие - оскорбление! Я требую сатисфакции! Дуэль! Только дуэль!"

Я изумленно приподнял бровь:

- "Штрафной корнет вызвал на дуэль генерала от кавалерии?! И Вы после
этого смеете говорить, что вам ведома Честь? Пфуй, какой срам, что в русской
армии служат юные хамы, не знающие своего места в Табели! Видно Ваша матушка
здорово обманула своего мужа. У подлинного князя были бы более верные
сведения о Чести и Праве..."

Юноша уж совсем белый от ярости, вызванной сими шпильками, - совсем
рехнулся, и без всяких условий, выхватывая шпагу из ножен, с криком:
"Защищайтесь!" - бросился на меня.

К счастью, нога моя уже совсем зажила, и я, сделав буквально шаг в
сторону и ловко пнув юнца под зад, заставил его влететь в стол с тарелками и
салатами, даже не обнажая оружия:

- "Я так понимаю, что Вы предложили дуэль без правил. Извольте. Вы
пользуетесь шпагой. Я беру - хлыст. Ваш папаша, наверно - дворовый, а холопы
понимают лишь плеть", - дикий хохот моих людей был ответом на эти слова, а
Петер тут же подкинул мне тонкий хлыст, коим мои палачи запарывали пленных
до смерти.

Мальчишку я убил с трех ударов. Первым я сломал ему запястье руки,
сжимавшей шпагу, да так, что сама шпага не выпала на пол. Вторым ударом я
лишил его глаз, но не успели они еще вытечь, как я перервал юнцу горло и он
упал наземь с предсмертными хрипами...