того достаточно прислуги. Ошеломленный катастрофой, банкир сделал так, как я
посоветовал. Сундуки с золотом находились под моей крышей, и Кальни уже
собирался возобновить свои финансовые дела, когда мы решили не откладывать
задуманное в долгий ящик.
Однажды утром я вошел в его спальню с пистолетом в руке, оставив
Терговица на карауле у входной двери, а Карлсона - охранять Филогону и
единственного слугу банкира, который мог прийти к нему на помощь, и сказал:
- Послушайте, дорогой и верный друг, вы сильно ошибаетесь, если
думаете, что получили гостеприимство за красивые глаза. Прощайтесь с жизнью,
сударь: вы долго наслаждались богатством - пора передать деньги в другие
руки.
Когда стихли последние слова, прогремел выстрел, и банкир отправился в
ад оплачивать оставшиеся долги. Карлсон выбросил в окно труп задушенного
слуги, и мы вдвоем крепко связали девушку, которая испускала в это время
истошные вопли. Потом позвали Терговица.
- Итак, дружище, - сказал я ему, - удобный момент настал. Вспомни,
скольких усилий и денег стоил мне этот спектакль, поэтому ты должен прямо
сейчас, на моих глазах, изнасиловать нашу добычу, а я прочищу твою задницу и
приму в свою член Карлсона.
Терговиц не без удовольствия проворно сорвал с девушки одежду, и перед
нами предстало дрожащее, прекраснейшее в мире тело. О небо, какие это были
ягодицы! Никогда - повторяю, никогда - не видел я такой таинственной, такой
манящей расщелинки и, не мешкая, бросился воздать должное этому чуду
природы. Но уж если мозги направлены на определенный вид распутства и кипят
при этой мысли, никакой дьявол не в силах изменить ход событий. Словом, я не
хотел Филогону - ничто не искушало меня, кроме зада того, кто должен был
сношать ее. Терговиц вломился в ее влагалище, я овладел Терговицем, Карлсон
- мною, и после бешеной скачки, продолжавшейся, наверное, целый час, мы все
трое изверглись в один и тот же миг, как один человек.
- Скорее переверни ее! - закричал я Терговицу. - Разве не видишь, какая
у нее жопка? Пусть Карлсон займется ее влагалищем, а я буду содомировать вас
обоих.
Мы сделали это несмотря на слезы и стоны бедной сиротки, и к концу
следующего часа у нее не осталось ни одного храма Цитеры, куда мы не
проторили бы тропинку. Друзья мои были в пене, в особенности Терговиц, один
я сохранял самообладание и холодность перед этим небесным созданием, которое
вдохновляло меня на желания, настолько жестокие и изощренные, что дай я им в
тот момент волю, наша жертва мгновенно испустила бы дух. Ни разу мои
развращенные вкусы не обнаруживались столь решительно и властно, как при
виде этой девушки я чувствовал, что не могу придумать для нее достаточно
мучительной пытки, и отвергал, как слишком деликатное, все, что приходило
мне в голову. Ярость моя скоро достигла высшей точки, у меня потемнело в
глазах я больше не мог смотреть на Филогону без того, чтобы меня не
начинали сотрясать самые чудовищные, самые зверские инстинкты. Может быть,
вы знаете, откуда берутся подобные чувства, я не знаю этого - я просто
описываю то, что происходило в моей душе.
- Давайте уйдем отсюда, - предложил я своим сообщникам, -
предусмотрительный человек не должен терять голову от удовольствия. Наши
вещи уже погружены на фелюгу, которая ждет нас в порту, готовая к отплытию:
я нанял ее до Неаполя. Мм не можем задерживаться здесь после таких
преступлений... Но что будем делать с этой малышкой, Терговиц?
- Думаю, надо взять ее с собой, - ответил венгр, и в его глазах я
заметил растерянность:
- Ага, ты, кажется, влюбился, дружище?
- Да нет, но раз уж за эту сучку заплачено кровью ее покровителя, я не
вижу причины оставлять ее здесь.
Я посчитал нужным ничего не возразить на это, опасаясь раздоров,
которые могли поставить под угрозу нашу безопасность, молча кивнул, и мы
отправились в дорогу.
Однако Карлсон увидел, что мое согласие было всего лишь уловкой, и по
пути заговорил со мной об этом. Я доверял ему полностью и ответил честно и
откровенно, а на второй день плавания мы решили избавиться от двух нежных
голубков, после чего я должен был стать единственным владельцем наших
общественных сбережений. Я обменялся несколькими словами с капитаном судна и
ценой нескольких цехинов завоевал его симпатию.
- Мне-то что, - небрежно сказал он, - делайте, что хотите, только
опасайтесь вон той женщины: она как-то странно на вас смотрит, как будто
знакома с вами.
- Не беспокойтесь, - успокоил я его, - мы выберем подходящий момент.
Затем бросил невольный взгляд в ту сторону, куда показывал капитан и решил,
что он ошибся, потому что я увидел незнакомое жалкое создание - женщину лет
сорока, которая была служанкой для команды она выглядела постаревшей раньше
времени, о чем свидетельствовали следы трудной жизни на ее лице. Поэтому я
сразу забыл о ней и сосредоточился на своем плане едва лишь ночной полог
опустился на море, мы с Карлсоном взяли за руки и за ноги нашего спящего
товарища и выбросили его за борт. Пробудившаяся от шума Филогона только
тяжело вздохнула, но не потому, сказала она, что ей жалко венгра, а потому,
что никого на свете она не любит так, как меня.
- Милое, несчастное дитя, - сказал я ей, - любовь твоя безнадежна. Я
терпеть не могу женщин, мой ангел, и уже говорил тебе об этом. - Спустив
штаны с Карлсона, я продолжал: - Смотри, как должен выглядеть человек, чтобы
иметь право на мою благосклонность.
Филогона покраснела, и по щекам ее покатились слезы.
- И как можешь ты любить меня, - спросил я, - после всего, что
произошло?
- Да, это было ужасно, но разве сердцу прикажешь? Ах, сударь, даже если
вы будете убивать меня, я все равно буду вас любить.
Тем временем к нам незаметно приблизилась та самая печальная женщина и,
не подавая виду, что слушает нас, не пропустила ни одного слова.
- Кстати, что ты делала в доме Кальки? - спросил я Филогону. -
Покровительства просто так, ни за что, не бывает: наверное, вас связывало
что-то другое? Обычно мужчина держит в своем доме молоденькую девушку ради
удовлетворения своей похоти.
- Чувства господина Кальки, сударь, - запротестовала Филогона, - были
самые чистые, вел он себя безупречно, и вообще он был очень добрым и честным
человеком. Лет шестнадцать тому назад, во время путешествия в Швецию, мой
покровитель остановился в гостинице и встретил там несчастную и нищую
молодую женщину, которую взял с собой в Стокгольм, куда ездил по своим
делам. Эта женщина была беременна. Мой покровитель принял в ней участие,
остался с ней и дождался, пока она родила. Так на свет появилась я. Кальки
увидел, что моя мать не в состоянии растить меня, и попросил отдать ребенка
ему. У них с женой не было своих детей, они меня полюбили как родную, и я
выросла у них в доме.
- Что стало с твоей матерью? - прервал я, и какое-то странное
предчувствие кольнуло мне сердце.
- Не знаю. Она осталась в Швеции. У нее совсем не было денег, кроме
тех, что дал ей Кальки...
- И которых хватило совсем ненадолго, - неожиданно послышался негромкий
голос рядом с нами, и в ноги нам бросилась та самая женщина, - я - твоя
мать, Филогона, я дала тебе жизнь. А ты, Боршан, узнаешь ли несчастную
Клотильду Тилсон, которую ты соблазнил в Лондоне, уничтожив всю ее семью, и
которую, вместе с неродившимся ребенком, бросил в Швеции, уехав с жестокой
женщиной, называвшей себя твоей женой?
- Черт меня побери! - повернулся я к Карлсону, удивленный, но
совершенно не тронутый этой проникновенной речью. - Ты не поверишь, но
сейчас судьба возвращает мне и мою супругу - кстати, она прелестна, не
правда ли? - и очаровательную дочь. Что же ты не рыдаешь от умиления,
Карлсон?
- Зато у меня кое-что шевелится между ног, - ответил мой жестокосердный
спутник. - И я представляю, каким приятным будет наше путешествие.
Я незаметно подмигнул ему и снова обратился к воспитаннице банкира:
- Значит, ты моя дочь, Филогона! Ну конечно: недаром, увидев тебя в
самый первый раз, я испытал такое волнение в чреслах... А вы, мадам, -
продолжал я, крепко обнимая за шею свою благословенную жену и едва не
задушив ее, - почти совсем не изменились.
Потом поставил их рядом и вскричал:
- Целуйте же меня, мои сладкие, целуйте! Филогона, милая Филогона!
Теперь ты видишь, как возвышенны чувства, которые рождает в нас Природа:
вчера у меня не было никакого желания обладать тобой, а теперь я сгораю от
страсти.
Обеих женщин охватил ужас, но мы с Карлсоном успокоили их и дали
понять, что их судьба и жизнь находятся в моих руках. Они смирились и хотя
одна была моей женой, другая - моей дочерью, они больше напоминали рабынь.
Желания мои разыгрались не на шутку, и я не смог сдержаться, В первый
момент я бросился полюбоваться величественным видом ягодиц Филогоны, в
следующий захотел увидеть, во что превратились прелести Клотильды после
стольких лет нищенского существования. Я одновременно приподнял обе юбки, и
мои глаза и мои руки несколько минут упивались восхитительным зрелищем я
целовал все, что видел перед собой, я вгрызался зубами, впивался губами в
оба отверстия... Карлсон энергично растирал мне член... Все прежние мои
мысли куда-то улетучились, едва лишь я прикоснулся к заду своей вновь
обретенной дочери загадочен все-таки и неисповедим промысел Природы:
Филогона, будучи приемной дочерью Кальни, оставляла меня холодным, та же
Филогона, та же самая, но уже моя родная дочь, обожгла огнем мои чресла.
Только мои жестокие желания остались прежними но прежде они существовали
отдельно, сами по себе, а теперь слились с желанием обладать этой прекрасной
девушкой, в чем я скоро убедил ее, вонзив свое орудие в ее задний проход.
Она испустила жалобный крик, его услышал капитан и, обеспокоенный, прибежал
к нам.
- Сударь, - с укоризной сказал он, - я боюсь, что ваше поведение смутит
Русанов Владислав
Жюль Верн
Пехов Алексей
Куликов Роман
Курылев Олег
Сертаков Виталий