[Бродский:]
русской колонией. Довериться балетным было бы риском. Затем, не было
никакой гарантии, что балетный человек не наберет сразу номер
советского консульства. Что, учитывая последующую реакцию некоторых
принадлежащих к артистическому миру американцев на известие о побеге
Годунова, оказалось вполне реалистичным предположением. (Было даже
интересно услышать о некоторых откликах. Кризисные ситуации всегда
интересны. Потому что выясняется -- кто хозяин, кто лакей.) И еще одно
обстоятельство диктовало осторожность. Годунов -- солист, звезда.
Моментально людям в голову приходят соображения касательно балетного
бизнеса, конкуренции. То есть -- кто, когда и как будет заключать
контракты. И опять-таки никто не будет в состоянии держать язык за
зубами.
[Волков:]
[Бродский:]
что Годунова надо спрятать. Мой первый совет ему был -- связаться с
кем-нибудь в государственном департаменте США. Годунов был танцовщик с
именем, и я рассудил, что его начнут приглашать за рубеж, понадобятся
бумаги на выезд, бумаги будет выдавать тот же госдепартамент; пускай
они возьмут его так или иначе под свою опеку. Всегда лучше, если кто-то
наверху тебя знает. Так и получилось, между прочим. На следующий день
мы вернулись в город, где и произошли все необходимые манипуляции с
заполнением анкет. Саша сидел на диване, я -- в кресле, иммиграционный
чиновник -- на стуле. Тут же были двое из ФБР. Я переводил. После чего
Сашу повезли в полицейское управление снять отпечатки пальцев
(процедура, производимая со всеми эмигрантами). Ну, думаю, все в
порядке. Вернулся к себе. Принял душ, переоделся; занялся своими
бумажками. Вдруг опять телефон: "Иосиф, не мог бы ты отвезти Сашу в
Коннектикут?" Ну что делать? Главное -- он, что называется, без языка.
В Коннектикуте мы провели три последующих дня.
[Волков:]
танцовщик Большого театра попросил политического убежища в США!" Все
вспоминали о Нуриеве, Макаровой, Барышникове. Но те были из Ленинграда.
А из Большого -- Годунов был первый.
[Бродский:]
прошел иммиграционную процедуру, наш общий знакомый позвонил одному из
лучших адвокатов в Соединенных Штатах -- Орвиллу Шеллу. Это был один из
наиболее замечательных американцев, с которыми мне вообще доводилось
иметь дело. Может быть, немножко наивный, как все они. Но, когда надо,
и не наивный. Шелл поставил госдепартамент в известность, что он
представляет интересы Годунова. Буквально через пятнадцать минут ему
оттуда перезвонили: советские требуют с Сашей рандеву. Действительно,
по консульской конвенции они имели на это право. Шелл сказал Годунову:
"У меня нет никаких идей ни за, ни против такой встречи; это зависит
исключительно от вас. Но, будь я на вашем месте, я бы встретился с
советскими -- хотя бы потому, что в качестве условия можно было бы
потребовать свидания с вашей женой".
[Волков:]
Людмилы Власовой! Они прилетели на гастроли в Нью-Йорк вместе, а
остался Годунов -- один. Мне он, помнится, так и не объяснил с полной
внятностью, что именно тогда между ними произошло...
[Бродский:]
Сначала она была на репетиции, потом должна была выступать, потом было
поздно звонить -- на гастролях КГБ устанавливало для артистов
комендантский час, после которого из гостиницы уже не выпускали. Мы
прозванивались к ней из Коннектикута. Но было совершенно ясно, что в
гостинице Милы уже нет. Трубку в ее номере подымал какой-то советский
человек. Мы пытались связаться с Милой тремя или четырьмя известными
нам способами. Ничего не получилось. Затем нам стало известно, что она
находится на территорий советского консульства в Нью-Йорке. Встречу с
Милой назначили на пятницу, в час дня. Шелл позвонил нам, попросил быть
наготове. Два человека из госдепартамента вылетели в Нью-Йорк. В тот
момент, когда они приземлились в Нью-Йорке, им было сказано, что
Людмилу Власову -- в сопровождении четырех человек из советского
консулата -- усадили в машину. Машина движется по направлению к
аэропорту Кеннеди. То есть советские нарушили условия соглашения с
государственным департаментом. Эти двое из госдепартамента прыгнули в
автомобиль и кинулись вдогонку. Я думаю, в определенный момент на Ван
Дейк-экспресс они находились позади советской машины на расстоянии не
больше мили или полутора.
[Волков:]
супердержав в аэропорту Кеннеди. Телевидение, радио, газеты только об
этом и трубили. Мне в те дни казалось, что весь мир, затаив дыхание,
следит за этой драмой...
[Бродский:]
советских, Мила должна была улететь в Москву, задержан; было бы хорошо,
если бы мы приехали в аэропорт Кеннеди. Отправляемся туда,
эскортируемые ФБР. С ФБР полная комедия: они ищут въезд в ПАН-АМ,
промахиваются раз, другой. С этого ляпа и начались три жарких дня в
аэропорту. Первую ночь мы провели в микроавтобусе. Вторую -- в городе,
на третью нас повели в гостиницу в аэропорту. В гостинице полно
советских: консульские работники, гэбэшники, корреспонденты. Со стороны
ФБР запихивать нас туда было абсолютным идиотизмом. Когда мы к этой
гостинице подъехали, и я увидел, что там творится... Я говорю ребятам
из ФБР: "Слушайте, это не мое дело -- вам объяснять, но вы что, вообще
не соображаете, да?" -- "А чего делать?" -- "Ну, может быть, можно в
гостиницу войти через кухню, я уж не знаю что..." Они поперлись на
кухню -- нет, вроде бы там хода нету. Тогда я говорю: "Видите пожарные
лестницы слева и справа? Почему бы не открыть одну из них?" Так и
сделали; Саша вскарабкался по лестнице как кот Мурзик. Это было
довольно комично. Хотя вся история развивалась скорее в трагическом
плане.
[Волков:]
Джимми Картер -- с американской...
[Бродский:]
позвонили в Москву, в министерство иностранных дел, там никого не
оказалось. Москва поначалу предложила, чтобы с их стороны переговоры
вело какое-то лицо из комитета госбезопасности. Но с КГБ госдепартамент
отказался иметь дело. Поскольку эти два учреждения по своему положению
в государственной иерархии неадекватные. А советские представители в
Нью-Йорке уперлись, что было совершенно натурально: коли советский
здесь работает, он сделает все, от него зависящее, чтобы его нельзя
было упрекнуть в недостаточном рвении. Кому охота терять хороший пост,
нью-йоркскую малину? В конце концов, американцы проиграли. Дело в том,
что главной целью переговоров была встреча Годунова с Милой. И не
просто ради волеизъявления Милы по поводу того, хочет ли она остаться с
ним, но ради волеизъявления свободного, в нормальной обстановке, вне
самолета, вне присутствия ста соотечественников. Мы добивались встречи,
обещанной советскими. За то, что все кончилось так трагично, вина
лежит, главным образом, на президенте Картере, и косвенно -- на
американском представителе в ООН Макгенри, которому было поручено вести
это чрезвычайно сложное дело. У Макгенри же не было настоящего опыта
международных переговоров, а тем более -- переговоров с советскими. В
критической ситуации Макгенри, разумеется, решил быть чрезвычайно
осторожным. Осторожным он и оказался...
[Волков:]
в аэропорту. То есть поначалу действовали довольно-таки решительно...
[Бродский:]
распоряжения. Первое -- генеральному прокурору: Картер разрешал
использовать полицию любым, представлявшимся ему, генеральному
прокурору, целесообразным образом. Другое распоряжение Картера было для
Макгенри: проявлять сдержанность. То есть левая рука отменяла то, что
делала правая. Когда выяснилось, что на встречу Годунова и Милы
советские согласия не дадут, Шелл предложил: "Почему бы не написать
Миле записку? Она сидят в самолете, ничего не знает, ей начальники
Максимов Альберт
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Витковский Евгений
Куликов Роман
Никитин Юрий