Чтение 197–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

тачивал камеи, столь модные тогда в кругу аристократии. Ланской всегда
оставался равнодушен ко всему, что лично его не касалось, и очень доро-
жил своей карьерою. Фавориту казалось, что привязать к себе Екатерину он
может лишь прыткостью, почти воробьиной, ii Ланской обратился к помощи
врача лейб-гвардии Григория Федоровича Соболевского; выслушав его мужс-
кие опасения, штаб-доктор заверил молодого человека:

- Я сделаю из вас античного Геркулеса...

- Вы мой спаситель! - сказал фаворит Соболевскому, который, излишне
возбуждая Ланского, мечтал таким путем обрести придворное звание гоф-ме-
дика, камер-медика и даже лейб-медика.

Дисциплина в народе поддерживалась наказаниями. Если кто украл не
больше 20 рублей, сажали в "работный дом" и томили до тех пор, пока сво-
им трудом не возместит потерпевшему эту сумму. Кто стянул вещей или де-
нег больше чем на 20 рублей, тому в начале "трудового воспитания" зада-
вали хорошую встрепку, а по отбытии наказания секли уж "через палача" -
кнутом, чтобы помнил, почем фунт лиха! Уголовный люд, обретя свободу,
спешил укрыться от гнева Божия в трактирах Охты и деревни Автовой, рас-
текался по злачным вертепам кварталов Коломны. Порядочные люди сюда не
заглядывали. А если кто из господ и был охоч до "клубнички", но делал
это аккуратно, одевшись простенько, чтобы его там не приметили.

Петербург досыпал. Под утро бравый сержант по фамилии Дубасов начал
ломиться к Таньке, давно им облюбованной.

- Танька! - стучал он кулаком в двери. - Или отворяйся, или весь дом
взбулгачу. Ты меня знаешь: я есть сержант Преображенской лейб-гвардии...
Нам ждать нельзя: мы дворяне!

Танька уже имела при себе гостя, да столь невзрачного и так "подло"
одетого, что Дубасов девку пристыдил:

- На што тебе эка рожа-то сальная? Добро бы хоть купца какого избра-
ла, а то ведь и глядеть-то на этого хряка страшно. А ты, чучело горохо-
вое, каким побытом сюда проник?.

- Через двери, - отвечал гость, молотя зубами от страха. - По доброму
согласию.

- Вошел в дверь - через окно выйдешь... За борт!

И с этими словами сержант просунул любителя в окошко и выронил со
второго этажа - прямо на грядки с клубникой: шлеп! Танька помогала сер-
жанту ботфорты снимать.

- Да я, миленький, и не звала его, - говорила девка, ласкаючйсь. - Я
ведь одного тебя жду. Изнылась уж! А он этаким змием под одеяло-то и
вполз. Сказывал, что по таможне службу имеет. Ежели не покорюсь, так он
меня, бедную, в Кизляр или в Моздок отправит. Я со страху-то покорность
и явила ему... Ну-кась, и впрямь меня в Кизляр?

В обитель любви вдруг явилась хозяйка заведения.

- Погубил, погубил! - застонала Гавриловна. - Кого ж ты, злыдень ока-
янный, в окошко-то выкинул?

- По таможне кого-то. Не велик барин!

- Свят-свят... Да ведь это сам Безбородко был.

Дубасов выглянул в окно: там клубника вся измята.

- Какой еще Безбородко? Уж не тот ли...

- Тот! Он самый и есть. Ой, лишенько накатило!

Дубасов поспешно натянул ботфорты, стуча зубами не хуже Безбородко.
На всякий случай дал Таньке кулаком в ухо:

- А ты чего заливала мне тут, будто он из таможни?

Танька ударилась в могучий рев:

- Да откель мне знать-то, господи? Несчастненька я! Вот и верь опосля
мужчинкам-то. Говорят одно, а сами...

Гавриловна вцепилась ей в патлы:

- В науку тебе, в науку! Будешь чины различать... Я те сколь раз те-
мяшила: по чинам надо, по чинам, по чинам!

Сержант, готовый как на парад, спешил к двери:

- Ой беда! Ведь завтрева к Шешковскому вызовут. А там уж такие узоры
разведут на спине, будто на гравюре какой...

- Обо мне ты, нехрись, подумал ли? - кричала Гавриловна. - С места
мне не сойти: вынь да положь полтину за волнения мои. Танька, не пущай
яво, держи дверь. Комодом припирай!

С третьего этажа стучали в пол.

- Дайте поспать, сволочи! - вопили соседи. - Нешто ж нам из-за вас
кажиную ночку эдак маяться?..

Ровно в семь утра Безбородко был в кабинете царицы.

- Слышал лир-спросила Екатерина. - Прибыл посол царя грузинско-
го-князь Герсеван Чавчавадзе, любимец Ираклия... У тебя, надеюсь, готов
ответ мой для Тифлиса?

Безбородко, держа перед собой бумагу, внятно и толково зачитал ей
текст ответа грузинскому царю, обещая от имени России помощь в солдатах
и артиллерии. Екатерина внимательно выслушала и осталась довольна:

- Только в одном месте что-то не показалось мне убедительно. Дай-ка
сюда бумагу свою - я поправлю.

Безбородко рухнул на колени:

- Прости, матушка! Лукавый попутал. Всю ночь не спал, с грациями за-
бавлялся, лишку выпил... Уж ты не гневайся.

Екатерина взяла от него лист: он был чистый.

- Импровизировал? Талант у тебя. За это и прощаю. Но зажрался,
пьянствуешь, блудишь... свинья паршивая! Иди прочь. Домой езжай. Да выс-
пись. Я сама за тебя все сделаю...

Вечером того же дня сержант Дубасов впал в меланхолию. Дивный образ
Степана Ивановича Шешковского в святочном нимбе венков погребальных не
шел из памяти - хоть давись. "Не, не простят..." В конуру жилья сер-
жантского явился фельдфебель.

- А ну! - объявил он. - Коли попался, так и следуй...

Все ясно. Вышли на ротный двор. Там уже коляска стояла, черным колен-
кором обтянутая. Дубасов, псрскрсстясь, головою внутрь ее сунулся, чтобы
ехать, но его за хлястик схватили:

- Не туды! Это казну в полк привезли...

Привели в полковое собрание. А там господа офицеры супчик едят, и ма-
йор с ними - гуся обгрызает. Майор очки надел, из конверта бумагу важную
достал.

- Слушай, - объявил всем суровейше.

Дубасова вело в сторону. "Ой, и зачем это я с Танькой связался? Гово-
рила ж мне маменька родная: не водись ты, сынок, с девами блудными..."

- "...сержант Федор Дубасов, - дочитал бумагу майор, за достохвальное
поведение и сноровку гвардейскую по указу Коллегии Воинской жалуется в
прапорщики, о чем и следует известить его исполнительно..." Подать стул
господину прапорщику!

Стали офицеры Дубасова поздравлять:

- Скажи, друг, что свершил ты такого?

- Было, - отвечал Дубасов кратко. - И еще будет...

Майор указывал перстом в потолок.

- Это свыше, - говорил он многозначительно. - От кого - знаю. Но про-
износить нельзя. Не спрашивайте.

- А и повезло же тебе, Дубасов! - завидовали офицеры.

- В карьере жду большего, - важничал прапорщик.

Облачась в мундир новый, он взял извозчика:

- На Мещанскую - к Таньке... прах и пепел!

- Чую, - сказал кучер и тронул вожжи...

Танька обнимала купца со Щукина двора; от "щукинца" пахло снетками
псковскими. Был он дюж - как Илья Муромец.

- Тихон Антипыч, - сказала ему Татьяна, - мужчинам верить нельзя.
Глядите сами: рази ж такое бывает? Побожусь, как на духу: с утрева в
сержантах был, а ввечеру офицером стал... Опять меня, бедненьку, в чинах
обманывают. Уж вы, милый друг, не дайте мне опозориться: примите его,
как положено.

- Счас бу! - сказал щукинский торговец снетками...

Соседи по дому молотили в потолок, в стенки:

- Чумы на вас нету! Когда ж уйметесь, проклятые?..

Что с ним приключилось, Дубасов даже по прошествии полувека (уже на
покое, в отставке генералом) вспоминать не любил.

- Одно скажу вам, внуки мои, - говорил он потомству, - у Шешковского
всяко делали, но комодами не били. Благородство дворянское свои законы
блюдет. Ты, конечно, пори. Но за комод не хватайся. Потому как у меня
герб имеется. А энтот, который снетками вонял... у-у-у! - И генерал в
отставке зажмуривался.

...Отныне Безбородко в Коломну сопровождали двое: полтавский дворянин
Судиенко и столичный кавалер Вася Кукушкин. За верную службу в сенях,
подворотнях и на лестницах оба они дослужились до чина статского совет-
ника. А про Таньку история памяти не сохранила. Если же она и впрямь со-
седям прискучила, так, может, и отправили ее в Моздок или в Кизляр.
"Чтобы себя не забывала!" - как тогда говорилось.

Дашкова поступила умно, заехав к Эйлеру на дом, где и просила его,
чтобы именно он представил ее академикам.

- Обещаю никогда более не тревожить вас подобными просьбами, - сказа-
ла она ему и, появясь в Академии, извинилась перед ученым синклитом. -
Но я свидетельствую уважение к науке, а предстательство за мою скромную
особу Леонарда Эйлера да послужит ручательством моих слов...

Сенат запрашивал Екатерину: приводить ли Дашкову к присяге, как чи-
новника государства! "Обязательно, - отвечала императрица, - я ведь не
тайком назначила Дашкову".

Прогуливаясь с императрицей в парке Царского Села, княгиня Дашкова
завела речь о красотах языка русского, о его независимости от корней
иностранных. Екатерина охотно соглашалась:

- С русским языком никакой другой не может, мне кажется, сравниться
по богатству.