была захвачена, пьяница взят в плен. Тележка была отправлена под арест, а
пьяница впоследствии слегка наказан военным судом, как соучастник. Этот
случай свидетельствует о неутомимом рвении прокуратуры тех времен в деле
охраны общественного порядка.
одно из самых страшных воспоминаний старых буржуа Маре, и запечатлелось оно
в их памяти следующим образом: "Ночная атака на караульное помещение
Королевской типографии".
* Часть 5 * ЖАН ВАЛЬЖАН
Книга первая. ВОЙНА В ЧЕТЫРЕХ СТЕНАХ
Глава первая. ХАРИБДА ПРЕДМЕСТЬЯ СЕНТ-АНТУАН И СЦИЛЛА ПРЕДМЕСТЬЯ ТАМПЛЬ
исследователь социальных бурь, не принадлежат к тому времени, когда
происходят события этой книги. Обе эти баррикады, бывшие каждая в своем роде
символом грозной эпохи, выросли из земли во время рокового июньского
восстания 1848 года - величайшей из всех уличных войн, какие только видела
история.
высоких принципов, против свободы, равенства и братства, против
избирательного права, против верховной власти народа, восстает из бездны
своего отчаяния, своих бедствий, разочарований, тревог, лишений, смрада,
невежества, темноты; случается, что толпа объявляет войну народу.
демоса.
справедливости, такая дуэль похожа на самоубийство, а слова якобы
оскорбительные - оборванцы, чернь, охлократия, простонародье - доказывают,
увы, скорее вину тех, кто господствует, чем тех, кто страдает: скорее вину
привилегированных, чем вину обездоленных.
философия углубится в события, которым эти слова соответствуют, она нередко
найдет там великое наряду с ничтожным. В Афинах была охлократия, гезы
создали Голландию, плебеи много раз спасали Рим, а чернь следовала за
Иисусом.
которых вышли апостолы и мученики, думал, вероятно, блаженный Иероним, когда
произнес свое загадочное изречение: Fex urbis, lex orbis {Скверна Рима -
закон мира (лат.).}.
бунт против жизненно необходимых для нее же принципов, ее беззакония ведут к
государственному перевороту и должны быть подавлены. Честный человек идет на
это и, именно из любви к толпе, вступает с ней в борьбу. Но как он
сочувствует ей, хотя и выступает против! Как уважает ее, хотя и дает ей
отпор! Это один из редких случаев, когда, поступая справедливо, мы
испытываем смущение и словно не решаемся довести дело до конца; мы
упорствуем - это необходимо, но удовлетворенная совесть печальна; мы
выполняем свой долг, а сердце щемит в груди.
почти не поддающимся классификации в философии истории. Все слова, сказанные
выше, надо взять обратно, когда речь идет об этом неслыханном мятеже, в
котором сказалась священная ярость тружеников, взывающих о своих правах.
Пришлось подавить мятеж, того требовал долг, так как мятеж угрожал
Республике. Но что же в сущности представлял собою июнь 1848 года? Восстание
народа против самого себя.
поэтому да будет нам дозволено ненадолго остановить внимание читателя на
двух единственных в своем роде баррикадах, только что упомянутых нами и
особенно характерных для восстания.
подступы к предместью Тампль; те, кому довелось увидеть эти выросшие под
ясным голубым июньским небом грозные творения гражданской войны, никогда их
не забудут.
трехэтажный дом и шириной в семьсот футов. Она загораживала от угла до угла
широкое устье предместья, то есть сразу три улицы; изрытая, иссеченная,
зубчатая, изрубленная, с громадным проломом, как бы образующим бойницу,
подпираемая грудами камней, превращенными в бастионы, там и сям выдаваясь
вперед неровными выступами, надежно прикрывая свой тыл двумя высокими мысами
домов предместья, она вздымалась, как гигантская плотина, в глубине грозной
площади, некогда видевшей 14 июля. Девятнадцать баррикад громоздились
уступами, уходя в глубь улиц, позади этой баррикады-прародительницы.
Достаточно было увидеть ее издали, чтобы почувствовать мучительные страдания
городских окраин, достигшие того предела, когда отчаянье превращается в
катастрофу. Из чего была построена баррикада? Как говорили одни, из развалин
трех шестиэтажных домов, нарочно для этого разрушенных. По словам других, ее
сотворило чудо народного гнева. Эти развалины наводили уныние, как все
порожденное ненавистью. Можно было спросить: кто это построил? Можно было
спросить также: кто это разрушил? То было создано вдохновенным порывом
клокочущей ярости. Стой! вот дверь! вот решетка! вот навес! вот рама!
сломанная жаровня! треснувший горшок! Давай все, швыряй все! Толкай, тащи,
выворачивай, выламывай, сшибай, разрушай все! В одну кучу дружно валили
булыжники, щебень, бревна, железные брусья, тряпье, битое стекло, ободранные
стулья, капустные кочерыжки, лохмотья, мусор, проклятья. Это было
величественно и ничтожно. Пародия на первозданный хаос, созданная в спешке и
суматохе. Громады и атомы вперемешку; кусок стены рядом с дырявой миской -
грозное братство всевозможных обломков; Сизиф бросил сюда свою каменную
глыбу, а Иов -свою черепицу. Все в целом внушало ужас. Это был Акрополь
голытьбы. По всему скату торчали опрокинутые тележки; огромная повозка,
перевернутая колесами вверх, казалась шрамом на этом мятежном лике;
распряженный омнибус, который со смехом втащили на руках на самую верхушку,
как будто строители варварского сооружения хотели соединить трагическое с
забавным, вытягивал свое дышло навстречу неведомым небесным коням. Эта
гигантская насыпь, намытая волнами мятежа, вызывала в памяти нагромождение
Оссы на Пелион во всех революциях: 93-й год на 89-й, 9 термидора на 10
августа, 18 брюмера на 21 января, вандемьер на прериаль, 1848-й год на
1830-й. Площадь того стоила, и баррикада имела право возникнуть на том самом
месте, где исчезла Бастилия. Если бы океан строил плотины, он воздвиг бы
именно такую. Ярость прилива наложила печать на эту бесформенную запруду.
Какого прилива? Толпы. Казалось, вы видите окаменелый вопль. Казалось, вы
слышите, как жужжат над баррикадой, словно над ульем, огромные невиданные
пчелы бурного прогресса. Не то непроходимая чаща. Не то пьяная оргия. Не то
крепость. Чудилось, будто безумие создало это взмахом крыла. Было что-то
омерзительное в этом укреплении и нечто олимпийское в этом хаосе. Там и сям
в невероятном сумбуре торчали стропила крыш, оклеенные обоями углы мансард,
оконные рамы с целыми стеклами, стоящие среди щебня в ожидании пушечного
выстрела, сорванные с кровель трубы, шкафы, столы, скамейки, в
бессмысленном, вопиющем беспорядке, всевозможный убогий скарб, отвергнутый
даже нищим и носящий отпечаток ярости и разрушения. Можно было бы сказать,
что это лохмотья народа: лохмотья из дерева, из железа, меди, камня, и что
предместье Сент -Антуан вышвырнуло все это за дверь могучим взмахом метлы,
создав баррикаду из своей нищеты. Обрубки, напоминавшие плаху, разорванные
цепи, брусья с перекладиной в виде виселиц, колеса, валяющиеся среди щебня,
населяли это жилище анархии мрачными видениями всех древних пыток, каким
некогда подвергался народ. Сент -Антуанская баррикада обращала в оружие все;
все, чем гражданская война может запустить в голову обществу, вылетало
оттуда; то было не сражение, а припадок бешенства. Карабины, которые
защищали этот редут, и несколько мушкетонов палили осколками, костяшками,
пуговицами, даже колесиками из-под ночных столиков- весьма опасными
снарядами, так как они были из меди. Баррикада бесновалась. Она оглашала
небо неистовыми воплями; время от времени, как бы дразня осаждавших, она
Шилова Юлия
Березин Федор
Громыко Ольга
Корнев Павел
Шидловский Дмитрий
Смит Кордвейнер