Чтение 198–й страницы книги ~Призвание варяга~

Он еще бился в агонии, когда ко мне с бледным, но решительным видом
подошли и клюквы постарше:

- "То, что вы сделали с этим ребенком - жестоко и не совместимо с
понятием Чести. Поэтому мы имеем Право вызвать Вас на дуэль".

О чем-то в сем роде меня и предупреждали. Всего пожелало драться со
мной более сорока человек. Какими бы качествами я не обладал - столько
народу убить мне просто не под силу и я должен был умереть от руки
очередного из этих ублюдков, либо отказаться от такой фантастической дуэли и
навсегда потерять мою Честь.

Это - они так думали.

Но я-то знал лучше. Матушка учила меня, что Честь - штука тонкая. Ей
нельзя поступиться ни в коем случае. Мои ж визави - не нюхали пороху и не
убили своего Первого... А глупости в фехтовальном зале, да тире -- не в
счет!

Я ласково улыбнулся, радушно развел руки в стороны и сказал:

- "Хорошо. Но у меня нет времени на пустяки, поэтому если хотите
биться, я готов всех обслужить. Надеюсь, вы простите меня, ежели в
промежутках я буду обедать. Так проголодался, - что до ужина я просто умру с
голоду.

Эй, Андрис, распорядись-ка на кухне, чтоб мне дали пару кусков
запеченного мяса и компота из вишен - я люблю мясо с вишнями.

Что же касается вас, господа, киньте жребий и каждый очередной пусть
выходит и выбирает оружие, а я -- весь к услугам", - все были шокированы -
никто не ждал, что я решусь на сорок дуэлей за раз, да еще - с таким
хладнокровием. По их настроению я почуял, как упали сердца у маменькиных
сынков, но - делать им было нечего.

Мы вышли во двор столовой и первый взял пистолет. Дурачки слышали, как
я владею шпагой, но не подумали, что, согласно военным обычаям, мы
стреляемся - на личном оружии.

Его пистолет был хорош. Но у меня - нарезной.

Мы встали на положенное расстояние, я снял с лица мою страшную маску и
сказал ему:

- "Стреляйте, юноша", - и с поклоном небрежно откинул маску далеко в
сторону. Юный горшок уставился на страшную маску и дал мне прицелиться и без
помех прострелить ему голову. Он был так увлечен полетом маски сией, что
даже не понял того, что -- убили его.

Тут мои враги, дабы ободрить себя, закричали, что сие - простая уловка
и второй мой противник тоже взял пистолет.

Он был сама сосредоточенность, - но не нюхавши в жизни ни разу пороха,
сей субъект сделал самую большую глупость, какую только можно изобразить на
дуэли. Он сразу стал целиться и при этом шел ко мне, сам же сбивая себе
прицел. Я же, не сходя с места, хоть и был близорук - вскинул мой пистолет и
влепил ему пулю меж глаз. Он упал и даже не дрыгнулся.

Средь моих врагов началось что-то нервическое. Эти ублюдки никогда не
видали Смерть и от ее неслышного приближения нервишки их расшалились.
Третьего они стали стращать и советовать стрелять побыстрее, а я тем
временем - плотно обедал ароматным мяском, да сплевывал вишневые косточки.

Третий мальчишка был уже так напуган, что сразу вскинул оружие и
пальнул в белый свет, как в копеечку. Пуля свистнула куда-то даже не в моем
направлении и я очень ласково отвечал:

- "Друг мой, в следующей жизни меться тщательнее".

После чего я медленно, опуская в рот одну вишенку за другой и сплевывая
косточки, подошел к барьеру. Мои враги были в ужасе от такого столь
изощренного издевательства, а несчастный, поняв близость к Создателю, от
ужаса наделал себе в штаны. И я, пристреливая его, произнес:

- "Только ради твоей семьи. Сын твоих родителей не мог так обделаться
средь дуэли, и я спасу их - от Бесчестья", - и только после этого нажал на
спусковой крючок.

Тут один из зрителей, тоже из Константиновой своры, крикнул:

- "Это - Бесчестно! У него нарезное, отсюда и - преимущество!"

Я тут же обернулся к нему и сказал очень вежливо:

- "Мы тут стреляемся из-за меньшей безделицы, чем -- Ваши слова. Я
прощаю Вам, что Вы не знаете - Кодекса. Но ради Вашего спокойствия, я, как
лицо оскорбленное - буду стреляться с Вами из моего личного -
гладкоствольного пистолета".

Несчастный стал было отнекиваться, а я по всем приметам узнал, что он
изначально не принял участия в столь гнусной проказе по причине чудовищной
трусости, но тут дружки осмеяли его и в присутствии четырех покойников, он
не смел отказываться.

А смысл шутки был в том, что мой враг, как и прочие русские, имел
простой пистолет, заряжаемый круглой пулей. Мой же был казенного типа с
картонной гильзой и пулей с крылышками. Пуля хоть и не обладала нужною
меткостью, но из-за массы и склонности провернуться пару раз в ране... -
поражала воображение.

Поэтому, стоило нам стать в позицию, я тут же почти побежал вперед с
самым зверским выраженьем лица, кое только смог на себя напустить. Мой враг,
по причине природной трусости - страшно испугался и пальнул наудачу, я же к
тому времени был почти у барьера и тоже выстрелил.

Вообразите себе, моя пуля угодила ему прямо в пах!

Когда стало можно хоть что-то сказать, не заглушаемого воплями только
что кастрированного дуэлиста, я повинился перед собранием:

- "Простите за столь слабый выстрел, если бы я стрелял из привычного
мне оружия, он ушел бы на небо - словечка ни проронив. А так... Надеюсь, -
он выживет".

Противники мои имели совсем зеленые лица и меж собой шептались, что
стреляться со мной - что на нарезном, что на гладком - чистое самоубийство.
(Враг же мой помер где-то через месяц в страшных муках от гангрены "этого
самого".)

Четвертый мой противник по жребию и шестой за день, выбрал, наконец,
шпаги. Я с радостью согласился, ибо пуля, что про нее ни говори, все --
дура. Что касается шпаги, я знал, что на всей Руси найдется не более десятка
кольщиков, представляющих мне угрозу. Из них при Константине состоял лишь
поляк Ян Яновский, коий не входил в число дуэлистов, хоть и был среди
зрителей.

Четвертый из дуэлистов официальных не составил для меня никакого труда.
Я с первого выпада пронзил ему "Жозефиной" сердце и все было кончено.
Зрители оценили ту легкость, с коей "Жозефина" вошла в несчастного и
пожелали смотреть столь прекрасную вещь.

Среди тех, кто кинулся к "Жозефине" был и Яновский, но я в первый
миг... Для меня громом грянуло:

- "Полноте вам, генерал, детей убивать. Не угодно ли вам скрестить
шпаги с тем, кто знает в сем толк?"

Я застыл. Лишь теперь я почуял подготовленную мне ловушку. Эти юнцы -
пушечное мясо противника были призваны измотать меня глупостями, да - иль
подранить, или - усыпить мою бдительность. Но это было лишь вступлением к
дуэли с Яновским. САМИМ Яновским!

Я по сей день надеюсь, что оказался бы сильнее его в Честном Бою, но...
Мой конек -- Сабля, а Сабля хороша в конной рубке. Не слыхал я про то, чтоб
кто-то устраивал Дуэли на лошадях...

Так вот, - на тот день Ян Яновский числился "лучшим нарочным бретером
всей русской армии". Что значит -- "нарочный бретер"?

Это значит, что когда Наследнику Константину кто-то шибко не нравился,
Ян пытался вызвать того на дуэль. И всегда убивал свою жертву. В сием нет
ничего личного -- такая работа.

Я -- Уважал Яновского. Бедность семьи (вызванная Разделами Польши)
принуждала его к сему Ремеслу. Каждый зарабатывает, как умеет. Но не всякий
при том смеет звать содомитов -- дерьмом, а сие -- дорого стоит. Да и
фехтовальщик он был -- лучше некуда.

Но меня поразил один факт. Яновский считался Лучшей Рапирой Империи.
Мой конек -- Сабля. Дураку ясно, что в верховом бою -- умрет он, а на дуэли,
скорей всего -- я. Так на кой черт тому, кто в сием деле лучший --
разглядывать мою шпагу? Ведь смотреть шпагу перед дуэлью, мягко говоря, -
просто Бесчестно!

Что ж, ежели мой враг шел на этакое, я со смехом сказал:

- "Изволь. Но сперва -- мне надо выпить. Стакан водки и... Петер,
перемени-ка мою подругу - рубаху, что-то я шибко вспотел", - с этими словами
я щелчком отомкнул пряжку и небрежно отбросил ремень с ножнами в сторону, а
сам стал расстегивать запонки, дабы снять пропитанное чередою белье.

Петер в первый миг с изумлением смотрел на меня, ибо сразу не понял, с
чего это я назвал рубаху "подругой", но тут до него дошло, что Подруг у меня
и впрямь - две и их можно переменить.

Он тут же принес свежую рубаху с огромными, выпирающими во все стороны
плечиками. Я к тому времени как раз с жадностью набросился на очередной
кусок мяса и Петер положил белье сверху на груду моей амуниции. Я тут же
снял потную рубашку и бросил ее туда же, а Петер помог мне облачиться в
свежий наряд. После этого он надел грязную рубаху на те же (во всяком случае
- очень похожие) плечики и растворился в толпе. Я же подошел к моей
амуниции, снова застегнул на себе ремень с ножнами со вложенной шпагой и,
подняв стакан водки, сказал:

- "Дорогой Ян, в отличие от тех Клюкв - тебя я не считаю врагом. Может
- не станем драться из пустяков?"

Яновский, обводя рукой тела пяти убитых мною людей (шестого
кастрированного -- уволокли в лазарет), отвечал:

- "Какие тут пустяки?!"

- "Ну ты хотя бы выпьешь со мной - за здоровье?"

На что Яновский, вдруг потемнев лицом - выкрикнул:

- "С палачом моей Польши - не пью!" - на что я только кивнул и, разводя