[Волков:]
обрубаешь все мгновенно. А "нормальный" отъезд -- это как-никак
постепенный процесс.
[Бродский:]
естественной мысли, чем о побеге. Это естественное состояние его ума и
души. Причем до октябрьского переворота такой эмоциональной
необходимости у русского человека, по-видимому, не возникало. А ежели
она возникала, то он платил городовому или дворнику червонец, и тот
через три или четыре дня приносил ему заграничный паспорт. Это Ахматова
мне рассказывала, она так во Францию уезжала. Я могу сказать, что сама
идея побега, конечно, во многом импульсивного характера. И в случае с
Барышниковым импульс сыграл свою роль. Хотя он, натурально, об этом
думал заранее и неоднократно, просто должен был думать. Но в итоге, я
думаю, это все-таки был скорее импульс, нежели решение, взвешенное со
всех сторон. Хотя именно Барышников -- постольку, поскольку я его знаю
-- свои поступки обыкновенно взвешивает и рассматривает с разных
сторон. Эта аналитическая способность в нем совершенно поразительна.
Это такой анализ, который не занимает много часов, дней напряженных
размышлений. У Барышникова это все просто постоянно варится в голове...
Когда я говорю, что для русского человека идея побега довольно
естественна, то опираюсь и на свой опыт. Я, например, помню, что в
тюрьме и ссылке половину времени думал о том, как бы сбежать. Впрочем,
как и находясь на свободе. У меня были всякие проекты -- например,
убежать на воздушном шаре. Или на подводной лодке с моторчиком от
пылесоса. Я уж не помню, что тогда мне приходило в голову. Но это все
было не очень серьезно, просто идеи, вроде изобретения велосипеда или
вечного двигателя. Один раз, правда, проект побега на самолете зашел
довольно далеко. Я отказался от него только в самый последний момент. И
это произошло не из-за страха, а просто жалко стало, что не увижу
каких-то людей. И, кроме того, кем я был тогда? Пацаном девятнадцати
лет. Довольно смешно... Но ощущения человека перед побегом мне с тех
пор более или менее понятны...
[Волков:]
резко обострялось?
[Бродский:]
Мне тогда, помню, хотелось бежать куда глаза глядят. Прежде всего от
стыда. От того, что я принадлежу к державе, которая такие дела творит.
Потому что худо-бедно, но часть ответственности всегда падает на
гражданина этой державы. Я тогда был в ужасном состоянии.
[Волков:]
место здесь, в Нью-Йорке, в конце августа 1979 года, Я говорю о побеге
танцовщика Большого театра Александра Годунова. Как получилось, что вы
приняли участие в этой сенсационной истории?
[Бродский:]
[Волков:]
[Бродский:]
вторжение 1968 года в Чехословакию произошло в эти же числа.
[Волков:]
[Бродский:]
в городе у воды жара давит особенно. Сердце. Срочные дела. Поэтому я
без особой радости отреагировал на незапланированный звонок одного
своего приятеля. А приятель говорит мне: "Иосиф, знаешь какую-нибудь
квартиру свободную за городом?" Я с некоторым законным раздражением:
"Понятия не имею". Потом решил, что у чувака появилась баба. Нормальные
дела... надо помочь... Спрашиваю: "Как скоро тебе надо?" Он: "Вообще-то
чем раньше -- тем лучше". Ладно, я позвонил нескольким знакомым, у
которых наличествует загородное жилье. Лето, люди работают в городе,
вечером едут на дачу. Вакантной жилплощади нет. Но в одном месте мне
сообщают, что два или три дня их дачка будет свободной. Я перезваниваю
приятелю: "Есть, надо только заехать за ключами по такому-то адресу".
Он, несколько неожиданно: "А не мог бы ты эти ключи привезти ко мне
сам?" Я стал догадываться, что происходит нечто менее регулярное, чем
нормальные левые заходы ангажированного человека. И когда на вопрос
мой: "Когда тебе нужны ключи?" тот ответил: "Сейчас!" -- тут я
окончательно сообразил, что произошла какая-то лажа с балетом. Потому
что в голосе приятеля чувствовалось некоторое напряжение; в городе
гастролировал в те дни балет Большого театра; чувак же этот был с
балетными довольно сильно завязан. Заехал за ключами и отправился к
нему. Приезжаю; он мне -- то-се, пятое-десятое; "вот хочу тебе
представить: Годунов".
[Волков:]
[Бродский:]
фигура экстраординарная в полном смысле этого слова: вообразите себе
всю эту массу, тяжелую челюсть, голубые глаза, блондин, длинные волосы
-- воплощение эстетики шестидесятых годов. Мне все это, честно говоря,
не очень понравилось. Но постепенно привыкаешь. Я потом уж подумал, что
в случае Годунова особенного разрыва между искусством и индивидуумом
быть не может. Он просто выходит на сцену -- и это само по себе
событие. В жизни -- то же самое. Он не просто сидит в квартире, он
присутствует. Когда он встает, ты понимаешь -- что-то уже произошло. Во
всем этом была одна примечательная вещь: и в тот момент, и после
Годунов вел себя с потрясающим достоинством. С одной стороны, это часть
его облика, конечно. О сцене я сейчас не говорю, а в жизни... Человек,
обладающий массой Годунова, передвигается величественней, это
неизбежно. И за этим явлением чрезвычайно интересно наблюдать. С другой
стороны, Годунов с юных лет звезда. И, следовательно, развращен до
известной степени успехом и поклонением. В момент же побега он оказался
абсолютно один -- ни мамы, ни жены, ни друзей, никого. Положиться
абсолютно не на кого. И со всех сторон ничего, кроме подвоха, ожидать
не приходится. В этой ситуации поведение Годунова было особенно
примечательным -- я имею в виду именно его достоинство.
[Волков:]
задурили голову, что его уговорили остаться в США. Как там было
написано, его "буквально осаждала повсюду целая команда подстрекателей,
суливших златые горы и море дармового виски".
[Бродский:]
было осаждал! И чтобы ему что бы то ни было сулили! То есть о виски --
и речи не было. Со стороны Годунова это был прыжок в абсолютную
неизвестность.
[Волков:]
написать совместно книгу. (К сожалению, эта идея не реализовалась.) У
меня сложилось впечатление, что со стороны Годунова побег этот был
более или менее импровизацией.
[Бродский:]
гости и, когда завязался разговор, стал выяснять -- с кем бы ему
следовало связаться, если бы он решил дать деру? На что ему было
отвечено, что конечно же рекомендации могут быть даны всякие, но есть
одно немаловажное привходящее обстоятельство. Какое именно? "Ты же
говоришь -- "если". А на "если" отвечать невозможно". То есть
невозможно просто так называть имена, адреса и так далее. Тем не менее
Годунов продолжает настаивать: "А если я все-таки хотел бы... просто
поговорить..." -- "Ну что ж,-- отвечает мой приятель ему,-- говори со
мной!" Тогда он и услышал от Годунова: "Вот я и говорю". Приятель вышел
в соседнюю комнату и позвонил мне.
[Волков:]
Доставалов Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Витковский Евгений